Чао, бамбино, sorry или сплошное мамбо итальяно

«Отправляясь в путешествие, - освободи голову
 от минорных мыслей и настрой сердце
на мажорный лад»
(Олег Стоеросов)

«А посреди толпы стоял гравировальщик,
Готовясь перенесть на истинную медь
То, что обугливший бумагу рисовальщик,
Лишь крохоборствуя успел запечатлеть»
(О.Э.Мандельштам)


       
       Степени моей физической усталости и невежественного инфантилизма привели к тому, что только в полёте я сподобился узнать у гида о маршруте предстоящей поездки, который кроме Турина, Генуи, Милана, Вероны и городов итальянского лазурного побережья, должен был включать ещё и французскую его часть (Канны, Ниццу), а также Грасс и княжество Монако.
       А когда до меня наконец дошло, какой огромный «кусок пирога» мне предстоит «откусить, прожевать, проглотить и переварить», – я решил фрагментарно записывать свои наблюдения, впечатления и мысли.

       Это не дневниковые заметки, хотя в них и соблюдена определённая хронологическая последовательность в изложении, не «поток сознания», так как повествование протекает в некотором сюжетном русле, не простой набор тем, хотя по ассортименту «блюд» – представленное «меню» является достаточно обширным.
       Это скорее любительский, документальный фильм с голосом автора за кадром, снятый непредвзято и online.


       Итак, первая остановка в Турине.
Этот город чем-то немного напомнил мне Мадрид; нет, последний, несомненно красивее, шикарней и богаче в архитектурном плане, но вот по ритму, плотности застройки и нарядности фасадов зданий – просматривается некоторая косвенная аналогия.
       Так бывают похожи между собой дальние родственники либо разнояйцевые близнецы.

       Турин – это город прямых улиц, симпатичных женщин и элегантных мужчин, обилия магазинов (впрочем, этим «грешат» все без исключения итальянские города), машин преимущественно марки «ФИАТ» и велосипедистов.
       Привычный, эмансипированно – «брючеризированный» вид представительниц прекрасного пола очень часто нарушается обилием дам в мини, миди и макси юбках; прямых, обтянутых, расклиненных, суженных, «колоколом», со всевозможными разрезами, отороченных тесьмой, кружевом, воланами и открывающими в той или иной степени, угодную моему взору панораму женских ножек: длинных и не очень, стройных и полных, чуть кривоватых («иксиком») и вычурных.
И всё это «добро», как правило «упаковано» в красивые колготки и высокого качества туфли или босоножки, демонстрируя широкую палитру красок литых, напедикюренных пальчиков у молодых и, исковерканных временем, словно заплетённых в косу, с ороговевшими ногтями – у пожилых женщин.

       Я засмотрелся на одного юношу велосипедиста: молодого, светловолосого, в шляпе от Borsalino, в твидовом пиджаке с, обшитыми коричневым бархатом, воротником и лацканами, с полосатыми гетрами и высокими, шнуроваными тирольскими ботинками.
       Он гордо проследовал мимо меня, неторопливо крутя педали, легко придерживая руль холёными, белыми руками.
       И сейчас же перед глазами возникли кадры из «Похитителей велосипедов» Витторио Де Сика и феллиниевского «Амаркорда» .

       В Генуе у Палаццо Дука'ле (Дворца Дожей), по совершенно непонятной причине (пути господни неисповедимы), мне в голову пришло воспоминание о сравнительном, иерархическо-«номенклатурном» (по нисходящей) ряде: король-герцог-граф-барон, трансформировавшееся затем в мысль о бароне...Майгеле, волею Булгакова, бесславно и трагически завершившего свой земной путь на балу у Сатаны.
(Ох, недаром Михаил Афанасьевич наделил ознакомителя иностранцев с достопримечательностями Москвы, баронским титулом, завуалированно намекая при этом, на низость происхождения даже относительно высокопоставленных совслужащих).

