Один за всех по-козачьи в побоище

(предыдущий фрагмент "Козак и панночка":
      http://www.stihi.ru/2014/10/18/8204 .

– ...Вдвойне силён товарищами     сам     я,
   чего с лихвой желаю и другим.
   В бою, когда враги сомкнут круги,
   помощниками мне большими сабля
   и конь – всегда со мной. Гарцуй, руби!

   Я справный жизнелюб и не иначе.
   Я славно, брат, гулял, порой косячил.
   Пути без косяков изнежат мир.
   Жизнь, смерть должны быть     яркими,      козаче,
   чтоб их    стыда     румянец не затмил.

   Искрясь, не стану внутренне я жарче.
   По справности не    камень    я лежачий.
   Хворь выгоню за час, а не за дни.
   Смерть обхожу я как особо зрячий
    и дьявол мне при этом не сродни.

– Ты смерть добротной     справой     укротил?
   Преславный Чуб, судьба таких, как ты,
   не сгубит ни трактиром, ни атакой.
– Бой чаще судьбоносен, а трактир
    хорош непредсказуемою дракой.

– Преславный Чуб, бодаешься с судьбой
   ты круче многих, искрой не сгорая.
   Судьба давала на вопрос любой
   ответ тебе, что ты далёк от рая.
   С тобой чертовски дик был прошлый бой.

– У чёрта темперамент я бы стибрил.
– Преславный Чуб, чего ещё     достиг    бы
   ты, если б на тебя был больший спрос?
– Ты, Нестор, на правах попа-расстриги,
   мне в душу влезть с ногами вновь не прочь!

– И молний жду из-под ресниц и длани...
  ...Коней мы необъезженных седлали,
   врагов свирепых обращали в бег…
   Поведай, Чуб, уверен ты     всегда   ли,
    что в новом деле ждёт тебя успех?

– От веры в свой успех не устраниться!
   Родная ль Сечь, донская ли станица,
  давали и друзей мне, и кураж –
  попробовал хоть раз я б усомниться,
  что дело – безнадежнейшая блажь!..

  Схожусь ли пешим, конным ли подъеду
  для боя, строю ль наперёд альянс –
  я должен видеть личную победу
  заочно, чтоб она мне отдалась…

  Судьба то ведьмой к нам, то одалиской…
  Решительный  имей сам гордый вид.
  Но если малодушие, хоть искрой,
  затронет волю, дело прогорит!

  Никто пока что дух не     сокрушил    мой,
пусть враг был злой, а бес был самый щирый
и пёр, как говорится, на ловца.
Испытано не раз душой и шкирой,
что молвлю не для красного словца:

пока козак в себе черпает силу,
но помнит, что источник силы – Бог,
то грех – бояться адского подсыла,
и     враг     любой отступит, как итог.
 
Мы в ночь бродили злачными местами
и с чёртом знались, если мог помочь.
И душу продавали мы частями,
но полностью – ни-ни! И в день, и в ночь

мы с турками дрались и крымчаками,
давили ляхов голыми руками,
а раз в бою со мной иезуит
до     полусмерти      кровью  был залит.

Черпал я силы от земель и палуб
и помнил: «Честь свою не замарай»!
Судьбе не у позорного      столба     люб,
а люб я ей, как баловень Мамай…

Одним жизнь даст за так, другим – всё платно,
вкус жизни не изведан, не допит...
Жизнь бьёт одних, другим уж – неповадно...
Пусть нынче кто-то мудр – он следопыт...
всё видит... поминутно всё понятно...
А в    будущем     кому что предстоит?

 Жить, радуясь, иль смерть считая благом?
Взлететь до атамана иль лечь прахом? –
кто думает, что знает, тот не прав.
Он – поле для слепых надежд и страхов...
Вот помню, уходили мы от ляхов,
когда нас потрепали у Днепра.

