Арсений Тарковский. Зеркало. Роман

                роман

                вступление



    Кого  в  детстве  не  гипнотизировали  стихи Арсения  Тарковского?

Арсений Александрович Тарковский родился 25 июня 1907 года в Елисаветграде, в то время уездном городе Херсонской губернии (ныне город Кировоград, Украина). Его отец, Александр Карлович (1862—1924), чей первый достоверно известный предок по отцовской линии был польским дворянином по имени Матеуш Тарковский , работал служащим Елисаветградского Общественного банка. За участие в 1880-х гг. в организации народнического кружка Александр Карлович находился под гласным надзором полиции. Три года он провёл в тюрьмах Воронежа, Елисаветграда, Одессы и Москвы, был выслан на пять лет в Восточную Сибирь. В ссылке он начал заниматься журналистикой, сотрудничая с иркутскими газетами. По возвращении в Елисаветград писал для одесских и елисаветградских газет. После смерти своей первой жены женился вторично на Марии Даниловне Рачковской. От этого брака родились двое сыновей, Валерий, погибший в бою против атамана Григорьева в мае 1919 года, и младший Арсений.

Другая версия гласит, что «во время пребывания Петра I в Дагестане в 1722 году Гамза-бек отцом, шамхалом Адиль-Гиреем Тарковским, был отдан русскому государю („в аманаты“) на воспитание. Тот увез его с собой в Россию. Его дальнейшая судьба покрыта мраком безвестности. Возможно, что именно он, навсегда оставшись на государевой службе в России, женившись на христианке и приняв православие, стал родоначальником русской ветви Тарковских, в потомстве которых в истории культуры России хорошо известны отец и сын Арсений и Андрей Тарковские».

Александр Карлович, отец Арсения Александровича, был воспитанником драматурга и актёра Ивана Карповича Тобилевича (Карпенко-Карого), одного из основателей украинского национального театра. В семье преклонялись перед литературой и театром, писали стихи и пьесы для чтения в кругу семьи. Сам Александр Карлович, помимо занятий журналистикой, писал стихи, рассказы и переводил для себя Данте, Джакомо Леопарди, Виктора Гюго и других поэтов. Был лично знаком с Лениным и Пилсудским.

Маленьким мальчиком Арсений Тарковский вместе с отцом и братом посещал поэтические вечера столичных знаменитостей — Игоря Северянина, Константина Бальмонта, Фёдора Сологуба.

В 1921 году, после гражданской войны на Украине и установления там советской власти, Арсений и его друзья, бредившие поэзией, опубликовали в газете акростих, первые буквы которого нелестно характеризовали главу советского правительства Ленина. Молодых людей арестовали и привезли в Николаев, который в те годы был административным центром области. Арсению Тарковскому удалось бежать с поезда по дороге. После этого он скитался по Украине и Крыму, перепробовал несколько профессий: был учеником сапожника, работал в рыболовецкой артели. По другим данным, в 1925 году мирно закончил профтехшколу в Елисаветграде, после чего отправился в Москву.
                Кого  в  детстве  не  гипнотизировали  стихи  Арсения  Тарковского? Это  не  стихи  , а  пропуск  в  серьезную  поэзию,  не  правда  ли?  Понимали  ли  мы  эти  стихи?  Вряд  ли  ,  но  впитывали в себя,  как  губка воду. Стихотворение  должно  нравится  и  быть  загадочным в первую  очередь.  Оно  должно  быть  насыщенно  иностранными  ,  не  знакомыми  словами,  что  придает  ореол  не  земной  отчужденности  и  причастности  к  чему-то  неизведанному.
                У  Корнея  Чуковского  сохранились  ответы  Владимира  Маяковского   о  Некрасове:
«1. Любите ли Вы стихи Некрасова? - Не знаю. Подумаю по окончании гражданской войны.

2. Какие считаете лучшими? - В детстве очень нравились (лет 9) строки: «безмятежней аркадской идиллии». Нравились по непонятности.

