В моей руке звезда горит...

В моей руке звезда горит,
Смотри!
Она в забытьи вековом
трепещет.
Как бьется рыба
жизнью подо льдом,
Так прожигает бездну.
И тьма глядит,
и проникает сквозь
отверстие, расплавленное светом,
и приникает вмиг,
и держит трость,
прикрыв нагое тело тонким веком.
Я здесь.
Стою меж сотен тысяч слов,
Что падают обломками под ноги,
Под голос чей-то,
но не мой –
Он смолк.
Он задохнулся в муках и в тревоге.

Звезда горит…
В историке, в сердцах
уничтожает пылкий мой зрачок.
И снегом застилает пелена,
Выстреливая жизнью мне в висок.
Я навзничь поражен.
Я пригвозден.
Как мотылек, попавшийся в кулак,
Трепещущий и рвущийся в полет
И грезящий о дальних берегах.

Горит звезда.
И яд из вен моих
выплескиваясь, падает на землю,
окрашивает черным.
Видишь?
Стих узор…
И яркости уже никто не внемлет.

Горит звезда.
Иль это я горю?
Припав губами к полуночным звукам.
И слышится мне
Робкое – «люблю»,
что, вылетев из уст,
влетает в ухо,
но не в мое.
Не для меня слова
Подобного сердечного начала
Кричат и стонут болью у причала,
Стучась в чужие двери поутру.
Да, это я горю.

Горюю по тому, что есть и будет.
Поскольку мне не ведомо
«Люблю»…
Я подбираю потемнее брюки
И надеваю черную судьбу.

Я догораю по привычке
утром.
Под колокольный замогильный стон.
А может это вопль лезет внутрь,
предвосхищая смерть прекрасным днем?

Огонь умеет обернуть все пеплом,
под жалкий плач сияющих Плеяд.
Он и меня возьмет
с собой, за ветром,
за горизонт,
Чтоб было не догнать.

Горит звезда на склоне,
с Орионом.
И близится жестокий час зари.
И тонут мысли,
сбрасываясь в омут.
То не звезда горит,
А я…
Смотри!