Таланту Джека Лондона. Волки!!

     Прошёл час, прошёл другой. 
Бледный свет короткого, тусклого дня  начал меркнуть,
когда  в окружающей  тишине пронесся слабый,  отдалённый  вой. 
    Он стремительно взвился вверх, достиг  высокой ноты - сверх всяких мер,
задержался на  ней, дрожа, но  не сбавляя силы,  а потом  постепенно замер.
    Вой можно было принять  за стенание чьей-то погибшей души, возможно, от холода,
если б в  нём  не слышалось угрюмой ярости и ожесточения голода.
   Он доносился из снежных просторов всё сильнее.
Вскоре послышался ответный вой, тоже откуда-то сзади, но немного левее.
     Протяжный  вой слышался всё чаще и чаще, издалека доносились ответные завывания -
тишина превратилась  в сущий ад, леденящие душу стенания. 
Вой нёсся  со всех сторон и собаки в  страхе сбились в  кучу  так близко к костру,
что  огонь чуть ли не подпаливал им шерсть, подбираясь почти к их нутру.
   Темнота стеной  надвигалась на  них  со всех сторон, смыкаясь вдали. 
Во мраке  нельзя  было  разглядеть  никаких  определенных  очертаний;
виднелась только пара глаз, горящих, как угли.
   Рядом - вторая  пара, чуть дальше - третья.
Круг  горящих  глаз стягивался около их стоянки - почуяли человеческое ложе.
Время от времени какая-нибудь пара меняла место или исчезала -
с тем, чтобы снова появиться секундой позже.
     Собаки  беспокоились всё больше  и больше
и  вдруг, охваченные страхом, сбились  в кучу почти  у самого костра,
подползли  к людям и прижались к их ногам, собираясь перележать так до утра.
    Костёр затухал и круг горящих глаз, оцепивших стоянку,
смыкался всё теснее и теснее и был уже недалеко.
Собаки  жались одна к другой, угрожающе рычали нарочито низко,
когда какая-нибудь пара глаз подбиралась  слишком  близко. 
     До  рассвета оставалось ещё часа три, но двигаться было пора -
было уже шесть часов утра.
   Позавтракав и уложив в сани свои скудные пожитки и еду,
Билл и Генри  двинулись в темноту. 
И тотчас  же  послышался вой - дикий, заунывный  вой; 
сквозь мрак  и холод он  долетал  до  них  отовсюду, как жуткий рой.
   Путники шли молча. В девять часов рассвело.
В полдень небо на юге порозовело.
Серый  дневной свет продержался  до трёх  часов,  потом и он погас, словно в ночи, 
и над пустынным безмолвным  краем опустился полог арктической ночи.
     Как  только наступила темнота вокруг и свыше,
вой, преследовавший путников и справа, и слева, и сзади, послышался ближе; 
по временам он раздавался так близко, что собаки не выдерживали и начинали метаться в постромках.
Этой  ночью круг горящих глаз сузился ещё больше в тревожных потёмках!
    Утром путники молча снова брели по  снежной пустыне. 
Безмолвие  нарушал  лишь вой  преследователей,
которые гнались  за ними по пятам,  не показываясь на глаза отныне.
   С наступлением темноты, когда погоня,  как и следовало ожидать,  приблизилась,
вой  послышался почти рядом, как и вчера; 
собаки дрожали от  страха, метались  и путали  постромки,
ещё больше угнетая этим людей.  Смутные силуэты двигались позади костра.
     Пристально всматриваясь туда, где  в  темноте  сверкала пара глаз,
можно было  разглядеть  очертание зверя. 
По временам  удавалось  даже заметить, как эти звери переходят с места на место -
осторожничали, видя ружьё, боялись выстрелов не зря.
    В круг, освещённый  костром,  неслышными  шагами,  боком, 
проскользнул зверь,  похожий на  собаку, сбежавшую от людей. 
Он  подходил трусливо  и  в то же  время нагло,
устремив все  внимание на  собак, но  не упуская  из  виду и людей.
   Это волчица! Стая выпускает её, как приманку, чтобы она старалась для них:
она завлекает собак, а остальные набрасываются и сжирают их.
   В  огне  что-то  затрещало.  Головня откатилась в сторону, раздалось громкое шипение.
Испуганный зверь одним прыжком скрылся в темноте в мгновение.
