Нечто. Под менестрелей

Парад странных творений, написанных во сне, продолжается. Это очередное.
_______________________________________

Да, я знаю, всё знаю… остался такой один,
И с тобою никто не вровень —
Воин света, последний несдавшийся паладин.
Только страшная тёмная яма в твоей груди
Сквозь доспехи сочится яркой, солёной кровью

И ночами болит, протяжно и горячо.
Не пугай меня, я принимаю судьбу изгоя;
Никогда не предам тебя, не упрекну ни в чём —
Лишь свой каменный крест перекину рывком на одно плечо,
А другим подопру твой крест и пойду с тобою.

И не бойся сам — хребет мой не затрещит.
Говори со мной… а хочешь — хоть век молчи,
Хоть ругай меня — не поведу и бровью.
Я — твой верный оруженосец, твой меч, твой щит,
Я — опора твоя, последняя капля крови.

Никогда не спрошу, сколько было таких, как я —
Обещавших неосторожно
Приносить тебе воду в пригоршнях из ручья
И прикладывать к ранам целительный подорожник;

Обещавших с тобой идти и в шторм, и в огонь, и на
Пики гор; не предать, даже если встанет врагов стена…
Никого из них не осталось, с тобой я иду одна.
Я не струшу, я не покину:
Буду биться рядом и в окруженьи — к спине спина,
Лишь бы мне лопатками чувствовать твою спину.

А когда шторм затихнет, огонь догорит и угаснет бой,
И повержен нами окажется враг любой,
Сядет солнце, утихнут дневные звуки,
Лягу я в колючках травы и на голых камнях с тобой,
Лишь бы мне лопатками чувствовать твои руки.

Я не знаю, сколько теперь предстоит пройти
И куда поведут нас двоих пути,
Как в дорогах мы одичаем,
Но однажды затянется страшная тёмная яма в твоей груди
И не будет болеть ночами…

…Будет век наших странствий расти, расти,
По горам и равнинам будут блуждать пути —
И к другому, незримому ныне за зимней завесой, маю
Сотни сотен раз я успею тебя спасти…
А потом сломаюсь.

Так ломаются ветки сухие, что в бурю не сбереглись.
Так трещит колесо, на ухабах лишаясь спиц.
Так со старой собаки слетает шерсть, оставляя ей след проплешин.
Так ломаются жалкие, тощие крылья непевчих птиц,
Несумевших, недолетевших.

И когда, обескрылев, я лягу в густую пыль
У обочины, на колючие листья глухих крапив,
На терновые ветки или сухие сучья —
Наступи мне на горло, пожалуйста, наступи,
Чтобы мне не мучиться и не мучить…

И не слушай хрипа. Вина в этом не твоя.
Я не стану являться во сне тебе, вопия.
Даже больше скажу: задыхаясь, мой славный воин, мой бедный мальчик,
Я тебя не спрошу, сколько было таких, как я,
Как не спрашивала и раньше.

…Сотни сотен дорог ты пройдёшь, лютый холод и зной терпя,
Злую нечисть губя и от хворей и ран хрипя…
Но однажды, когда весною восток взалеет,
Ты увидишь: выходит навстречу воин сильней тебя,
И светлей глаза, и меч его тяжелее.

Будет бой, какого не было раньше — дикий,
Оглушительный бой, отчаянный, звероликий.
Сильный воин, издав ледяной свой нечеловечий рёв,
Будет бить тебя страшно, чтобы летела кровь
Во все стороны брызгами — ягодой костяники.

Так падёшь ты, изранен и уморочен,
Воин света, последний несдавшийся паладин…
И начнут вылетать вместе с кровью птицы из недр твоей груди —
Те, что были тобою раздавлены у обочин,

Так безвольно, измученно и покорно
Покидая тебя, по одной на удар меча…
Я взметнусь из тёмной кровавой ямы последней, навзрыд крича,
В то мгновенье, когда он наступит тебе на горло.