Викентий

Старик Викентий, в общем-то, и до монастыря выглядел и жил как монах. Бороду отпустил в 23 года, так как в селе Сыня все мужчины так спасались от жгучих арктических ветров.
В трапезе он был неприхотлив, гречневая каша, да еще и с маслом была для него верхом кулинарного блаженства.

Но от религии он был весьма далек. К службе его допускали только благодаря уставу монастыря. Ибо, не говоря лишних слов, он наглядно давал понять, что все эти побрякушки из золота и каменьев никак не могут быть символами веры.
Был у него некий внутренний кодекс поведения, который совпадал, по большей части, с заповедями. Викентий был уверен, что не окуни его в младенчестве отец Варлам в купель, так и поныне жил бы он по этим заповедям.
На службах он улыбался. Так же когда-то улыбался его случайный знакомый арабец Ибрагим. На Ярославской ярмарке этот смешно одетый мусул пек в костре картошку и рассказывал о своем народе. Он тоже не мог обьяснить как смирение и добродетель могут быть подчеркнуты вышитыми золотом халатами и податями имаму.
В ту ночь они долго проговорили со странником о житии бытии: чем землю боронят, как за скотом ухаживают, из чего дома строят.

И вот стоял Викентий на службах, слушал распевный монотонный голос игумена Николая и улыбался.