Я пришла

                Баллада

В потёртой гимнастёрке шла с Победой,
Уставшая скитаться и стрелять,
Всё испытав, увидев и изведав,
Воительница, женщина и мать.
Прокисший дым землянок и окопов
Привычно въелся в кожу рук и щёк,
На сапогах походных — прах и копоть
Бесчисленных пожаров и дорог.
На худеньких плечах шинели скатка
Да вещь-мешок. И тишина кругом...
Она была солдатом и солдаткой,
И в думах шла с войны в родимый дом.
Ещё недавно — поезда, попутки,
Чужие страны и язык чужой;
И вот неспешно шла, почти что сутки,
Чтоб оглядеться, отдохнуть душой...
Шла полем, что железным полем стало;
В воронках стыла ржавая вода;
Шла лесом, иссечённым злым металлом,
Где не было ни птицы, ни гнезда.
Шли мимо пепелища и погосты
Спалённых сёл, раздавленных садов,
И было горько, больно и не просто
Глядеть в глухую скорбь старух и вдов.
«Что в мире эту вдовью скорбь излечит,
Затеплит жизнь в безжизненной золе?
А тут ещё безмерной ношей плечи
Пригнула вам забота о земле.
Вы вместо лошадей впрягались в плуги,
И плыл ваш стон над чёрной бороздой;
Вы фронту отдавали хлеб, подруги,
Питаясь лишь картошкой с лебедой.
Ушла война, затихла в отдаленьи,
Чтоб больше не вернуться к вам сюда;
Да будет тяжкий подвиг одоленья
Опорой и защитой вам всегда.»
А вот и луг, что ей до боли ведом;
Ласкал ладонь прохладный пламень трав,
Цветы упруго выпрямлялись следом,
Являя жизни непокорный нрав.
Когда-то здесь косили с мужем клевер;
И сладок был в пахучих копнах сон;
Её Степан ушёл на фронт, на Север.
Где он теперь? Вернулся? Жив ли он?
Трудились пчёлы над медовым сбором,
Возились птицы в низком ивняке,
И ребятишки тёплым косогором
Бежали вниз к задумчивой реке.
А вот и брод — за ним тропа знакомо
Тянула вверх, на улицу села,
А сердце пело: «Дома! Дома! Дома!
Вернулась! Победила! Дожила!»
Стучали топоры, желтели срубы
На чёрных головнях недавних смут;
И снова в сердце тихо пели трубы:
«Свои! Живые! Строятся, встают!
А ведь нещадно пытаны и биты
Нуждою и фашистским сапогом,
Но и в плену страданий и обиды
Не куплены, не сломлены врагом.
Не хлебом-солью вы встречали зверя,
Не извивались перед ним в пыли,
Вы бились с ним, Советской власти веря,
В застенках гибли, в партизаны шли;
Но даже те из вас, что оставались
Во вражьем окруженьи просто жить,
Страдали, голодали, не сдавались,
Сумев детей и совесть сохранить.»
...Шла улицей своей она с Победой.
Бежал навстречу и кричал народ;
Вокруг неё столпились бабы, деды,
Толкались, пробирались наперёд,
И, не признав, судили и гадали:
«Да кто ж она? Да чья ж, поди она?»
Смеялись, плача, трогали медали,
Сдувая пыль, считали ордена.
Тут плотник дед, с игривой стружкой в усе,
Сказал, когда шумливый гвалт умолк:
«Никак ты наша агрономша Дуся,
Что выводила окружённый полк?
Знобило август от стрельбы и дыма,
Бой догорал над берегом крутым;
Остатки наших ночью, невредимо,
Ты в сорок первом вывела к своим.»
А рядом бабка вострая в платочке
Из-под руки пропела: «Впрямь, она.
Прости ты нас, что не признали, дочка,
Не дай господь, какие времена.
За весть худую не кори старуху:
Разор и смерть почти в любом дому;
От мужа твоего пока ни слуху,
А твой отец... Повесили Кузьму.
Ты не кручинься, всем ведь нынче больно;
Ведь и тебя мытарила война...
«Простите, люди, это я невольно,
А с немцем рассчиталась я сполна;
У Одера, на травянистом склоне,
Сто третий мой нашёл свой смертный час;
Я снайпером служила в батальоне,
Я отомстила, милые за вас.»
«Победа, Дусь, пойми, какое счастье!
А мы спешим в правление села;
И тут тебя встречаем в одночасье;
Выходит, ты Победу принесла?!
Вот радость-то, ну что ж вы, бабы, бабы
Молчите, ведь не так лиха судьба:
Сынок твой жив, хоть с голодухи слабый,
И мать живая, и цела изба;
Иди до них, дай солнца им напиться,
А мы наговоримся, будет день...»
И вот её изба, усталой птицей,
Присела за поваленный плетень.
Ушли в бурьян слепые бельма окон,
Разбитый хлев, две яблони, овраг;
Вздохнула, как над выстрелом, глубоко,
Толкнула дверь во влажный полумрак.
И будто ожила на миг картина,
Которую нашли во тьме лучи:
Испугом развело глазищи сына,
Толкнуло мать навстречу от печи.
Не узнанною дочь вошла устало,
Сняла пилотку, стала у стола
И не сказала, только прошептала:
«Ну, здравствуйте, родные, я пришла.»

                Март-май 1985г.