За  поворотом,  который они только  что  прошли,
по  их  свежим следам  бежал  поджарый пушистый зверь - хитрый и злой.
Принюхиваясь  к  снегу, он  бежал  лёгкой,  скользящей  рысцой. 
   Когда  люди остановились,  остановился  и  он - не обманешь его,
он вытянул морду и  втягивал вздрагивающими ноздрями запахи, доносившиеся до него.
     Волчица ждёт.
Выждав и осмотревшись, зверь сделал несколько шагов вперёд.
Он повторял этот  маневр  до тех  пор, 
пока  не  подошёл к  саням ярдов  на  сто,  устремил на людей свой взор,
потом остановился  около  елей,  поднял  морду и,  поводя носом издали, 
стал внимательно следить за наблюдавшими за ним людьми, что стояли чуть вдали.
   В этом взгляде было что-то тоскливое, напоминавшее  взгляд  собаки, 
но без  тени собачьей  преданности, с леденящим холодом.
Это  была тоска,  рождённая  голодом, 
жестоким,  как волчьи клыки,
безжалостным,  как стужа, которую не переносят даже волки.
     Для волка зверь был велик  и, несмотря на его  худобу, видно было,
что он принадлежит к самым крупным представителям своей породы - повезло:
шерсть  у зверя была настоящая волчья,
преобладал в ней серый волос, чтоб знали: порода у зверя чья,
но  лёгкий красноватый  оттенок, то исчезающий, то появляющийся снова,
создавал обманчивое впечатление: шерсть казалась то серой, то вдруг отливала рыжинкой-обновой.
    Волки осмелели и ночью не раз будили их.
Они подходили так близко, что собаки  начинали бесноваться от страха, ища любых укрытий, нор,
и, для того, чтобы  удерживать осмелевших хищников  на  расстоянии,
приходилось то и дело подкладывать сучья в костёр.
    Моряки рассказывают, будто акулы любят плавать за кораблями.
Так вот, волки - это сухопутные  акулы.  Вовсе  не для моциона они бегут за  нами. 
   Вдруг на  одном  из поворотов собаки опрокинули сани!
На только  что пройденном ими пути поджидала  волчица, она с пути не сбилась,
она скалила зубы, как будто улыбаясь  вкрадчивой улыбкой, потом широко оскалилась,
сделала  несколько игривых прыжков  и остановилась.
   Штук двенадцать тощих серых волков  мчались под  прямым углом  к дороге поближе.
С каждой минутой волков становилось всё больше и больше!
   Генри быстро развёл костёр рядом с собаками и санями.
Невдалеке сошлись стая волков и отошедший от костра в утреннюю темноту Билл -
с ружьём с тремя патронами.
    Всё произошло быстро - на раз-два-три,
гораздо быстрее, чем  ожидал Генри.
Раздался выстрел, потом ещё два - один  за другим шли.
И Генри  понял, что  заряды у Билла вышли.
   Сразу же затем послышались визги  и громкое  рычание.
Генри  различил вой раненого волка. Потом молчание.
    Он сел на  сани. Ему незачем было идти туда: всё было ясно,
как будто встреча Билла со стаей произошла не в темноте, а у него на глазах. Ужасно!
   Не успел он закрыть глаза, как волки подошли чуть ли не вплотную.
Чтобы разглядеть их, уже не нужно было  напрягать  зрение, хоть и видны они были еле-еле. 
Тесным  кольцом  окружили  они  костёр  и  Генри совершенно  ясно видел, 
как  одни  из  них  лежали,  другие сидели, 
третьи подползали  на  брюхе поближе к огню или вокруг него бродили.
  Некоторые даже спали. 
Они  свертывались на снегу  клубочком, по-собачьи,  и спали  крепким сном,
а сам он не мог теперь сомкнуть глаз ни в этот миг, ни потом.
     Генри развёл ещё больший костер,  так как он  знал то, что было испокон веков,
что только огонь служит преградой между его телом и клыками голодных волков.
   Обе собаки сидели у ног своего хозяина - одна справа, другая слева - в надежде, что он защитит их;
они выли, взвизгивали  и принимались  исступленно  лаять,
если  какой-нибудь волк подбирался к костру ближе остальных.
   Заслышав лай, весь круг приходил в движение,
волки  вскакивали  со своих мест и порывались вперёд, нетерпеливо воя и рыча,
потом некоторые снова укладывались на снегу и один за другим погружались в сон
и спали спокойно, молча.