       Генуя – портовый город, а потому здесь в изобилии имеются : и насторожённо-серьёзные арабы, с лицами цвета светло-коричневой пенки топлёного молока, держащие в старом городе закусочные с шуармой, кебабами и восточными сладостями, и иссиня-чёрные малийские негры с огромными, вывороченными уродливыми губами, словно кусками сырой говядины, подвешенными на крюках в мясной лавке, занимающиеся продажей дешёвой, ширпотребовской бижутерии и маленьких, приветливо улыбающихся, расторопных коротконого-кривоногих таиландцев, у которых женщины мало чем отличаются по первому впечатлению от мужчин.
       И те и другие в массе своей – одинакового роста, с плоскими лицами и грудью, широко расставленными глазами и небольшими, поджарыми попками.
       Они молниеносно, качественно и недорого кормят вкусными яствами многочисленных почитателей тайской кухни ( к коим относит себя и ваш покорный слуга).
       Немало в городе и «белых» бомжей, заросших неопределённого цвета, мшистой щетиной, с водянистыми, словно размытая акварель, серовато-голубыми глазами и бутылями сухого красного вина в руках.
       Совершенно своеобычно и неожиданно выглядят генуэзские жрицы любви.
       Я банально представлял себе некий обобщённый типаж проститутки, вобравший в себя черты, в диапазоне от купринско-мопассановских «курочек», героинь «Ямы» и «Пышки» - до, виденных мною вживую много лет назад на парижских улицах Сен-Дени и Севастопольской, фигуристых «девочек», со, словно выточенными на токарном станке, стройными ножками, «облитыми» чёрными колготками, обутыми в красные лаковые туфли на высоченных шпильках и одетыми в того же красного цвета мини-юбки и модные приталенные жакеты; с маленькими сумочками и неизменными сигаретами, в углах напомаженных ртов с плохо отремонтированными кариесными зубами и тщательно «оштукатуренными», изношенными лицами.
       Каково же было моё удивление, когда вместо нафантазированных заранее картин, я увидел достаточно зрелых дам, в возрасте примерно 40-45+, в тёмных деловых костюмах, в наглухо застёгнутых под горло, светлых блузках с небольшими жабо, в миди-юбках, открывающих коротковатые, полные ноги в добротных туфлях на низком каблуке.
       Никаких сигарет нет и в помине, маникюр – бледно-розовый или перламутр, минимум косметики на лицах и строгие, аккуратные причёски: ни дать ни взять – инспекторы Гороно или директриссы школ, ну, на худой конец, – завучи.
       И только нарочитая статичность и едва заметная вульгарность поз «сотрудниц» и «скорострельность» цепких, оценивающих взглядов, выдают их специфическую профессиональную принадлежность.
 
       В старой части Генуи очень много парикмаХЕРских.
Оказывается (как пояснил гид), именно там, в специально оборудованных комнатах, и происходит «производственный процесс».
Само собой разумеется, что владельцы заведений тоже входят «в долю».

       За всю поездку я только один раз (!) увидел беременную женщину, да и маленьких детей «от двух до пяти» на улицах «негусто».
 

       После Генуи мы посетили города Раппало и Санта-Маргарита.
Вообще, по укрупнённым ощущениям, всё итальянское и французское лазурное побережье ( на расстоянии 150-200м от береговой линии, морская вода и впрямь окрашена в лазоревый цвет) – это Южный берег Крыма, а вышеозначенные города – что-то вроде Алупки и Симеиза.
       Эти курортные «потёмкинские деревни», похожи на гладенькие морские камешки, вылизанные прибоем.
       По улочкам чинно дефилируют благообразные пенсионеры, здесь много цветников, а балконы увиты плющом и диким виноградом.
       Здесь море плавно сливается с небом, и даже чайки ведут себя сдержанно и благовоспитанно.

