Опять на завалинке

Последний день сентября, шесть часов вечера. Закрапал дождь - сперва чуть-чуть, затем все пуще и пуще, будто набирая постепенно силы, и превратился чуть ли не в ливень. Вероятно, природа не удержалась и заплакала, провожая такой красивый нарядно одетый месяц сентябрь, который напоминал о только что ещё ушедшем лете. Грустно ей стало, вот и плакала всю ночь и день первого октября. Да, как я смотрю, не уймется и на сегодняшнею ночь. С большой грустью эти проводы устроила не только матушка природа - грустно и мне расставаться с летом и осенью. Октябрь начнёт нас одаривать ночными заморозками, а там на подступах и Покров, который уже может изрядно засыпать нас снегом. Придёт волшебница зима, повсюду раскинув свои белые покрывала, а  с ней и верный друг ее Мороз Морозович. Закует он речки, украсит окна домов чудными рисунками, удивляя нас тем, какие замысловатые он их рисует, не имея рук. Грустно мне в ожидании зимнего времени. А пока, пока мы вновь собрались на свои любимые посиделки. Сегодня в нашем полку прибыло - придут трое мужчин со своими женами. Чтобы не ударить лицом в грязь, мои товарки по такому случаю приоделись по особому празднично. Олимпиада Ведеркина в чёрной блузе, по которой были разбросаны красные маки, васильки и ромашки. Чёрные брюки с наглаженными острыми стрелками. Под стать ей и Маланья Ушаткина, только блуза на ней зелена, как луг, и цветами усыпана. Агриппина Ухваткина - та вырядилась в костюм осени: что блуза, то и брюки усыпаны разноцветными осенними листьями. Принарядилась и наша Матрена Кадушкина. Вот она, минуя зеркало, на миг скромно задержалась около него, как бы критически оценивая свой наряд и фигуру. Этого мига хватило остроглазой Малашке Ушаткиной, чтоб подруга попалась на ее острый, как бритва, язык
- Матрён, а чавойт ты у нас все у зеркелю кружашси? Не налюбушся собой, чоль? Могет, ты Остапа у Алёны решивши умыкнуть? Хошь и красива ты, Матрена Агаповна, а ентого тоби не удастся.  Гляньк, каким влюбленным взглядом он на неё до сих пор зрит. Ажник завидки беруть. Хошь бы на меня мой Карпушка разик так глянул, я тоди, бабочки, на сто лет бы помолодевши Да где уж, он иной раз на меня как зыркнить - в чулан в пору сбечь.
- Да ты, Малашк, бряши, да не забрехвайся, твой Карпуша с тебя пылинки сдуват, а ты ишо куражишься. Шо косаемо того, шоб Остапа увести, так не за надобностью нам ентого. Мне своего Архипушки вдостоль хватат, не то што иным, кои на лево любят крутнуть.
- Ент на кого ты намекашь? Уж не я ли  от своего Карлуши налево в  побежках?
-Не ты, не ты, уймись, горемышна, энто я к слову сказала.
- Смори у меня, а то я енто за свою честю постоять могу, враз на месту поставлю, не смотри шо  как мышь супротив слона, так  и я супротив тебя.
- Да уймися ты, скажена, никто на твою честю не посигат. Больна она мне нужна, свою бы сберечти, не по-зволить таким как ты опорочить.
- И я  на твою честю не посигала, энтож я малость пошутила.
- Да шуточки у тебя зувсем не гожи, чертяка, остра ты на язык. Иш чаво удумала. На меня поклеп возводить она магет, а на неё не моги. Любишь кататься, то и саночки вози.