3. Как вы относитесь к стихотворной технике Некрасова? - Сейчас нравится, что мог писать все, а главным образом водевили. Хорош бы был в «РОСТА».

4. Не было ли в вашей жизни периода, когда его поэзия была для вас дороже поэзии Пушкина и Лермонтова? - Не сравнивал по полному не интересу к двум упомянутым.

5. Как вы относились к Некрасову в детстве? - Пробовал читать во 2-м классе на вечере «Размышления». Классный наставник Филатов не позволил.

6. В юности? - Эстеты меня запугали строчкой «на диво слаженный возок».

7. Не оказал ли Некрасов влияния на ваше творчество? - Неизвестно.

8. Как вы относитесь к утверждению Тургенева, будто поэзия и не ночевала в стихах Некрасова? - Утверждения не знаю. Не отношусь никак.

9. О народолюбии Некрасова? - Дело темное.

10. Как вы относитесь к распространенному мнению будто он был человек безнравственный? - Очень интересовался одно время вопросом, не был ли он шулером. По недостатку материалов дело прекратил.

В л а д. Маяковский».
                Обратите  внимание  на  2  пункт  анкеты. Да,  стихи Арсения Тарковского  нравились  своей  непонятностью  и  многозначительностью. Потом,  с  возрастом,  это  улетучивалось ,  как  дымка,  легкий  флер. Мы  понимали  ,  почему  Анна  Ахматова  тащила  Тарковского  из   жаркого  мандельштамовского костра. Тарковский  был  гениальным  поэтом  и  сам  Мандельштам  это  признавал,  когда  предлагал  поделить  земли ,  на  которых  будет  звучать их  поэзия,  а  Пастернак,  напротив , не  знал  переводчика  с азиатских  языков ,  был  далек  от  его  творчества. Арсений  Тарковский  не  был  первым  среди  равных. Он  вскоре  ушел  в тень,  перестал  нас  интересовать  ,  как  культовая  фигура. Но  бывшая  культовая  фигура,  даже  в  далеком  прошлом,  не  может  не  раздражать и  она  вернулась  неожиданно с новыми  гармониями,  непонятными  нам  раньше в своих  стихах. Читая  стихи Арсения  Тарковского,  понимаешь , как  в наше  время  обесценены  слова,  что  можно  с ними сделать  или  вообще  говорить  словами ,  ничего не совершая  при этом  их  звучанием- просто  сотрясая  воздух.
                Тарковский  - поэт  без  бога. Любимцы  Мандельштама-  Мария Петровых, Штейнберг  и  Липкин,-  Тарковский  не  входил  в их  число.
                Что роднит прозу Липкина с его стихами — так это чрезвычайно высокая концентрация смысла и материала.
                Подобно Тарковскому, Семен Липкин предпочитал не существовать в подцензурной литературе в качестве оригинального автора, но только как переводчик — суеверно избегая вышеупомянутого «смешения».
              ...Воспоминания Липкина об Ахматовой, Заболоцком,  Цветаевой — вряд ли кто из ныне живущих современников наших может похвастать знакомством, а то и дружбой с такими   личностями : здесь и рельефные портреты, и выпуклость характеров, и масса бытовых мелких штрихов, из которых лепится колорит минувших времен, трагических, но благодаря этим людям и величавых. Жизнь — из года в год под нависающей гильотиной ареста и гибели — ставила, что называется, вопрос бытия ребром, фокусировала, а не размывала его. Липкин рассказывает ясно, просто — порою до простодушия, но тем бывает жутче, ибо описываемая им жизнь сюрреалистична. Существует мнение, что люди с  даром  от  бога, несут в себе определенную аномалию: мол, психика их дает трещины под грузом их дарования. С больной головы — на здоровую. Согласно рассказам Липкина, все наоборот: ненормальны общество, мир, в котором выпало жить совершенно нормальным гениям. Алогизмы их бытия — логичны. Лирический герой Липкина упрямо противопоставляет хаосу собственную нормальность, тем самым стремясь его обезвредить. Может быть, в литературных созданиях поэта маловато неврастении...
               