       В гостиницах на завтрак нам подавали: сырокопчёную колбасу, ветчину, сыр, яйца, масло, йогурт, тартинки и джем.
       К концу путешествия, рацион разнообразился необыкновенно вкусными  круассонами.
       Ветчина отдавала синтетикой, колбаса, хотя и была вкусна, но как-то казённо, без «изюминки». Мне больше понравилась обыкновенная варёная «Мартаделла», нашпигованная душистым перцем.
       Чай был жидок и невкусен, а вот кофе в Италии – «объеденье»!

       Кондитерские в Италии склоняют к гастрономическому раблезианскому разврату и вальтасаровским пиршественным вакханалиям: развалы зефиров и пастилы, тьма пирожных, тортов и конфет, бьющие фонтаны горячего шоколада, горы разнообразной сдобы, десятки видов печенья всевозможных форм и расцветок.
       От вида и запахов всех этих соблазнов, начинает кружиться голова и безотчётно выделяться слюна, которую желательно немедленно проглатывать, дабы не захлебнуться.
       В мороженницах – подобная же картина: вишнёвое, малиновое, клубничное, банановое, ананасовое, дынное, киви, манго, лимонное, сливочное, ванильное, шоколадное, фисташковое и т.д и т.д и т.д. лакомства.
       С сырами – и вовсе безнадёга.
Я как-то попробовал сосчитать в большом французском супере количество сортов только «Рокфора» и «Камамбера», но после примерно сорока видов, – сбился.
(Припомнились слова покойного Де Голля: «Трудно управлять страной, в которой имеется 134 сорта сыра»)
       Такая же история повторилась и в Италии, когда я попытался посчитать количество видов макаронных изделий.

       По дороге в Канны (Ле Канн – это в переводе с фр.камыш), а стало быть – по дороге в провинциальный приволжский городок Камышин, на малую родину Алексея Маресьева, мы проехали, основанное 5000 лет(!) тому назад, поселение Империя, а затем, миновав дорожный знак символизирующий объединённую Европу, буднично вкатились во Францию и через четверть часа проехали первый после пересечения границы, французский город Ментона, являющийся столицей лимонного края.
       Название этого местечка, мне врезалось в память с 16-ти лет, когда я впервые прочитал чеховский рассказ «Володя», в котором главный герой-гимназист, перед смертью вспоминает своего отца, носившего на рукаве траурную повязку по какой-то даме из Ментона...

       Я обратил внимание на то, что тоннели во Франции, хотя и шире итальянских, но освещены значительно скупее.
       Езда в тоннелях напомнила мне длинные перегоны между радиальными станциями московского метро.
 Ещё битый час пути – и мы очутились в Каннах.
Если Турин и Генуя – это ампир, то Канны – это рококко.
 Город приятный, но без лоска, много «суше» итальянских городов.
Вообще, французы и француженки в массе своей куда как менее симпатичны итальянцев: то и дело бросаются в глаза достаточно топорные лица, тучные, скособоченные фигуры; очень много арабов, китайцев и африканцев.
       Старые платаны, с непомерно «распухшими артритными» узловатыми наплывами на стволах, напоминают фантасмагории Дали.
       Тот самый, знаменитый дворец, где ежегодно проводятся кинофестивали, был почти недоступен из-за каких-то мероприятий, проводимых муниципальными властями.
       И хотя нам удалось найти лазейку в плотном кольце полицейского оцепления, общее впечатление было сильно смазано.
       На аллее звёзд я идентифицировал отпечатки ладоней Мишель Мерсье и Анук Эме, но даже не глядя на имена, можно почти без труда определить половую принадлежность актёров, оставивших здесь свои дактилоскопические автографы: широкие – у мужчин и более узкие – у женщин.

       А там «в скверу, где детские грибочки», представлен достаточно живописный натюрморт из «пикейных жилетов», целующихся молодых парочек, местных алкашей и, спящего прямо на земле, бомжа в приличного вида клетчатом пиджаке, с торчащим из нагрудного кармана грязным носовым платком (нет, нет и ещё раз нет – никаких аналогий с, так почитаемым мною, Азазелло с обглоданной куриной косточкой в кармашке).
       Беспечно чирикают воробьи, эротично воркуют голуби, пахнет сладковатой прелью и кислым пивом и пожилой аккордеонист играет вальс «На сопках Манжурии».
       Играет правильно, старательно, но так не по-русски!!!


