Артист Владимир Васильевич Особик

Одаренный пластически, - писала Нина Аловерт, - актёр сделал пластику тела «вторым голосом», способом актерского существования. В своих белых одеждах Царь Особика временами не ходил, а как будто летал, особенно в сцене, где хотел всех примирить. Вскидывал руки, как крылья, и летел от Ирины - к Годунову, от Годунова - к Шуйскому, от Шуйского - к Ирине.

Неожиданно останавливался и вслушивался в каждую фразу, всматривался в лица собеседников, затем зажмуривал глаза, чтобы эти лица не видеть и только сердцем постичь сплетение лжи и предательства. Новое испытание обрушивается на Царя, он узнает, что его хотят развести с женой. И это самый страшный удар: посягнули на его святыню - на человеческое сердце, на любовь...

Полёт прекращался, начиналось метание по сцене. Как безумный бросался он с печатью в руке к столу и падал сверху на стол, припечатывая приказ об аресте Шуйского, одним движением решая участь Шуйского и свою, потому что с этой минуты начиналась гибель Царя[3]».

Иван Краско, игравший в спектакле Ивана Петровича Шуйского, впоследствии вспоминал: «... Все мы находились под гипнозом его чувств и страстей. И когда в финале он бился об стену — этот хрупкий человек — он с такой яростью и мощью пытался разбить эту стену непонимания — „Аринушка! Иди ко мне! Я правду от неправды не отличу!“

Мы все в этот момент чувствовали, как рвётся его аорта. У меня все леденело внутри...

мой рисунок