                «...Мария  Петровых была одна из первых трех русских поэтесс, вероятно, двадцатого века. Ну я не знаю, кто: Ахматова, Цветаева — может быть  и Мария Петровых… А кто еще? Больше вы не увидите никого. Ее значение непреложно, потому что это поэзия очень высокая, это поэзия свободного, гордого, вольного и независимого духа, и она всегда останется с людьми, сколько бы ее ни издавали: в количестве пяти экземпляров, пятидесяти экземпляров, пятидесяти тысяч — это совершенно безразлично. Все ли стихи ее опубликованы или нет — это тоже совершенно безразлично, потому что стихи пишутся для того, чтобы их написать, а не для того, чтобы их читать или печатать. Это все уже пришло потом. Самое важное, что стихи написаны, и написаны они для того, чтобы их написать. Вот для этого существует поэзия…"  Воспоминания  Павла  Крючкова.
                Если ранние стихи Аркадия Штейнберга поражают искрометностью, необузданностью образов, созвучий и рифм, то в стихах, написанных в лагере, метафорическая густота, насыщенность и экспрессионизм помогают постичь, осмыслить и преодолеть страдания человека и трагизм бытия,  а сколько  ему  пришлось  пережить можно  понять по  его  стихам.
                Мандельштам  не  любил  Тарковского  за  подражательство,  но  ценил  ,  как  незаурядного  поэта. Семен Липкин- добрый  ,  честный  ,  нравственный,  мужественный,  но ,  что  мы  помним  из его  творчества?  На  память приходит ,  пожалуй,  лишь  "Зола":

               
Я был остывшею золой
 Без мысли, облика и речи,
Но вышел я на путь земной
 Из чрева матери - из печи.

Еще и жизни не поняв
 И прежней смерти не оплакав,
Я шел среди баварских трав
 И обезлюдевших бараков.

Неспешно в сумерках текли
"Фольксвагены" и "мерседесы",
А я шептал: "Меня сожгли.
Как мне добраться до Одессы?"

1967г.
                Дисгармония  Тарковского  в  жизни  и  стихах -  вот  ,  что  прежде  всего  приходит  в голову  при  знакомстве с его  творчеством  уже  во  взрослом  состоянии. Но  разве  у больших  поэтов  бывает  иначе? Конфликт  с  гениальной  Цветаевой  из-за  молодой  жены.  Хотя  ,  вникая  в любую  проблему  на  уровне  данного  времени  ,  исходя  из    внутреннего  состояния  двух  больших поэтов,  можно  и это  понять, если постараться. Почему  в  творчестве  Тарковского  нет  обращения  к  богу? Он  сам  творил его  внутри  себя?  Он  молился  на  "зеленый  домик", "идущий  дождь",  на  "девочку,  бегущую  по гребню  светотени..." Вторая  причина  отсутствия  общения  с всевышним-  его  отсутствие.
                "Первая гроза"

               Лиловая в Крыму и белая в Париже,
В Москве моя весна скромней и сердцу ближе,
Как девочка в слезах. А вор в дождевике
 Под дождь - из булочной с бумажкой в кулаке,
Но там, где туфелькой скользнула изумрудной,
Беречься ни к чему и плакать безрассудно;
По лужам облака проходят косяком,
Павлиньи радуги плывут под каблуком,
И девочка бежит по гребню светотени
(А это жизнь моя) в зеленом по колени,
Авоськой машучи, по лестнице винтом,
И город весь внизу, и гром - за нею в дом...
                ...Самые  страшные  мысли  приходят  к Тарковскому не  во  время литературных изысканий, а на  дежурстве во  время  бомбежки,  где  он  сбрасывал  и  тушил  зажигательные  бомбы. Божественная  этика  с  человеческой не  имеет  ничего  общего.