       «Будущим летом, как поедете за границу, нарочно заезжайте посмотреть, какая у иностранца вилла в Ницце – ахнете! – вещал Коровьев».
       Я тоже ахнул, но не только от умопомрачительных красот вилл, коих здесь разбросано великое множество в пиршественном разнообразии архитектурных стилей, не только от горного воздуха, напоённого запахами йода, кипарисов, сосен, рододендронов и от лоска английского променада, подобного белоснежному кителю заморского капитана, но и от простой танцплощадки, где по вечерам танцуют пары, от крошечного искусственного водопада, расположенного в самом центре города, от Свято-Николаевского православного храма, во дворе которого, просящие милостыню растопыренные ладони левантийских пальм, мирно соседствуют с заневестившимися славянскими берёзками, от магазинчиков, в которых женщины примеривают шляпки, перчатки, меховые горжетки и пелерины, от длинных очередей в театры и кино, от кафе, где люди убивают время и утоляют жажду превосходным чёрным кофе и светлым, прохладным пивом, где кружится карусель с карапузами, звучит музыка и поют: Саша' Дистель и Жильбер Беко, Джо Дассен, Шарль Азнавур и несравненная Далида!

       В Ницце есть улица...Леха Валенсы и Барла' (французского мальчика, этакого «Павлика Морозова», опознавшего в придорожной карете Людовика шестнадцатого, после чего тот был схвачен, возвращён в Париж и казнён).
       Ницца – это место, где витает дух Набокова и плоть Кустурицы, где кривляются поддатые уличные клоуны, где соседствуют: гитарист в грустной маске Арлекина, меланхолично перебирающий аккорды барочных мадригалов Вивальди, и чернокожая, милая девушка, о чём-то спросившая меня на улице и, услышав в ответ: «I don't understand you», мгновенно смутилась и, застенчиво пробормотав несколько слов в ответ, мгновенно ретировалась и где весьма велика вероятность вляпаться в свежие собачьи какашки на асфальте.

       Вечером, в ресторане я наблюдал за двумя парочками.
Одну их них составляли: достаточно пожилой и обрюзгший «папик», со взбитым коком крашенных, редких, фиолетового оттенка волос (видимо вся контрабанда по-прежнему делается на всё той же Малой Арнаутской одесской улице), в дорогом костюме с ярким галстуком и длинными, шелушащимися, раздроченными руками и его спутница: неопределённого возраста девочка-старушка из шварцевской «Сказки о потерянном времени»; «дорогая-недорогая» шлюха с тонкой, чуть изломанной полоской блёклого рта, маленькими, глянцевыми, цвета греческих маслин, широко расставленными глазами, оплывшей фигурой и пышной, пастозной грудью.
       «Папик» методически и вожделенно тёрся под столом своей штаниной о её алебастровые ножки, а «недорогая» в это время с деланым равнодушием вертела в руках винную бутылку, фригидно скользя глазами по этикетке.
       Зрелого возраста официантка, подойдя к ним, быстро и молча набухала даме полный (что-то около 250 гр.) бокал красного сухого вина, грубовато-откровенно подмигнула «папику» мол: «Не робей, дядя, дожимай девку!» и спокойно удалилась.