     Круг сжимался всё  теснее и  теснее, ещё не было видно зари. 
Мало-помалу, дюйм за  дюймом,  то один, то другой волк ползком подвигался вперёд,
пока  все они не оказывались на расстоянии  почти одного прыжка от Генри.
   Тогда он  выхватывал  из костра головни  и  швырял   ими  в  стаю. 
Это  вызывало  поспешное  отступление, как в настоящем бою,
которое сопровождалось разъярённым воем и испуганным рычанием, причём долго,
если пущенная  меткой рукой головня попадала в какого-нибудь слишком смелого волка.
   Как только мы двинулись дальше,  волки совсем осмелели:
спокойной рысцой бежали они позади саней и  рядом,
высунув языки, поводя тощими боками и злым взглядом... 
    До наступления мрачных сумерек
Генри употребил на то, чтобы запасти по пути как можно больше хвороста - на ночь ещё раз.
Вместе с  темнотой к нему пришёл ужас.
   Волки осмелели, да и проведенная без сна  ночь давала себя  знать.
Он временами проваливался в сонную пустоту. 
Закутавшись в одеяло, положив топор между ног, он сидел  около костра  и никак не мог  преодолеть  дремоту.
   Обе собаки жались вплотную к нему. Они уже не заливались в лае. 
Среди  ночи он проснулся и в каких-нибудь двенадцати футах от себя  увидел большого серого волка,
одного из самых крупных во всей стае. 
   Зверь медленно  потянулся, точно  разленившийся  пёс,
и  всей  пастью зевнул  Генри прямо  в лицо, поглядывая на  него, как на свою собственность,
как на добычу, которая рано или поздно достанется ему, как желанная кость.
     Такая уверенность чувствовалась  в  поведении всей стаи.
Генри насчитал штук  двадцать волков, ходивших вокруг по снегу
и смотревших  на  него голодными глазами  или спокойно спавших  на снегу.
    Всю  ночь Генри отбивался от голодной стаи горящими головнями во время их волчьих атак,
засыпал, когда бороться  с дремотой не хватало  сил, и просыпался  от визга и рычания
собак.
   Наступило  утро,  но на  этот раз  дневной свет  не прогнал  волков.
Человек  напрасно ждал, что  его преследователи разбегутся и он освободится от их невидимых оков. 
Они по-прежнему кольцом оцепляли костёр и смотрели на Генри с наглой уверенностью.
Способ охотиться у них таков.
   С утра Генри тронулся в путь, но едва он вышел из-под защиты огня,
как самый смелый  волк из стаи бросился на него,
однако  прыжок был плохо рассчитан,  и волк промахнулся и пролетел мимо него. 
Генри спасся  тем,  что  отпрыгнул  назад от этого голодного кошмара, 
и зубы  волка щёлкнули в нескольких дюймах от его бедра.
     Вся стая кинулась к человеку, заметалась вокруг него, видя его отчаяние,
и только горящие головни отогнали её на почтительное расстояние.
  Очередная ночь была точным повторением предыдущей.
И вдруг он проснулся,  будто от  толчка, словно почувствовал, что кто-то хочет напасть.
Волчица стояла  совсем близко.
Машинально он ткнул головнёй в её оскаленную пасть.
    Волчица отпрянула назад, воя  от боли,
а Генри с наслаждением вдыхал запах  паленой шерсти и горелого мяса поневоле,
глядя,  как зверь трясет головой
и рычит уже в нескольких шагах от него - очень злой.
    Но  на  этот  раз,  прежде  чем  заснуть,
Генри привязал  к правой руке тлеющий сосновый сук. Путь: выжить - был суров.
Едва он закрывал глаза, как боль от ожога будила  его.
Так  продолжалось  несколько  часов.
   Просыпаясь, он отгонял волков  горящими головнями, когда те были уже невдалеке,
подбрасывал в огонь хвороста  и снова привязывал сук к руке.
    И вдруг он проснулся и  услышал вой  и  рычание уже  наяву.
Волки  всей стаей бросились на  него. Чьи-то  клыки  впились в  руку ему.
   Он  прыгнул в костёр и, прыгая, почувствовал, как острые зубы полоснули его по ноге.
И вот началась битва.   Он стоял в костре, как в горящей берлоге.
