В плену

Знаешь, в чем твоя проблема?
Ты, наивный, хочешь быть
  Понятным всем
И вместе с тем,
Понятным хочешь быть
Только мне.

Ты выбрался из собственного плена.
В одном наручнике,
Выкованном в том же плену своими руками.
Но мы оба знаем, сколь счастлив бы ты не был,
Ты, герой, хочешь обратно в плен,
В сырую яму.
Где среди гадов ползучих, грязи и всемирного кала,
В маске, изрисованой больным оскалом
Строить хотел бы снова
Хореи и ямбы.

И в этой же пленной яме,
Из грязи и кала,
Хореев и ямб,
Строил бы, как тогда, свои оригами.
Помнишь?
По исписанной бумаге,
Проведя пальцем по линии изгиба
Линией искрошенного ногтя,
Подбросил бы свой рваный самолёт
Чуть выше и вперёд,
Полетел бы чудо-птицей...
Ты же знаешь, нельзя выше и вперёд...
Налево, вниз, направо, вверх, вперёд,
Нельзя на взлет.

Стены - чёрный острый лёд.
Такие стены.
Не взлететь ни ямбу, ни хорею,
Лёд Гипербореев заполнил яму.
Такие ямы - грязь и змеи,
И такой вот лед,
Не берет ни рука, ни пламень.

О, да я смотрю, мы не рады свободе,
Ведь на свободе ты один.
А что же мы не пишем?
А что же мы молчим?
А, копим злость и во сне, в постелях потом кричим.

Одно слово... "Герой из плена",
Ты, пожалуй, не герой, ты в лёгком эмфизема.
С тобою вроде можно жить,
Но нельзя дышать.
И что же, трупом живым слыть?
От себя не убежать.

Ты говоришь мне, что моя проблема,
Цитирую, быть
Понятным всем
И вместе с тем -
Понятным быть
Тебе.

Разочарую, о, дитя!
Дитятко пера и мягкого подручного листа!
Моя проблема - не быть понятным всем,
Даже не непонятым по миру плыть,
Моя проблема, в общем-то, быть.
Ведь ты... Или я?
Лишь образ, рисованный с образа холста.
Выходит,  ты, а может, я
Лишь копия некоего тебя?

Ну нет. Совсем какой-то алогичный бред.
Ведь мы виделись буквально вчера.
Помнишь?
Твой развязался шнурок у края лужи,
А я увидел брошенный сверху канат,
Ты сделал вид, что я тебе не нужен,
А я, что не помню,
Но я запомнил этот взгляд.

Ну, положим, ты чудесный поэт.
Но друг, поверь,
Ты всего лишь своих отцов рудимент.
Такой же, как и вся сущность меня - абсурдный бред!

А может,  то было не вчера, а раньше?
Когда ты, посмотрев направо, пришёл в смятение,
Потеряв отражение.
Ну прости,  был занят, искал пути спасения!

Я слагал дифирамбы,
Не находя выхода из чертовой ямы,
Пока ты гулял меж бедер разных дам,
Ища выход там!

А знаешь, прости.
Я сам виноват.
Помнишь постулат...
Что-то там и живя умри?
Так далее, в аду сгори,
На небо следом вознесись, друг мой.
О, мой друг, дружище, я и есть твой ад.

Не стоило тебе тогда драться с тенью.
Тихая улица, разбитый фонарь,
Лихой в спину удар
И ты на коленях.
Ты же знал, что живу я там, среди мрака и тени.

Дошло?
Момент осознания?
О, чудо, ну созерцай, созерцай,
Несмышленная жертва душевных стенаний.

Я твоего Бога превознес и его же обрушил.
И вера пала,
И горели костры.
А она кричала,
Я был для неё одной глухим.
И Его я убил.
Труп Господень не отличить было от трупов мёртвых давно скотин.
И да, её я тоже убил.
Я один весь мир, твой ли? разрушил...

Спроси теперь, кто я и я ли не ты?
И почему твоя любовь у меня?
Почему мы гуляем по нескошенным лугам.
А ты в ямбе, окутанный хореем
Со взглядом пустым...
Когда-то, на рассвете мироздания, в твоей голове,
Пока плененный тобой нарочно,
Я ушёл в вечную стужу, а ты к ним, наружу...

Пир тут был и там
И гуляли мы череслами меж ног многих дам, да?

Я погуляю с ней и тут, и там,
И по нескошенным лугам.
И обязательно пред зеркалом в ночь лунную,
Чтобы ты, сукин сын, видел, скажу, как люблю её,
А она будет говорить,
Как мы любим друг друга,
Она думает, что ты - это я,
А любит, выходит, вовсе не тебя,
И не замечает, что каждый раз
Ухмыляюсь я,
Когда она говорит тебе-мне о любви и
Когда в истоме её плоть горит.

И это все тогда, когда ты стал добряком,
Но я то знаю, что вовсе не пиит,
А адский светоч зорь в тебе говорит.
Ведь мы так похожи,
С одним мы началом, я такой же.
Остальное вздор!

Ну ну, не плачь.
Безысходность?
Как там у людей? Лиха беда начала?
Прости, что всю жизнь твою молчал я.
Простишь меня? Прощай.
А я тебя нет.
Ведь, тварь, помню твой тот взгляд.
Полный, вроде, отвращения к самому себе,
Он смотрел только в меня и обращён был ко мне!

Да, тебе было больно, а мне больнее.
Ты мог дать сдачи, сбежать, а я лишь смотреть!
Боль от этого вдвойне, втройне сильнее.
И, как ненависти апогей,
Во льду, средь грязи и камней...
Нельзя ни сгореть, ни умереть,
Что с честью, что без ней.
В то время, как ты...
Ты горел среди людей!
Чтобы стало яснее, представь Колизей,
Где один гладиатор и сотни теней.
И вот, в бою
Он убивает тень свою...

И так каждый раз, мы лишаем себя тёмной стороны,
Делая из себя добродетелей все более злых.
Но тени сущность не умрёт,
Пока она не сможет жить.
Тень и мрак у нас в глазах самих.
Такой самозабвенный теневой суицид.

* * *

Знаешь, в чем вся проблема?
Ты, наивный, хочешь быть
Понятым всеми
И вопреки этому -
Так же непонятым быть,
Но на ряду с этим и с тем,
Не можешь понятным быть,
Ни мне, ни самому себе.

"Такая рефлексия над мыслями,
С последующими дифференцированными субъектами событий,
Неизменно приводит к разности мнений
Субъектов и их позиций
Ведь первый хочет творить и жить,
А второй - гнобить и жить, преисполненный амбиций.
И в перекрёстке этих векторных,
Изначально параллельных, линий
Случается подмена, когда мнений,
Когда жизней.
И всегда почти первый встаёт на место второго.
Но не его позиций.
Важно найти строгую дефиницию
Таким печальным событиям.
И никогда это не было
Т.н. шизофренией,
Потому что... "

* * *

Потому что, когда ты, сукин сын,
Смотрел на меня сверху вниз,
На яму-лужу, я стоял поникший,
Преисполненный горя бренного моря!
Но теперь,мы разобрались,
Кто должен стоять пред стенами
Душевных темниц,
А кто, с оскалом, плыть в потоке серых лиц...

И да, помни, пленный.
В яме, будь любезен, что на ямбе,
Что под хореем,
Что самолёт твой вверх нос задрал, что пикирует вниз,
И в грязи, и в змеях,
Моё милое отражение,
На колени...