       А за другим столиком разместилась юная парочка влюблённых: миловидная, с гладкой, свежей кожей лица, выпуклым высоким чистым лбом, с тонкими, прямыми волосами, цвета предгрозового неба, схваченными обручем и красиво очерченным ртом, девушка, очень похожая на мою школьную пассию Эллочку Прилепскую, за которой я безуспешно пытался ухлёстывать в шестом классе, и бледнолицым, стройным, с чёрными, мягкими волосами, юношей.
       Перед ней стояла небольшая, синего кобальту с золотым ободком, тарелка, с горкой разноцветных шариков мороженного, политого сиропом, украшенного жёлто-зелёными звёздочками карамболы и тёртым, горьким шоколадом, а рядом с ним возвышалось вообще какое-то грандиозное сооружение: четвертушка оструганного ананаса с природным жёстким «оперением», напоминающим одновременно и походный шлем римского воина и гребень волос панка.
       Вокруг ананаса сгрудились, как зубчатые башенки московского Кремля времён
Ивана III, плоды киви, нежно-розовые, подобные малым половым губам, лепестки персика, аспидно-чёрные, как щёки угандийца, сливы и, виртуозно нарезанные и сложенные веером, лезвия безопасных бритв яблока.
       Они, не отрывая ни на мгновение один от другого, восхищённых, испепеляюще-нежных «гиперболоидов»-взглядов, что-то счастливо бормотали и любовно, по очереди кормили друг дружку лакомствами из своих тарелок.
       И нескончаемой была эта прелестная любовная игра «Ромео» и «Джульетты»!

       Во Франции порции, подаваемых к столу блюд, несоизмеримо больше итальянских.
К примеру: два больших куска рубленного мяса, запечённого в «гротах» из теста, с добавками помидоров, шпината, красно-кочанной маринованной капусты, отварной фасоли, маслин, нескольких, свёрнутых конусом, пластинок свежайшей семги и лимона.
       Едят французы подолгу и помногу, выпивая при этом приличное количество (750 гр.) вина из расчёта на двоих (неважно – мужчин или женщин).

       Когда наш гид объявил о поездке в мировую столицу производства парфюма, расположенную в живописном ущелье Горж-дю-Луп, городок Грасс, мне стало смешно. Дело в том, что на иврите грас – это один из наиболее распространённых видов лёгких наркотиков.

       В Грассе разворачивались основные действия романа Зюскинда «Парфюмер».
Мы приехали на фабрику «Галлимар», где сразу же, ещё до начала экскурсии, я прочитал в книге отзывов посетителей следующую запись: «Пользуйтесь, созданными мной здесь мужскими духами «Уральская тайга».
И подпись: Борис Ельцын, 1996 год.
       Само производственное помещение и лаборатория достаточно примитивны, но вот название профессии, того человека, который из «нот» ингредиентов-масел «сочиняет мелодию» запахов – КОМПОЗИТОР и его рабочее место, именуемое ОРГА'НОМ (кстати, имеется несомненное внешнее сходство – это полусферической формы, в виде терасс, стол с громадным количеством «клавиш»-склянок) – производят куда более сильное впечатление.

       В Грассе останавливалась дочь герцога Урбинского Лоренцо II, королева Франции Екатерина Медичи, посоветовавшая грасским скорнякам начать выпуск ароматизированных перчаток и те, вняв её рекомендации, вскоре и вовсе отказались от выделки кож, полностью переключившись на изготовление парфюма.
       В Грассе, в разное время жили: бывший узник замка Иф - Оноре де Мирабо' и Фрагонар;
       Здесь в 1933 году, И.А.Бунин получил сообщение о присуждении ему Нобелевской премии по литературе.


       После Грасса путь наш лежал в город искусств Сен Поль-де-Ванс.
       Здесь провёл остаток своей жизни Марк Шагал, где и был похоронен на местном католическом кладбище (Шагал ещё в молодые годы сменил иудейскую веру на католическую).
       Здесь, в галлереях и лавках, на кривых, как ятаган, улочках, разместились сотни шедевров (без преувеличения!) живописи, скульптуры и прикладного искусства.
       Здесь представлены работы, выполненные из терракоты, стекла, фарфора, чугуна и бронзы в стилях арта, поп-арта, модерна, абстракционизма и авангарда.
       Здесь картины, написанные маслом перемежаются акварелями, рисунками, сделанными тушью, цветными мелками, пастелью и сангиной.