                Арсений Александрович Тарковский творил стихотворения всю жизнь – с детского возраста до глубокой старости. «Вот и лето прошло…» было издано в 1983 году. К этому времени поэт пережил и разрывы с любимыми женщинами, и войну с ее суровыми условиями, и ранение... Множество жизненных неурядиц, запрет печататься,  не повлияли на его дар слова, а только еще больше обострили, отточили поэтическое мастерство.

Стихотворение «Вот и лето прошло…», на мой взгляд, является изящно написанной историей, показывающей эмоциональное состояние человека в возрасте серебряных седин, когда уже большая часть жизни пройдена, однако не предана забвению. Ведь всё сложилось очень даже неплохо, «понапрасну ни зло, ни добро не пропало», жизнь  сложилась,  она "брала  под крыло". Состоящее из пяти катренов, стихотворение написано двустопным анапестом – трехсложным стихотворным размером с ударением на третьем слоге, с нарощенной второй стопой второго и четвертого стиха каждой строфы.


Вот и лето прошло,

Словно и не бывало.

На пригреве тепло,

Только этого мало.


Вырисовывается четкая, ритмичная схема, цикличная, как сама жизнь, в которой есть и взлеты, и падения, и ровные участки, чередующиеся друг с другом… Анапест – маршевый размер, и само это стихотворение – словно прощальный, последний марш ушедшей юности. Уже не уходящей, а именно ушедшей – ведь «лето прошло», и больше не вернется. В то же время это своеобразное сравнение юности с летом, а жизни, соответственно, – с календарным годом, задает второй цикл, показывая смену поколений. Возможно, автор подразумевал и более мистический смысл, намекая на Страшный суд и воскрешение людей – будто с новой весной. Об  этом  пока  не  найдено  его  записок  и  ничего  не  известно. В стихотворении используется перекрестная рифма, однако автор подчеркивает связь всех строк между собой, заканчивая последние слова во всех стихах на –"ло"(или –"лый", -"ла"), аллитерационно выделяя мысли лирического героя о пришедшей осени жизни – ведь в русской грамматике суффикс –л- является суффиксом прошедшего времени. Кроме того, аллитерация на –л-, которая проходит через все это стихотворение, придает звучанию странную легкость:

Лето

 прошЛо

 сЛовно

 не бываЛо


 Эпифора «Только этого мало», повторяющаяся в конце каждой строфы, подчеркивает – время неизбежно, оно заберет свое, и тебе никогда его не хватит. Кажется – так много еще времени, все успеешь, что там… А  смотришь – уже все закончилось, уже 17, а потом 25, 30, 40… Или 76, как Арсению Тарковскому на момент выхода стиха.
«На пригреве тепло» - старость, придя, не обрушила на лирического героя внезапных бедствий, не принесла каких-то страшных несчастий… Она просто пришла. Все как бы  вполне нормально и хорошо, и можно греться на солнце, словно старый кот на лавочке в солнечный день… По крайней мере, вызываются такие ассоциации. Но этого уже мало – после целой яркой, насыщенной жизни,  когда  столько  воспоминаний… У лирического героя(ЛГ) сбылось «все, что сбыться могло», все удавалось – «как лист пятипалый, прямо в руки легло». Интересен образ пятипалого листа – это и своеобразный символ удачи – нечто, полностью подходящие человеку, удобно ложащееся в ладонь, само идущее в руки, и образ клена. Обычно именно его листья имеют пятиконечную форму. У Есенина в стихотворении «Клен ты мой опавший» образ клена связан именно с проходящим временем, наступлением холодного периода. Также этот образ вызывает ассоциацию со звездой – Вифлеемской звездой, ведущей к Иисусу, к спасителю и спасению. Но и этого уже кажется мало лирическому герою.  В третьем катрене автор говорит о том, что все, что ни случалось в жизни его героя - и добро, и зло – не пропало даром, все послужило благу. Добро и зло выступают здесь ни в качестве антитезы, а скорее как две необходимые силы, поддерживающие равновесие. Это подчеркивается метафоричной фразой «все горело светло». Под «все» подразумевается жизнь, которую словно всю дорогу освещал яркий костер или теплое солнце, несмотря на столкновения противоборствующих добра и зла. Наблюдаемый в этом катрене, да и во всем стихотворении, ассонанс на –о- выражает печаль и сожаление героя, словно в слове «Ох!»:

пОнапрасну ни злО,

ни дОбрО не прОпалО,

все гОрелО светлО.