- Хватя вам бабы войну меж собой разжигать. Чаво, как вороны к дожжу,  раскаркались. Он и так иде други сутки и не кончатся. Могет, вас под дожж - охолонуть малость отправить, а? Аль вам война в войну не надоела? Не навоевались ишо, голубицы? А мне после войны так миру хочиса, шо и слова бранного сказать не хочу, не токмо скандалить. Скольку она, проклятушша всем горюшка принес-ла. Чаво тока не натерпелись и голод и холод, и труда непосильного. Как придя енто все на ум, жутко стане, и не дай тебе боже ишо повториться. Идёшь, було, на работу по ранней весне, а ноги к земле примерзают. Колысь прошло стадо коров впереди да как опоржнилась. Забегешь в энту коровью лепешку, ноги погрешь, да дальше побегешь. А ести всегда хотелось. Еды нехватало всем и людям, и животине. Шо рябятешкам, да старикам было под силу? Мало чего успевали наготовить из кормов, малость себе, да и скатенешки успевали немного. В основном на войну трякляту и робили. Заготовлено то растягивали, шоб на всю зиму до весны хватило. Вот и жили впроголодь и люди, и скотина. В основном на молоке, покель корова малось доица, и жили. Да и молока вдостоль усем не хватало, семьи-то у всех больши были. К весне слабели и люди и скот. Придешь утром доить кормилицу, а она бедна и подняться не могет, не токма на ногах стоять. СмОтря на тебя своими коровьими глазами, а из них, как у людев, слеза скатвоться. И так жалобна и тихо, на сколь силов ее коровьих хвате, мычит. Обняла я её, матушку, в ент момент ,и реву. Кака тут уж дойка, ей бы поесть дать. Была у меня пайка хлеба по наделу в семье на всех, не выдержало моё серсе, унесла ентот свой кусочек ей. Сглотнула она его в един момент. Кое как поднялась она, стоить на ногах, кочаться. Вывела я ее на прогаленку, где снег сошёл и едва травка зазеленела, показавши, она тут же пала обессилено,  и лёжа ту травку вокруг себя щиплет. Не выносимо було на энто глядеть. Да и на работу нужно было итить. Токмо осталось у меня в памяти все энто на вечны времена, и до сей поры в глазах моих стоит моя буренушка. А слёзы невольно тякут из моих очев, вот как и тяперча. Потому не терплю ни каких скандалов, они мне всегда напоминают о войне. Давайте лутша трапезничать, покуда усе есть на столе. Да послухаем рассказы наших новых поседельшиков. Могет, кто из них нам расскажет што либо о себе янтересного. Вона хотя Остап хай расскаже, где и как нашёл он сябе таку ненаглядну чаровницу.
Глянул Остап на свою Алену и за-цвел, как маков цвет, а глаза такой искоркой любви засверкали, аж всем от той Остаповой любви светлей на душе стало. Да и было что любить то. И впрямь его Алена, как дивный цвет цвела. Глаза у неё большие, да карие. Ресницы черные, длинны, да густы. Лицом бела и кудрява головушка. Все у молодицы есть, и стан словно по заказу точен. Ох и хороша женщина, и годы её не берут. Про их женитьбу с Остапом легенды ходили.
Полюбовался Остап своей любушкой и начал свой рассказ.
- Ох, давно енто було - годов энтак тридцать с гаком. Провожал я своего дружка до вагону, он приеховши был ко мне на время отпуску. Стоим, точим лясы. Слухам, кондуктурша, таким звонким голосом зовёт:
- Молоды люди, вы штоль едете, аль как?
И показалось мне в том ее голосе и щебет птиц и журачанье ручейка. Поднял я голову, шоб взглянуть, кому ентот голос принадлежит и, кто  это так ладно щебече. Взглянул и обомлел, а как в глазы ее заглянул, то и зовсем утонул в них, шо в омуте. А поезд набирал все быстрей и быстрей ход, выговаривал, словно дразня меня «не успеешь, не успеешь».