       А какие имена ласкают слух!
Пикассо, Миро, Тобиас, Даниэль Бессон, Гернье, Леже, Кастан, Троп, Бользанелло, Равский и многие многие другие.
Мне очень понравились картины Стаса Сугинтаса, пишущего в традициях Гейнсборо.

       В витрине одной из лавок было выставлено громадное полотно (мне так и не удалось разобрать фамилию художника): небольшие, словно масляные волны, плавно накатывая, омывают береговые валуны.
       Пропорции предметов слегка нарушены и общий фон картины какого-то жутковато-мертвенного, серовато-оливкового колора.
       Блики света на кромках волн подобны щупальцам гигантского осьминога с жемчужного цвета присосками, а в растекшейся, застывшей зыбким студнем, воде угадываются контуры улиток и кузнечиков.
       В центре картины – ярко-зелёный всполох словно живой травинки, а вся композиция похожа на причудливо составленный букет икебаны.

       По дороге в Монако мы сделали привал в Вильфранж Сюрмер, что на французской ривьере.
       Здесь граф Орлов по пути из Неаполя, достаточно долго удерживал княжну Тараканову, здесь до 1917 года находился штаб Его Императорского Величества военно-морского флота России и здесь же неподалёку, в маленькой горной деревушке Эз, жил Ницше, где им был написан «Заратустра».
       На обзорной площадке, откуда открывается красивый вид на залив, к нам подъехал на велосипеде, заросший волосами, похожий на схимника, с грязными, давно нестриженными ногтями на руках, в разношенных сандалиях на босу ногу, в простой сатиновой полосатой рубахе и лёгких хлопчато-бумажных брюках, человек, заговоривший на чистейшем русском языке.
       Но по нарочитой замедленности речи и тщательности, выговариваемых им слов, я догадался, что русский – это не его родной язык.
       Действительно, это был состоятельный потомок русских эмигрантов первой волны, который родился уже во Франции и вёл богемную жизнь.
       Свободное владение французским, итальянским, немецким и польским языками, добротное филологическое образование, полученное им в Сорбонне, обеспечивали ему возможность регулярного сотрудничества с несколькими литературными журналами, в которые он направлял свои статьи, получая при этом небольшие гонорары.
       С нами (со мной и с нашим гидом), он принялся обсуждать сравнительные особенности силлабо-тоники в поэзии Есенина и Мандельштама и если бы не жёсткий экскурсионный график, я думаю, что наша беседа могла бы затянуться надолго.

       Ещё 40 минут езды – и мы въезжаем на территорию Principate Monaco, отсчитывающему свою историю с 1226 года – начала правления династии Гримальди.
       Монако – это Карликовое княжество, разместившееся на площади размерами: 1.8 км в длину и 0.8 км в ширину, т.е – менее, чем на 1.5 квадратных километрах, состоящее из 4-х, плавно перетекающих один в другой, маленьких городов с драгоценнейшей жемчужиной-столицей Монте-Карло!
       Столица Монако – это : и княжеский дворец с огромной площадью перед ним, выложенной брусчаткой, и, стоящими у его входа в почётном карауле, красавцами-гвардейцами, (прошу не скатываться до, набивших оскомину, кремлёвских аналогий), и разбитый в английском стиле великолепный парк с диковинными растениями и садовой скульптурой, и клумба перед Le Casino с большим, двояко-выпуклым зеркалом, в котором отражаются: и небо, и фонтаны, уступами поднимающиеся вверх, и фасады домов, с витринами сумашедше-дорогих магазинов и бутиков, и, припаркованные у входа в игорный дом, «Бентли», «Астон Вилл» и «Феррари» и, если бы не разношерстные, гудящие туристские толпы, волнами накатывающиеся на это гламурное великолепие, то можно было бы подумать, что Монте-Карло – это не более чем умело подобранный набор открыток и рекламных проспектов.
       Разумеется, прежде всего, Монте-Карло – это хорошо раскрученный бренд, но проезжая то место, на котором попала в автомобильную катастрофу последняя княгиня Монако и находясь в тоннеле рядом с четвёртой от конца по счёту колонной, где во время гонок «Формулы-1», насмерть разбился Айртон Сенна, понимаешь, что это вполне живой город.

