такое вот

первое января - что выпадение из координат.
статья в словаре ломается буквой "у".
усталость не красит тебя, и давно отшумевший сад
все твердит об одном: "не умру, я, наверное, ещё не умру".

не Москва и не Питер, и уже непонятно где,
с рюкзаком на спине да в отсутствие круглых дат,
не солдат и не воин - оголённый, подрезанный нерв,
запелёнутый в толщу испорченных контурных карт.

фитилёк от свечи постоянство не ставит в грош,
невозможный покой одичало хрипит во тьму:
"не могу, послушай же, как ни бьюсь, все никак я понять не могу:
выживаешь ты или, может быть, всё же живёшь?"

о, если б знать, сколько сжиженной нежности
ты таскаешь в себе круглосуточно,
столь измученной, перекалеченной,
перекрученной и нанаученной -

то тогда можно, верно, отчаяться
и решиться на всё безрассудное:
не подспудное, а достоверное,
небывалое, алое, чудное!..

и держать тебя за руку дотемна,
и твердить неустанно о нужности,
так чтоб страх расщеплялся на атомы,
так чтоб стёрлись границы окружности,

за которыми прячется маленький
и доселе мною не узнанный,
весь разнузданный и неприкаянный,
очарованный, тонкий, испуганный

человек, как тесьмой перевязанный,
но при этом изнанкой повёрнутый
к миру строгому до безобразия,
где инаковость спешно обругана

лицедеями да идиотами, новобранцами и старожилами,
ну а если отбросить патетику -
бесконечными, блять, моралистами
с удивительно толстыми жилами.

посиди со мной до рассветного,
до неловкого и неумелого,
невозможно хрустального, светлого,
со слезинкою заиндевелою,

расскажи все, что знаешь нелепого,
несвершённого и позабытого,
за семью замками сокрытого,
расскажи мне, пожалуйста, милая.

(в автобусах, вы могли заметить, очень часто между бегущими строками застывает неверное число)