тОлькО этОгО малО.


В своем стихотворении Тарковский использует устоявшееся выражение – «брать под крыло», заставляющее невольно сравнить жизнь с птицей, неким тотемом-оберегом из языческого пантеона. Лирическому герою «и вправду везло» все это время, и автор подтверждает это, но – теперь и этого уже мало. Потому что это все – прошлое, и так и останется в прошлом. Как бы ни было замечательно житье героя когда-то, с первой строки стихотворения Арсений Александрович подчеркивает – все это уже прошло.


Последний катрен стихотворения очень символичен. Используемая в нем фигура умолчания (Листьев не обожгло, Веток не обломало…) показывает, насколько важно для лирического героя все, бывшее с ним раньше, выражает его боль от того, что все прошло, его наплыв чувств. Сравнение дня с промытым стеклом задает сложный образ: все в этой жизни стало прозрачно и гладко, все вроде бы просматривается,  наладилось… Спокойствие и тишина. «Промыт» - единственное слово движения стихотворения в настоящем времени. В одном из своих значений слово «промытый» означает «настоящий», что также можно понять неоднозначно. Жизнь стала легкой – потому что из нее исчезло все лишнее? Все интересное… И именно поэтому автор употребляет в конце каждого катрена эпифору «только этого мало». Потому что, подчеркивает он предпоследней строчкой пятого четверостишия, все, что украшало жизнь, исчезло. И  лишнее  ли  это  ,  на  самом  деле?

                ...Что для  Тарковского  Родина?  Пейзаж.  Мир-  не  самое  уютное  место.
                "Беженец"
                Не пожалела на дорогу соли,
Так насолила, что свела с ума.
Горишь, святая камская зима,
А я живу один, как ветер в поле.

Скупишься, мать, дала бы хлеба, что ли,
Полны ядреным снегом закрома,
Бери да ешь. Тяжка моя сума;
Полпуда горя и ломоть недоли.

Я ноги отморожу на ветру,
Я беженец, я никому не нужен,
Тебе-то все равно, а я умру.

Что делать мне среди твоих жемчужин
 И кованного стужей серебра
 На черной Каме, ночью, без костра...

                Поэт  всегда  помнил  сны  из  детства.  Появившись  одновременно  с обериутами, он  сохранил преумножил  гармонию стихов,  что  само  по  себе  трудно,  ,  пожалуй,  невозможно. Удивительное  стихотворение  из бреда  и  абсурда :
               "БАБОЧКА В ГОСПИТАЛЬНОМ САДУ"
Из тени в свет перелетая,
Она сама и тень, и свет,
Где родилась она такая,
Почти лишенная примет?
Она летает, приседая
 Она, должно быть, из Китая,
Здесь на нее похожих нет,
Она из тех забытых лет,
Где капля малая лазори
 Как море синее во взоре.

Она клянется: навсегда! —
Не держит слова никогда,
Она едва до двух считает,
Не понимает ничего,
Из целой азбуки читает
  Две гласных буквы —
А
 и
 О.
А имя бабочки — рисунок,
Нельзя произнести его,
И для чего ей быть в покое?
Она как зеркальце простое.

Пожалуйста, не улетай,
О госпожа моя, в Китай!
Не надо, не ищи Китая
 Из тени в свет перелетая.
О госпожа моя цветная,
Пожалуйста, не улетай!
1945 г.