С ентих пор потярял я покой. Искал её повсюду, а найти не мог. Шли сначала дни, потом недели и месяцы. Отыскать не можно. Прошло два года с этой поры, нет мому серсу зовсем покоя. Неужто не найду? Думал я о том не раз. С этой думой был повсюду - на работе, охоте, рыбалке. Вставал и ложился с ее образом в глазах. Вот и на энтот раз побрел я на охоту. Ходю по лесу и думаю вот бы сей момент из-за дереву на встречу вышла. Мечтал, мечтал да и заблукатил, кудой итить - не знаю. На улице сумерки, как-то быстро вдруг потемнело. Гдейт надо раскинуть палатку и заночевать. Смотрю, вокруг лес частый, для палатки места нет. Все равно заблукател, кака разниса, кудой итить - и пошёл, кудой крива выведе. Вышел на небольшую прогалину, туточки и расположил полатку, забрался в неё и, поужинав, лег спать. Ночиной проснулся от того, шо дожж стучал по полатки, как бы просясь на ночлег. Э, думаю, влип. Дожжи то тут затежны, енто днев три будя надо терпеть ту сырость.
На утро пошёл за дровами – костёр распалить, да чаю согреть. Нашёл сухостойную ёлку. Примерился, махнул топором, и тут нога моя поскользнулась на мокром от дожжа корневище. И так я неловко цапнул топориком по энтой лесине, что он вывернулся из рук и  в аккурат лезвием прилетел мне в правый сапог. Кровь ручьём полилась. Кое-как, перетянув ногу ремнём, остановил я её. Разодрал рубаху, забинтовал рану и с большим трудом добрался до палатки.  Ну, думаю, три-четыре дня отлежусь, на энто времю сидорку мне хватя, а там рана подживёт, буду выбираться отсель.
Дни тянулись, вот и сидор мой подходя к концу, а нога не заживат, ступить не даёт, видно, кость повредил. Вскоре с голуду теряю силы, прощаюсь мысленно с родитялями и с разлюбезной своей. С такой мыслей я не то заснул, не то сознанью потерял.  Когда очнулся - лежу в какой-то комнате, и не один, рядом ишо три койки. Спрашую:
- Иде я?
- О, слава тебе, очнулся родимай, в больнице ты. Скажи спасибо девчон-ке деревенской - наткнулась на тебя в лесе. Был зовсем без признаков жисти. Вызвала скору помощь и привезла тебя в больничку. По охотничу билету хамилее и адрес узрели и родителям сообшили. Мать вот токма на минуту вышла, час придя.
Тута и маманька заходя, вот радости було. Пошёл я с этой поры быстря на поправку, но две недели все ж проволявши. Как только оклемавши, взнов вспомнил свою зазнобушку. Эх, безнадежна моя любовь, всю серсу тоской высосала. Да кактось вспомнил: хто ж та, шо меня от смерти спасла? Говорю родителям: «Надоть съездить в ту деревню, гдесь меня от погибели спасли». Запряг отец коней, сели мы втроём и отправились к спасательнице моей. В подарок набрали всякой всячены. Надоть поблогодарствовать же чем-нито. Приехавши в деревню со странным названием Важенино, спрашуем, где ента девица живые, шо намедни парня в лесу нашла.
- Да вот – говорят - Алёнушка ваша проживат.
Заходю я в дом, спрашую разрешению. Откуль-то издалека слышу тот ни с чем несравненный голосок, а туточки и сама хозяйка голоса выходя. Взглянул я на неё и чуточки взновь сознаню не потерявши. Стояла предо мной моя несравнена и та сама, шо краше ее и на свете нет. Пал я пред ней на колени и говорю:
- Сокровище ты мое, где я тебя только не искал два году с лишком, везде побывал, а ты зовсем рядом. Не губи, выходь за меня замуж. Нетути без тебя у меня жисти!
- И у меня без тебя нетути . Согласна я.
В тот же день забрал я свою голубку. Тут жа сыграли свадьбу, до сих пор вместях.
- Ох, все ж прекрасна жисть у человечков, че не говори. Вот и нам радостно за вас с Аленой.
- Вот уж воистину говорят «не было бы счастья, да несчастье помогло»
- Эт  точно…
 Долго все сидели молча. Каждый думал о своём, вспоминая свою молодость и любовь. А в окно уж украдкой заглядывала промозглая, тёмная октябрьская ночь…