       Из казино под утро выходят два мужика: один совершенно голый, а другой в трусах.
Голый говорит товарищу: «Вот за что я тебя Вася уважаю, так это за то, что ты всегда умеешь вовремя остановиться!»

       Внутреннее убранство дома дьявольского искушения напоминает нечто среднее между английской палатой лордов (по тёмно-зелёной, кожаной обивке диванов и стульев) и вместительным музейным залом, в котором стены расписаны виньетками с пасторалями в духе Ватто и Буше, а в застеклённых пеналах, расположенных по периметру, выставлены эсклюзивы от «Валентино» и «Шанель».
       В самих же «эмпиреях» игорного пространства, витают запахи, дорогого парфюма, сигар и больших денег, а крупье похожи на благообразных и сытых котов Базилио, облачённых в дорогие фраки, белоснежные пластроны и чёрные лаковые туфли.
       Я не стану описывать процесс игры, потому что, во-первых: ни черта в этом не смыслю, а во-вторых (и это главное): лучше, чем это сделал Ф.М.Достоевский в «Игроке» мне не удастся.
       Проиграв одномоментно свои кровные 10 € , я, дабы не впасть в инфернальное искушение, покинул эту роскошную обитель соблазнов.


       После Монако, мы опять пересекли франко-итальянскую границу (но уже в обратном направлении) и прибыли в город Сан-Ремо.
       Да, да, того самого, название которого когда-то сладкоголосой музыкой вливалось в наши души, а телевизионные кадры, демонстрировавшие перед нашими восхищёнными взорами «заморскую» жизнь во всём её буржуазном великолепии, буквально сводили с ума.

       Здесь и сейчас проводятся песенные фестивали, но это событие отнюдь не мирового масштаба (как нам когда-то казалось) , а исключительно итальянского, да и певцов калибра Фольи, Кутуньо и Аль Бано в последнее время не наблюдается.
       Глядя с улицы на лестницу, ведущую в «храм искусств», я увидел на фронтоне надпись: «CASINO MUNICIPALE».

       Сан-Ремо – это маленький, провинциальный городок на итальянском лазурном побережьи, один из двух (второй – это Римини) самых популярных, «народных» летних курортов, доступных для среднего и ниже среднего класса итальянских тружеников, что-то вроде турецкой Анталии.

       После всех урбанистических красот, мы наконец-то прибыли в итальянскую «деревню» Ispra, находящуюся на берегу озера Lago di-Maggiore.

       «Лесная дорога опоясывала большое озеро...».
Строки, подобные этим нередко встречаются у Бунина, Куприна или Тургенева.
       Можно ещё вспомнить соцреалистический герасимовский лаковый лубок: «У озера».
Итак – никакой лесной дороги или даже тропинки – нет и в помине!
       По обе стороны от гостиницы метров на сто, – аккуратно заасфальтированная дорожка, небольшая пристань с несколькими прогулочными катамаранами, крошечное кафе, где подают превосходные макароны: с сыром, грибами и или с тунцом.
       Вообще, если весь ассортимент итальянского «общепита» принять за 100%, то макароны в нём составят добрых 50% или даже более.

       Со всех сторон озеро окружено лесистыми холмами, за восточной частью которых, уже рукой подать до Швейцарии.
       Так называемая итальянская деревня, так же мало похожа на российскую глубинку, как Марчелло Мастрояни – на Василия Шукшина!

