Часть 2 Глава 5. Октябрь 1917 года

Глава 5. Октябрь 1917 года

Конец октября 1917 года. Прохладов снова вернулся в родную деревню. Деревни нет. Все дома разрушены и сожжены. Людей не осталось, нет также и военных гарнизонов.

Поздний дождливый вечер. Прохладов оглядывает сгоревшую деревню, размышляя про себя.

Помня дорожный негромкий уют,
Сквозь ветров шалые вздохи,
Мречные ливни зачем-то поют
Скази минувшей эпохи.

Болью красна хмурой осени гладь
В песне протяжной и древней.
Я у родной деревеньки опять,
Жаль только… нет той деревни.

Да, изворотлив багряный божок,
Черт лицемерный, рогатый…
Сволочь… дворы все разграбил, пожёг,
И не оставил ни хаты.

Вьется пожарищ клубящийся дым…
Сердце, ты плакать устало:
Что будет с милой и с краем моим?
Аль всё погибло, пропало?

Нет… Русь… она…словно, небо, жива,
Встанет с колен без поклона.
Впрочем, меня за такие слова…

Прохладов оглядывается по сторонам.

Эх… рядом нет гарнизона.



Прохладов переводит дух. Затем идет к реке.



Берег реки. Вечер. Закат, сильный промозглый ветер, дождь. Прохладов, размышляя про себя.

Прохладов
Речка любимая, что же с тобой?
В красных подтеках заката
Бесятся штормы кровавой гурьбой,
Смыв всё, что знал я когда-то.

Нет ничего, что я прежде любил,
Смутных дождей слыша стоны,
Тонут в пучине зловонных глубин
Люди, поступки, законы.

Млечный туман в крынке-туче… прокис…
Выцвели нив желтых дали…
Примет волна, будто мертвенный Стикс,
Жнивцев и… тех, коих сжали.

Так говорят… правда высей проста:
Давшим воздать нынче надо,
Жаль, что не слышно… не слышно Христа
В воплях обманного ада.

Рябь кровяную пройти сможет вброд
Только их пастырь-Иуда…
Будь же ты проклят, мучительный год,
Трижды будь проклят, паскуда!

Затем Прохладов смотрит на рощу за рекой.

Прохладов
Роща на той стороне у реки
Сохнет, сгнивая без света…
Красные листья, как мяса шматки,
Пали с костей прелых веток.

Хворью всеобщею заражена,
Небь в кадке-туче полощет,
Где-то промокла, а где – сожжена
Эта несчастная роща.

Руки осин в пьяном танце сломав,
Сделавшись с виду свободней,
Всем дарит ливневый спирт… но сама
Стонет в пылу преисподней.

И не связать ей зловонья огня
И самогонную морось,
Плачет… вот так же душа у меня
Надвое вдруг раскололась.

Всё в ней смешалось: и мир, и вражда,
Рожи… и нежные лица,
Ибо… хотел перемен, но…не ждал,
Что всё вот так вот случится.

Прохладов, бродя по разрушенной деревне.

Прохладов
Разрушено всё… и страна чуть жива…
Пусть лгут нам о рае, что… где-то,
Но правдой сплошной оказались слова,
Что пел я в минувшее лето.

Эх, грустных акаций густых белизна,
Видны вам все тайны, ответы.
Тот вождь… я не видел, но сам, будто знал
Повадки его и приметы.

Он предал всё здесь, чтоб занять пьедестал
В народе?... нет, в доме квадратном.
Скрывался он прежде, а нынче предстал
Во всё своем виде отвратном.

Да… он – просто  лживый и грубый смутьян,
Идет по Руси, как кочевник,
Стрелять полицейских и резать крестьян,
Что хлеб привезли из деревни.

А наши-то где? жизнь и смерть на весах,
И чаша вторая поболе…
Знать, те, что остались, воюют в лесах
За правду, за шумное поле.

Вот к ним и дорога, что вьется живей,
Там встретимся… с тем ли? тогда ли?
Но сам буду бить лютых алых червей,
Что всю нашу землю пожрали.

Прохладов находит свой дом, садится на сгоревшее крыльцо избы, размышляя про себя.

Прохладов
Вы же.. сгорит в червонном аду,
Тоньте в червонье заката,
Только вот к “зелени” я не пойду,
Хоть и близки те ребята.

К белым, наверное, те за закон
Вечного против недели…
Эх.. ведь недаром луна, как погон,
Светит на небе-шинели.

Хоть я крестьянин, и чту не из книг
Труд, жмущий конскую выю –
Верю я в то же почти, что они,
В правду, царя и в Россию.

Да, помнят предки помещика кнут…
Да… знали смерть в лютой драке
Те офицеры, что с фронта идут,
Только вот примут… как всяких.

Звезды они в мире ,вздыбленном тьмой,
Путь – средь простуженной хляби,
Пленных бойцов отпускают домой,
Наших амбаров не грабят.

…..

Прохладов внезапно вспоминает прогулку с Лидокрыловой на лодке. Продолжает размышлять про себя.

Прохладов
Только так странно… пускай гнев лишил
Сна… сердце жжется и хнычет,
Но в глубине бедной, рваной души
Лишь о любви помню нынче.

Радость-сиянье плывет в травах лет
Сном из дали, из былого…
Где ты теперь? неизвестен ответ,
Но мы увидимся снова.

Голосом веры в безверье звеня,
Камлет волшебная сила…
Если бы ты услыхала меня,
Сразу б, наверно, простила.

…..

Памяти ветер до кости прошиб,
Да, алый рай хуже ада…
Белые… воли не станут душить,
Лишь восстановят порядок.

Вместе прогоним грабителя-стервь,
В выкрике доли свинцовой
Про Алексеева слышу не впервь
И про отряд Чернецова [1].

Даже простор, хоть простужен и сер,
Шепчет: “Иди же, не бойся!” –
Вновь не посмеет рубить алый серп
Жизней крестьянских колосья.

Всё отдадим, чтоб у ангельских врат
Петр нас ждал, как когда-то,
И чтоб вернулся в свой выжженный ад
Подлый и лживый диктатор.

Мы победим… схлынет вражеский стон…
Многие лягут… но все ли?
Нет, ведь недаром луна, как погон,
Светит на небе-шинели.

Далее Прохладов собирает  свои пожитки и уходит в лес. Там он вливается в белое партизанское движение. Примерно через два года он оказывается в армии Колчака, в Сибири.

[1] Имеются в виду добровольческая армия генерала Алексеева и донские партизаны Чернецова