 Казался нам, спасавшимся по тропам,
отряд наш мал – с того был и потрёпан.
А шансы отыграться далеки...
Разыгрывая панику, галопом
ускорили отход мы вдоль реки,
повысив борзость ляхам-недотёпам...
В комок я сжался… Ляшские стрелкИ!
Пусть слышен за спиною адский топот,
пусть пули – роем, гибнуть не с руки...
С расчётом оторваться – нужен опыт.
А в панику впадут лишь сопляки.

Войной ли увлеклись мы, иль разбоем,
идём путём удачи иль препон –
давно стиль боя нами облюбован
и слаженностью нашей подкреплён.

Амбициями шляхтичей не худо
воспользоваться против них самих.
Фортуна – столь коварная лахудра!..
В гордыне это каждый ли постиг!

Чуть что, подманим слабостью фальшивой
и враз оборотимся – дать отпор.
Ни в чём не церемонимся с вражиной,
пока он до обманки не допёр.

  Для нас взаимовыручка – святое,
о чём не по наслышке знаешь сам.
Смертельный риск – обыденность, но  то ли
дано ещё освоить корешам!

Заслонами мы ляхов измотали,
меняясь часто с хлопцами в пути.
Не зная нашей выдержки, едва ли
кто сможет взять себе на пробу стиль.

Врагу навстречу пару раз и    сам     я
удачно развернулся: сбил троих
кого-то ранил. Пистолеты, сабля –
всЁ  в ход пошло, и мат, и свист, и рык...

Но кто-то встать готов в заслон последний:
в нём жертвенность особая – весь риск
достанется ему. Храбрец усердней
и длительней хвост сдерживает. Вдрызг!..

Товарищей прикрыл я, как обычно –
наездник лучше многих и стрелок...
Один раз я откинулся тряпично
спиной на круп, как мёртвый. Лишь прилёг –

подскакивают двое нагонявших.
Подвоха по наивности не ждут,
как вдруг я «оживаю» и – знай наших! –
  один пал ниц, второй и      вовсе   –  труп!

И вновь горячка длительной погони.
Для ляхов одиночный я мотив
для их свирепой мести, ибо кроме
меня с конём, друзья ушли в отрыв.

Я дал себя нагнать и возле уха
прошла лихая пуля – чудом жив!
Мгновенно я нырнул коню под брюхо –
прикинься пауком и не дрожи!

Две вражьи сабли свистнули впустую,
тогда как я ответно не зевал.
Враги-то рты раскрыли рядом сдуру…
Миг – снова я в седле и – на развал

удар с потягом сверху по гусару.
И тут же в грудь второму – мой кинжал.
А те, кто разглядели эту свару,
коней-то придержали – жизни жаль!

Хотя по новой стычка неизбежна,
но страху наводил я – будь здоров!
Весь  кровью  окроплён – чужой,  конечно –
я б стал упором даже для ста лбов!

Кровь пала и на лоб  коня,  на сбрую;
ни ям не разбирая, ни дорог,
на  землю  вновь лилась – уже сырую
от крови. Кровь хвалёных недотрог-
гусаров лил за веру – видит Бог!
Пугнул  ближайших –  те не в рассыпную,
но стали уклоняться, кто как мог.
Но я, как смертоносный был комок.
Вжик! – чья-то не дождётся мать сынулю...
Стремителен, как я, и мой  конёк
стал сплошь от вражьей крови мокроног.

Звенит  клинок  мой – весь и сам  звеню я.
Ответно ляхам злобу презентуя,
убойный на их путь я дал намёк.
Удары их отбил все      налетУ    я.
От пота, не от  крови,  лик намок.
В азарте боя праведно лютуя,
бодрился я, и      конь      не изнемог...

По мне-то, что погоня, что облава,
что ляхи мчат быстрей на свет, чем мы –
меж вражьих пуль и сабель вьюсь я браво.
Клинок точил я не для ветчины,
и в гневе им владеть умею здраво.
Ни шагу от козачьего Устава
не сделаю. Слабины учтены.
А конь мой – вот  такОй  величины!
Когда моя рука рубить устала,
а недруги могли бить со спины,
он родича из вражеского стана
свирепо укусил, и вместе мы

ещё нещадней славно порезвились,
а счёт сражённых ляхов быстро вырос.
Отвадив ненадолго вражью прыть,
я выиграл возможность прочь убыть.