   Толстые рукавицы  защищали его  руки  от  огня,
он  полными горстями расшвыривал  во все стороны горящие угли, что падали на волков, горя, 
и костёр стал под  конец чем-то вроде вулкана с пеплом, но уже не так пылая...
    Расшвыряв  головни, человек  сбросил с  рук тлеющие рукавицы
и принялся топать  по  снегу  ногами,  чтобы  остудить  их, охлаждая снегом и свои ладони и пальцы. 
Обе  собаки  исчезли, и он прекрасно знал, что они послужили очередным блюдом на том затянувшемся пиру,
который в один из  ближайших дней, может быть,  закончится им самим у него же на виду.
   Разложив костёр широким кольцом, как небольшой круглый сруб без крыльца, 
он  бросил  на тающий снег свою постель и сел  на ней внутри этого кольца.
    Как только  человек скрылся  за огненной оградой,
вся стая окружила её, любопытствуя, куда он девался; не понимая ничего, она была этому не рада.
До сих пор им не было  доступа к огню, а теперь  волки  расселись  около костра  тесным  кругом на промёрзлой земле
и, как собаки, жмурились, зевали и потягивались в непривычном для них тепле.
    Потом волчица  уселась на задние лапы, подняла голову и завыла.
Волки один за другим подтягивали ей, и, наконец,  вся  стая выла.
Наступала беда,
уставившись  мордами  в  звёздное  небо,  стая затянула  песнь голода.
    Но стало светать, потом наступил день. Костёр догорал.
Хворост подходил  к концу,  надо  было  пополнить запас. Огонь за ночь почти всё забрал. 
   Человек  попытался  выйти  за  пределы огненного  кольца, 
но   волки   кинулись  ему  навстречу  и идти не давали. 
Горящие  головни заставляли  их отскакивать в стороны без конца,
но  назад волки уже не убегали.   
   Тщетно старался человек  прогнать  их.  Путям обмануть их, казалось, не было конца.
Убедившись  наконец  в безнадёжности  своих попыток, он  отступил внутрь горящего кольца,
и в это время один  из волков прыгнул  на  него, 
но промахнулся и всеми  четырьмя  лапами угодил в огонь, прямо в пламя его.
    Зверь взвыл  от страха, огрызнулся и отполз от костра, не сгореть дабы,
стараясь остудить  на снегу обожжённые лапы.
    Время от времени человек поднимал голову и смотрел  на догорающий костёр,
на языки пламени, их угасающие игры.   
кольцо огня и тлеющих углей кое-где уже разомкнулось, распалось на отдельные костры. 
Свободный  проход  между  ними  все  увеличивался, 
а  сами  костры,  их размер всё уменьшался.
    Проснувшись, он увидел между двумя кострами прямо перед собой  волчицу,
смотревшую на него пристальным взглядом - голодным взглядом, направленным к его лицу.
     Спустя несколько минут, которые показались ему  часами,
он снова поднял голову от заснеженной земли. 
Произошла  какая-то непонятная перемена. Он не мог понять: почему волки не лезли?   
Потом догадался: волки исчезли!
     Только по вытоптанному  кругом снегу видно стало ему,
как близко они подбирались к нему.
     Откуда-то  доносились  людские  голоса,  скрип  полозьев,
 нетерпеливое повизгивание - собачий азарт.
От  реки к стоянке между  деревьями  подъезжало  четверо нарт!

----------------
Джек Лондон. Белый клык. (Отрывок).