                Душа  вывинтилась из поэта,  словно , лампочка и  со  страшной  неохотой  ввинтилась  обратно. Вот  так  он  и  общается с  миром,  чуть  отстраненно,  чуть иронически.  Общение покинутого  любовника:
                "Звездный  каталог"

                До сих пор мне было невдомек -
Для чего мне звездный каталог?
В каталоге десять миллионов
 Номеров небесных телефонов,
Десять миллионов номеров
 Телефонов марев и миров,
Полный свод свеченья и мерцанья,
Список абонентов мирозданья.
Я-то знаю, как зовут звезду,
Я и телефон ее найду,
Пережду я очередь земную,
Поверну я азбуку стальную:
- А-13-40-25.
Я не знаю, где тебя искать.
Запоет мембрана телефона:
- Отвечает альфа Ориона.
Я в дороге, я теперь звезда,
Я тебя забыла навсегда.
Я звезда - денницына сестрица,
Я тебе не захочу присниться,
До тебя мне дела больше нет.
Позвони мне через триста лет.
               
                Судьбы  отца  и  сына во многом были схожи. Детство обоих пришлось на страшные для страны годы. Арсений, родившийся в 1907 году, рос в эпоху слома старого уклада жизни, хотя, по его воспоминаниям, ему удалось напитаться памятью добра и огромной любовью родителей. Андрею выпало расти в годы Великой Отечественной войны, без отца и его тепла. Они оба разрушили свои семьи, оба были одержимы искусством, в котором, впрочем, проявились совершенно по-разному. И дело не только в том, что у одного – поэзия, а у другого – кино, но и в самом векторе художнического видения. В отношениях отца и сына  Андрей был больше сыном, чем Арсений отцом. Сохранилось письмо Андрея к отцу 1942-го года, в военные годы, когда Арсений был на фронте.

               

16/VII – 42 г.

Милый папа!

               

Мама ходила в деревню и принесла черники, земляники. Но ягоды очень далеко и мы туда не поедем. Бабушка разбила ноги коленки и Марина ставила ей компрессы. Мы сегодня собираемся в деревню Жуковку если не будет дождя.

               

Привет от бабушки.

               

Целую крепко-крепко. А.Т.

               Андрей всегда потом говорил и писал о том, как ему не хватало отца. Но он же вспоминает и события 1937-го года, когда отец внезапно приехал поздно вечером и требовал от своей бывшей жены отдать ему сына. Андрей вспоминал, что ни за что не хотел бы жить с отцом тогда.

               

Мучение о разрушенной семье преследовало всех – и Арсения, и Марию и, конечно, детей – Марину и Андрея. Клубок боли и любви постоянно преследовал Андрея Тарковского. К нему он обратится в фильме «Зеркало», снятом в 1974 году, через несколько лет после развода с первой женой Ирмой Рауш. В этой картине в образе женщины смешивается и образ его жены, и образ его матери, а в образе мужчины можно угадать и его собственную судьбу, и судьбу его отца. По воспоминаниям, Арсений Александрович много раз пересматривал этот фильм  и каждый раз держал при себе валидол. Этот фильм явился одновременно и упреком отцу и себе, и оправданием. Оправданием через любовь, такую близкую и  легко ускользающую.
                Арсений Александрович пытался быть «правильным» отцом. Он писал письма и старался говорить с сыном на равных, но делал он это, будто исполняя роль, до которой снисходил с высоты своего таланта. Многие вспоминали, что из семьи он ушел не из-за любви к другой, а скорее – сбежал от быта, разрушительного для поэтической натуры. Пеленки, каши, необходимость в деньгах, необходимость оставаться дома, рядом с женой и детьми тяготили его. Но иногда его отцовский долг становился для него как бы продолжением поэзии с её порывами и поисками, и тогда он исполнял этот долг искренне, как умел. В письме к восемнадцатилетнему Андрею, который будучи еще школьником без памяти влюбился в девушку Тату и собирался на ней жениться, отец с горячей наивностью остерегает сына от своих собственных ошибок:

               

               "А теперь – о твоей влюбленности. То, что я тебе напишу, – безусловно верно, если допустить, что мы с тобой устроены одинаково, а это так во многом, мы ведь очень похожи по душевному строю. У нас (у меня, я предполагаю, что и у тебя) есть склонность бросаться стремглав в любую пропасть, если она чуть потянет и если она задрапирована хоть немного чем-нибудь, что нас привлекает. Мы перестаем думать о чем-нибудь другом, и наше поле зрения суживается настолько, что мы больше ничего, кроме колодца, в который нам хочется броситься, не видим. Это очень плохо, и может оказаться губительным.
               Ради Бога, не пытайся жениться. Сначала немножко хоть перебесись, потому что начнешь снова беситься через 3–5 лет после женитьбы, если она окажется слишком ранней, и жизнь для обоих (ты + она = семья) превратится в ад, из которого один выход: развод, – мука для себя, для жены и – если будут, что возможно, для детей. Это я пишу тебе, оснащенный опытом – и иначе не бывает и не может быть. Поговори с мамой, она скажет тебе то же самое.  Не надо, чтобы любовь тебя делала тряпкой и еще более слабым листком, уж совсем неспособным к сопротивлению. Любовь великая сила и великий организатор юношеских сил; не надо превращать любовь в страсть, в бешенство, в самозабвение, я буду счастлив, если твоя влюбленность окажется любовью, а не чумой, опустошающей душу. Пусть она будет хорошей и чистой девушкой: я так и представляю себе ту, кого ты полюбил, потому что я очень тебя люблю и очень хочу, чтобы ты был счастлив, а быть счастливым – значит не быть раздвоенным, мечущимся; значит – любить свое жизненное дело, работать для него и жить им, самоутверждаться в пределах жизненной задачи."

                Значительно позже Андрей Тарковский, уже сам «оснащенный опытом», скажет: «Есть вещи поважнее, чем счастье». И ради этих важных вещей не пощадит свой брак и своего сына Арсения. И судьбы продолжат отражаться друг в друге.
                В 1957 году, в год, когда Андрей женился на своей сокурснице по ВГИКу Ирме Рауш (в дальнейшем сыгравшей роль дурочки в «Андрее Рублёве»), между ним и отцом произошел разлад, о котором горько сожалел будущий режиссер. Арсений Александрович был настроен против возлюбленной сына и отговаривал жениться, произошло недоразумение из-за материальных вопросов. Это подвигло Андрея написать очень искреннее и личное письмо отцу. Такой степени откровенности между ними, быть может, больше никогда и не было. Тогда были сказаны самые важные слова.

               
Вот отрывок из этого письма, написанного Андреем сгоряча, которое и привело к разладу:

               

…Я всю жизнь любил тебя издалека и относился к тебе как к человеку, рядом с которым я чувствовал себя полноценным.

…Нет и не было, верно, сына, который бы любил тебя, то есть отца, больше, чем я.

               

…Но вот в чем я тебя упрекну — не сердись за слово «упрекну», — ты всю жизнь считал меня ребенком, мальчишкой, а я втайне видел тебя другом. То, что я… обращался к тебе, только когда мне было нужно, — это печальное недоразумение. Если бы можно было, я бы не отходил от тебя ни на шаг. Тогда ты не заметил бы, что я у тебя просил что-то и искал выгоды.

               

…Ты пишешь о своей заботе обо мне как о денежной помощи, — неужели ты настолько груб, что не понимаешь, что забота — это не всегда деньги? Я тебе повторяю: если ты не поймешь, что я не допускаю (с сегодняшнего дня) в наши отношения деньги, мы поссоримся и никогда не увидимся. Я никогда не был уверен в твоем расположении ко мне, в дружеском расположении. Поэтому мне было (очень часто) неловко надоедать тебе. Я редко виделся с тобой поэтому. Поверь, что мне нужен ты, а не твои деньги, будь они прокляты! Ты говоришь о том, что тебе осталось немного жить.