«Господь! – взмолился я. – Дай нам везенья!
Зачем чужая пуля мне и сглаз»?!
Держа псов осторожных в поле зренья,
решаю изловить свой новый шанс.

Кинжал свой      подобрал      в кровавой гуще
и – наутёк. Меня не победить.
А ляхи, как собаки! Вид бегущих
побитым псам вернуть способен прыть.

И тут уж чьи выносливее кони...
Врагов-то много, в саблях перевес.
А у меня на шее крест, иконы...
И крепкая рука – вновь на эфес

любимой сабли... Конь, как прежде, мчится,
а ляхи безнадёжно отстают.
И надо ж было странности случиться...
Я дым пустил из люльки, как салют,

манерно, из презрения к погоне...
и выронил... отцовскую-то вещь!
Вернулся поискать – меня в поклоне
настиг аркан. Обвился он допреж

того, как я рванулся из удавки.
Вот так с любимой люлькой вне коня
трагично оказался я на травке,
ругаясь, только Бога не коря.

Я бью ногами вверх и мимо хари,
конечно, не промахиваюсь: хрясь!
«Опять, блин, своего мы проморгали!
Колдун! – ярятся ляхи. – Мы поймали
тебя не для того, чтоб шёл ты в пляс!

Впредь не сбежишь! Твои усмешки вздорны,
когда ты целиком у нас в руках!
Сейчас тебя поставим на  костёр мы»!..
И вот, привязан к иве, весь в пуках

подобранного хвороста, я бачу:
на выручку ко мне козаки мчат,
а ляхи заряжают ружья. Плачу
от гнева, от бессилия, крича:

«Братки!  Не ворочайтесь! Тут засада!
В упор перестреляют. Это смерть!
Товарищи, спасать меня не надо!
Не надо обречённого жалеть»!

«Закройте  гаду пасть! – шипит хорунжий,
а сам направить рад в моих друзей
четвёртый ряд заряженных уж ружей. –
Поджарится пока пусть  молча  змей,
блюя сквозь кляп, коль станется тошней.

Пускай бы вообще горел он вечно
и мучился за всех, кого сгубил!
Следите, чтоб не пёрли в нос клубы»...
Враги уже спешат огонь     извлечь,    но...
у всех тут на виду случилось нечто...

Для кляпа рвал, выказывая спесь,
гусар крапиву, времени не тратя…
Ты знаешь, не колдун я и не бес.
Но только я хотел послать проклятья –
столб      огненный низринулся с небес!
Ах, если б ударял он многократно!
В раскладе сил стал наш бы перевес…

Ходивший близ туда-сюда-обратно
хорунжий, ойкнув,  из виду исчез –
вмиг в ад, хоть только что был аспид здесь.
Подобного сюрприза… как сбить спесь
врагов… моя душа не предрекала.
Трава, куда он пал, заполыхала.

Распался ляшский спаянный отряд.
Страх сковывал всех шляхтичей подряд.
А следующей молнией вновь кара
прошлась по ляхам: тот, кто нёс мне кляп,
отделался едва ль лишь кучей кала –
от молний уворачиваться слаб!..

От рухнувших несло горелым мясом.
«Господь, убей их всех»! – я гаркнул басом.
Пусть молний не увидели мы вслед,
но ляхи дружно, с видом непосед

вскочить и не     подумав      даже в сёдла,
бежали, ружья бросив – враз вся кодла!
Как будто псы сорвались вдруг с цепи,
чтоб в ужасе бежать толпою плотной.
Козаки всех настигли их в степи…
Я вновь жизнь встретил радостно свободный.
Ещё б чуть-чуть и грань переступил…