     Прошел час, прошел другой.  Бледный свет короткого, тусклого дня  начал меркнуть, когда  в окружающей  тишине пронесся слабый,  отдаленный  вой.  Он стремительно взвился вверх, достиг  высокой ноты, задержался на  ней, дрожа,
но  не сбавляя силы,  а потом  постепенно замер.  Его можно было принять  за стенание чьей-то погибшей души, если б в  нем  не слышалось угрюмой ярости и ожесточения голода. ...Он доносился из... снежных просторов... Вскоре послышался ответный вой, тоже откуда-то сзади, но немного левее.      Протяжный  вой слышался все чаще  и  чаще, издалека доносились ответные завывания, -- тишина превратилась  в сущий ад.  Вой несся  со всех сторон, и собаки в  страхе сбились в  кучу  так близко к костру, что  огонь чуть ли не подпаливал им шерсть. ...темноту, стеной  надвигавшуюся на  них  со всех сторон.  Во мраке  нельзя  было  разглядеть  никаких  определенных  очертаний; виднелась только пара глаз, горящих, как угли.      Генри молча  указал на вторую  пару и  на  третью.  Круг  горящих  глаз стягивался около их стоянки. Время от времени какая-нибудь пара меняла место или исчезала, с тем чтобы снова появиться секундой позже.      Собаки  беспокоились все больше  и больше и  вдруг, охваченные страхом, сбились  в кучу почти  у самого костра,  подползли  к людям и прижались к их ногам... Костер потухал, и круг горящих глаз, оцепивших стоянку, смыкался все теснее и теснее. Собаки  жались одна к другой, угрожающе рычали, когда какая-нибудь пара глаз подбиралась  слишком  близко.  ... До  рассвета оставалось еще часа  три,  хотя было  уже  шесть  часов утра.  Позавтракав и уложив в сани свои скудные пожитки, Билл и Генри покинули приветливый  костер и  двинулись в темноту.  И тотчас  же  послышался вой -- дикий, заунывный  вой;  сквозь мрак  и холод он  долетал  до  них  отовсюду. Путники шли молча. Рассвело в девять часов.      В полдень небо на юге порозовело... Но розовый отблеск быстро  померк. Серый  дневной свет,  сменивший его, продержался  до трех  часов, потом  и он погас,  и над пустынным безмолвным  краем опустился полог арктической ночи.      Как  только наступила темнота, вой, преследовавший путников и справа, и слева, и сзади, послышался ближе;  по временам он раздавался так близко, что собаки не выдерживали и начинали метаться в постромках...  Этой  ночью, когда  они  сидели после ужина на ящике, покуривая трубки, круг горящих глаз сузился еще больше...  Путники молча брели по  снежной пустыне.  Безмолвие  нарушал  лишь вой  преследователей, которые гнались  за ними по пятам,  не показываясь на глаза. С наступлением темноты, когда погоня,  как и следовало ожидать,  приблизилась, вой  послышался почти рядом;  собаки дрожали от  страха, метались  и путали  постромки, еще больше угнетая этим людей... смутными силуэтами, двигающимися позади костра.  Пристально всматриваясь туда, где  в  темноте  сверкала пара глаз, можно было  разглядеть  очертание зверя.  По временам  удавалось  даже заметить, как эти звери переходят с места на место.     В круг, освещенный  костром,  неслышными  шагами,  боком,  проскользнул зверь,  похожий на  собаку.  Он  подходил трусливо  и  в то же  время нагло, устремив все  внимание на  собак, но  не упуская  из  виду и людей... Волчица... Стая выпускает ее как приманку. Она завлекает собак, а остальные набрасываются и сжирают их...      В  огне  что-то  затрещало.  Головня откатилась в сторону с  громким шипением. Испуганный зверь одним прыжком скрылся в темноте.
За  поворотом,  который они только  что  прошли,  по  их  свежим следам  бежал  поджарый пушистый зверь. Принюхиваясь  к  снегу, он  бежал  легкой,  скользящей  рысцой.  Когда  люди остановились,  остановился  и  он, вытянув морду  и  втягивая вздрагивающими ноздрями доносившиеся до него запахи. Она. Волчица, - сказал Билл.      Выждав и осмотревшись, зверь сделал несколько шагов вперед. Он повторял этот  маневр  до тех  пор,  пока  не  подошел к  саням ярдов  на  сто, потом остановился  около  елей,  поднял  морду и,  поводя носом,  стал внимательно следить за наблюдавшими за ним людьми. В этом взгляде было что-то тоскливое, напоминавшее  взгляд  собаки,  но без  тени собачьей  преданности. Это  была тоска,  рожденная  голодом,  жестоким,  как волчьи клыки, безжалостным,  как стужа.      Для волка зверь был велик,  и, несмотря на его  худобу, видно было, что он принадлежит к самым крупным представителям своей породы... Шерсть  у зверя была настоящая волчья. Преобладал в ней серый волос, но  легкий красноватый  оттенок, то исчезающий, то появляющийся снова, создавал обманчивое впечатление -- шерсть казалась то серой, то вдруг отливала рыжинкой... волки осмелели и ночью  не  раз будили их.т Они подходили так близко, что собаки  начинали бесноваться от страха, и, для того чтобы  удерживать осмелевших хищников  на  расстоянии, приходилось то и дело подкладывать сучья в костер...