               

Милый мой! Я понимаю, что только большая обида могла заставить коснуться тебя этой темы. Какая я сволочь! Прости, дорогой. Скажи, что мне сделать, чтобы ты прожил как можно дольше? Что от меня зависит?!

               

В конце жизни Андрей эмигрировал из СССР. Последние свои два фильма он снял в Италии и Швеции. Это был страшный выбор – остаться на родине, где он не видел для себя возможности работать и творить, или бросить всех – отца, детей, друзей, наконец, – ради работы, ради предназначения художника, которое он остро ощущал. Последние письма – отца к сыну и его ответ – пронизаны болью о невозможности изменить судьбу, которая все время шла за ними по пятам, «как сумасшедший с бритвою в руке».

               

Арсений Александрович пишет сыну в Италию:

               

Дорогой Андрей, мой мальчик!.. Я очень встревожен слухами, которые ходят о тебе по Москве…

 …Я себя чувствую очень постаревшим и ослабевшим. Мне будет в июне семьдесят семь лет. Это большой возраст, и я боюсь, что наша разлука будет роковой. Возвращайся поскорее, сынок. Как ты будешь жить без родного языка, без родной природы, без маленького Андрюши, без Сеньки? Так нельзя жить – думая только о себе – это пустое существование.

               

…Не забывай, что за границей, в эмиграции самые талантливые люди кончали безумием или петлёй. Мне приходит на память, что я некогда перевёл поэму гениального Махтумкули «Вдали от родины». Бойся стать «несчастным из несчастных» — «изгнанником», как он себя называл…

 

Папа Ас, который тебя очень сильно любит.

               

Андрей Арсеньевич пишет ответ:

               

Дорогой отец! Мне очень грустно, что у тебя возникло чувство, будто бы я избрал роль «изгнанника» и чуть ли не собираюсь бросить свою Россию…

Может быть, ты не подсчитывал, но ведь я из двадцати с лишним лет работы в советском кино — около 17-ти был безнадёжно безработным.

               

…Потом я вовсе не собираюсь уезжать надолго.

               

…Я уверен, что всё кончится хорошо. Я кончу здесь работу и вернусь очень скоро…

 

Целую тебя крепко, крепко, желаю здоровья и сил. До скорой встречи. Твой сын — несчастный и замученный – Андрей Тарковский.

               

Отец и сын больше никогда не увиделись. Андрей Арсеньевич умер в Париже в 1986 году. Арсений Александрович пережил сына почти на три года, в которые сильно сдал, сраженный известием о его кончине. Болезненная любовь этих двух людей, сына и отца, завершилась большой болью для обоих. Перед ними всегда стоял выбор между судьбой художника и судьбой человека, но, следуя судьбе художника, каждый из них сохранил кровную любовь, которая, быть может, не была бы такой сильной, если бы не постоянная вынужденная разлука, расстояния и обстоятельства, если бы не постоянная нехватка этой любви. То, что утрачивается, то и чувствуется острее в натяжении на грани разрыва. Очищенная от бытовой «шелухи» , эта привязанность смогла держать двух художников вместе всю жизнь. Тем горше, что возвращение и последнее объятие отца и сына так и не свершилось.
                Переводчик  с  азиатских  языков,  поэт,  который  мог  перевести  стихотворение  с любого  языка  и сделать из  него самостоятельное  гениальное  произведение,  не  любил  выделяться,  имел  несносный  характер,  что  "отзеркалилось"  и  в его  сыне. Он  любил  уходить  в  тень ,  но , если выходил  из  нее,  о нем  говорили  и  вспоминали  все,  а он  умел  выходить  из  тени. Зеркало-  жизнь  сына странным  образом повторяет  коллизии  жизни  отца, заставившего  сына сделать свой  выбор,  выйдя  из  тени.