   Моряки рассказывают,  будто акулы  любят  плавать  за  кораблями... Так вот,  волки -- это сухопутные  акулы. Они свое дело получше нас с  тобой знают и  бегут за  нами вовсе  не для моциона. ...подшутить  над собаками,  когда на  одном  из поворотов они опрокинули сани...  на только  что пройденном ими пути...  поджидала  волчица.   она скалила зубы, как будто улыбаясь  ему вкрадчивой улыбкой, потом сделала  несколько игривых прыжков  и остановилась. штук двенадцать тощих серых волков, ...  мчались под  прямым углом  к дороге... С каждой минутой волков становилось все больше и больше... где-то там, в снегах, заслоненные  от него деревьями и кустарником, в  одной  точке должны сойтись
стая волков... и Билл.   Все произошло быстро, гораздо быстрее, чем он ожидал. Раздался выстрел, потом еще два -- один  за другим, и Генри  понял, что  заряды у Билла вышли. Вслед за тем  послышались визги  и громкое  рычание. Генри  различил...   вой раненого, очевидно, волка... Генри долго сидел на  санях. Ему незачем было идти туда: все было ясно,
как будто встреча Билла со стаей произошла у него на глазах...  Не успел он закрыть глаза, как волки подошли чуть ли не вплотную  к огню. Чтобы разглядеть их, уже не нужно было  напрягать   зрение.  Тесным  кольцом  окружили  они  костер,  и  Генри  совершенно  ясно видел,  как  одни  из  них  лежали,  другие сидели,  третьи подползали  на  брюхе поближе к огню или бродили вокруг него. Некоторые даже спали.  Они  свертывались на снегу  клубочком, по-собачьи,  и спали  крепким сном, а он сам не мог теперь сомкнуть глаз.      Генри развел большой костер,  так как он  знал, что только огонь служит преградой между его телом и клыками голодных волков. Обе собаки сидели у ног своего хозяина -- одна справа, другая слева -- в надежде, что он защитит их; они выли, взвизгивали  и принимались  исступленно  лаять, если  какой-нибудь волк подбирался к костру ближе остальных. Заслышав лай, весь круг приходил в движение, волки  вскакивали  со своих мест и порывались вперед,  нетерпеливо воя и рыча, потом снова укладывались на снегу и один за другим погружались в сон.   Круг сжимался все  теснее и  теснее.  Мало-помалу, дюйм за  дюймом,  то один, то другой волк ползком подвигался вперед, пока  все они не оказывались на расстоянии  почти одного прыжка от Генри. Тогда он  выхватывал  из костра головни  и  швырял   ими  в  стаю.   Это  вызывало  поспешное   отступление, сопровождаемое разъяренным воем и испуганным рычанием, если пущенная  меткой рукой головня попадала в какого-нибудь слишком смелого волка...    Теперь волки совсем осмелели: спокойной рысцой бежали  они позади саней и  рядом,  высунув языки, поводя тощими боками.  Волки были  до того худы -- кожа  да  кости,  только  мускулы  проступали, точно веревки, --  что  Генри удивлялся, как они держатся на ногах и не валятся в снег... и мрачных сумерек, и он употребил их на то, чтобы запасти как можно больше хвороста.       Вместе с  темнотой к нему пришел ужас. Волки осмелели, да и проведенная
без сна  ночь давала себя  знать.  Закутавшись в одеяло, положив топор между ног, он сидел  около костра  и никак не мог  преодолеть  дремоту. Обе собаки жались вплотную к нему. Среди  ночи он проснулся и в каких-нибудь двенадцати
футах от себя  увидел большого серого волка, одного из самых крупных во всей стае.  Зверь медленно  потянулся, точно  разленившийся  пес, и  всей  пастью зевнул  Генри прямо  в лицо, поглядывая на  него, как на свою собственность,
как на добычу, которая рано или поздно достанется ему.      Такая уверенность чувствовалась  в  поведении всей стаи. Генри насчитал штук  двадцать волков,  смотревших  на  него голодными глазами  или спокойно спавших  на снегу...     Всю  ночь Генри отбивался от голодной стаи горящими головнями, засыпал, когда бороться  с дремотой не хватало  сил, и просыпался  от визга и рычания собак.  Наступило  утро,  но на  этот раз  дневной свет  не прогнал  волков. Человек  напрасно ждал, что  его преследователи разбегутся.  Они по-прежнему кольцом оцепляли костер и смотрели на Генри с такой наглой уверенностью, Генри тронулся в путь, но едва он вышел из-под защиты огня, как на него бросился самый смелый  волк из стаи;  однако  прыжок был плохо рассчитан,  и волк промахнулся.  Генри спасся  тем,  что  отпрыгнул  назад,  и зубы  волка щелкнули в нескольких дюймах от его бедра.      Вся стая кинулась к человеку, заметалась вокруг  него, и только горящие головни отогнали ее на почтительное расстояние...   Эта ночь была точным повторением предыдущей,  И вдруг он проснулся,  будто от  толчка. Волчица стояла  совсем близко. Машинально он ткнул головней в ее оскаленную пасть. Волчица отпрянула назад,  воя  от боли, а Генри с наслаждением вдыхал запах  паленой шерсти и горелого мяса, глядя,  как зверь трясет головой и злобно рычит уже в нескольких шагах от него.     Но  на  этот  раз,  прежде  чем  заснуть, Генри привязал  к правой руке тлеющий сосновый сук. Едва он закрывал глаза, как боль от ожога будила  его. Так  продолжалось  несколько  часов. Просыпаясь, он отгонял волков  горящими головнями, подбрасывал в огонь хвороста  и снова привязывал сук к руке...   А потом он проснулся и  услышал вой  и  рычание уже  наяву. Волки  всей стаей бросились на  него. Чьи-то  клыки  впились ему  в  руку. Он  прыгнул в костер и, прыгая, почувствовал, как острые зубы полоснули его по ноге. И вот началась битва.  Толстые рукавицы  защищали его  руки  от  огня, он  полными горстями расшвыривал  во все стороны горящие угли,  и костер стал под  конец чем-то вроде вулкана...     Расшвыряв  головни, человек  сбросил с  рук тлеющие рукавицы и принялся топать  по  снегу  ногами,  чтобы  остудить  их.  Обе  собаки  исчезли, и он  прекрасно знал, что они послужили очередным блюдом на том затянувшемся пиру, который начался с Фэтти и в один из  ближайших дней, может быть,  закончится им самим. Разложив костер широким кольцом,  он  бросил  на тающий снег свою постель и сел  на ней внутри этого кольца. Как только  человек скрылся  за огненной оградой,  вся стая окружила ее,  любопытствуя, куда он девался. До сих пор им не было  доступа к огню, а теперь  они  расселись  около него  тесным  кругом и, как собаки, жмурились, зевали и потягивались в непривычном для них тепле. Потом волчица  уселась на задние лапы, подняла голову и завыла. Волки один за другим подтягивали ей, и наконец  вся  стая, уставившись  мордами  в  звездное  небо, затянула  песнь голода... Стало светать, потом наступил день. Костер догорал. Хворост подходил  к концу,  надо  было  пополнить запас.  Человек  попытался  выйти  за  пределы огненного  кольца,  но   волки   кинулись  ему  навстречу.  Горящие  головни заставляли  их отскакивать в стороны, но  назад  они  уже не убегали. Тщетно старался человек  прогнать  их.  Убедившись  наконец  в безнадежности  своих попыток, он  отступил внутрь горящего кольца,  и в это время один  из волков прыгнул  на  него,  но промахнулся и всеми  четырьмя  лапами угодил в огонь. Зверь взвыл  от страха, огрызнулся и отполз от костра, стараясь остудить  на снегу обожженные лапы. Время от времени человек поднимал голову и смотрел  на догорающий костер.    кольцо огня и тлеющих углей кое-где уже разомкнулось, распалось на отдельные костры.  Свободный  проход  между  ними  все  увеличивался,  а  сами  костры уменьшались.  Проснувшись, он увидел между двумя кострами прямо перед собой  волчицу, смотревшую на него пристальным взглядом.      Спустя несколько минут, которые показались ему  часами, он снова поднял
голову.  Произошла  какая-то непонятная перемена, Сначала он не мог понять, что именно. Потом догадался: волки исчезли.      Только по вытоптанному  кругом снегу можно было  судить, как близко они подбирались к нему... Откуда-то  доносились  людские  голоса,  скрип  полозьев,  нетерпеливое повизгивание собак. От  реки к стоянке между  деревьями  подъезжало  четверо нарт.