       Идеальные дороги, ухоженные коттеджи; да что там коттеджи?! – дорогие виллы, дворцы с парками, часовнями, скульптурой, цветниками, гаражами и прислугой.
       Родовые гербы можно увидеть даже на почтовых ящиках.
Образцовое, садово-парковое хозяйство: небольшие пальмы растут в тесном окружении кустов чайной розы, перемежаемых, в свою очередь, островками высокого ковыля.
       Декоративные кустарники имеют все мыслимые и немыслимые геометрические формы: пирамиды, конуса, цилиндра, торроида, параллелипипеда, архимедовой спирали.
       Попадаются кусты, выстриженные в форме лиры, жуков и птиц.
Садовые дорожки усыпаные белым гравием с вкраплениями цветных окатышей, будто покрыты ровным слоем йогурта с добавками клюквы, брусники, морошки и голубики.
       Магазины в этой «дыре» почти не отличаются от своих городских «собратьев» ни изобилием ни красотой.
       На, самое большее, тысячу жителей ( в разгар лета, с приезжими это что-то около двух с половиной тысяч) в Испре имеется большой супермаркет, в котором только сыров, колбас и мясных полуфабрикатов – не менее 30-ти, каждого вида, не менее ста разновидностей вин и крепких спиртных напитков (кстати, я видел на полке даже водку «Кеглевич», одну из самых гадких из тех, которые мне доводилось пробовать в жизни).
       Более грубые, терпкие и кисловатые итальянские «Кьянти», неплохо сочетающиеся с «Пармезаном» и сырокопчёной колбасой «Салями», гораздо менее вкусны тонкого букета французских «Бордо» с «Рокфором» и особенно любимой мной «Горгонзоллой».

       Есть рыбный магазин, в котором продаются: тунец, мидии, крабы, устрицы, лангусты, креветки, камбала и всё это, разумеется, в свежем виде.
       В овощном магазине имеются: спаржа, цветная и белокочанная капуста, кольраби, шпинат, морковь, свёкла, кабачки, картофель, фиолетовый, белый и обычный репчатый лук, тыква, помидоры, огурцы, сладкий перец, 4-5 сортов яблок, 2-3 сорта груш («Анисовая», «Бэра») и винограда, персики, киви, сливы, бананы, ананасы.
(Хороша деревня, а?!)

       Имеется большой цветочный и обувной магазины, канцелярских и хозяйственных товаров, детской одежды и игрушек, несколько кафе, ресторанов, морожениц, бутиков, кондитерских, одна из которых оформлена в стиле ретро 60-х годов.
       В ней муляжи перемежаются с вкуснейшими, свежеиспечёными, поджаристыми, духмяными хлебо-булочными изделиями и всё это «хозяйство» размещено в плетёных корзинах, укреплённых на велосипедных рамах или на досках распахнутых буфетов и поставцов.
       В Испре есть большая, 3-х этажная начальная школа, ветеринарная клиника, аптека, парикмахерская и католический собор.

       Глядя на всё это изобилие товаров и услуг, я вспомнил один из основополагающих социалистических, демагогически-фальшивых лозунгов, которыми нас пичкали ещё в не столь уж и отдалённые времена: «От каждого по его способностям – каждому по труду».
       После чего я пришёл к выводу, что в Италии развитой социализм уже построен!

       Нам очень повезло с погодой: за 9 дней путешествия – ни одного дождя, теплынь днём (+22-25) и приятная прохлада по вечерам (+15-17).
       Мы попали в разгар золотой осени, когда от малейшего дуновения ветерка, начинался листопад и лилово-оранжевые, багряные и жёлто-коричневые листья, бесшумно и мягко падали под ноги.
       Мы подолгу гуляли в окрестностях, как-то забрели на конскую ферму, где чу'дно пахло смесью прели, грибов, хвои и конского каштана.
 Ферму с шоссе связывала длинная аллея, обсаженная по обеим сторонам старыми ясенями (аллея Керн?).
       Тишина, вокруг ни души, лес был строг, молчалив и безучастен.

       Перед отъездом из Испры, мы зашли на местное католическое кладбище.
Кроме двух, относительно свежих могил, в которых покоились совсем молодые женщины, бо'льшая часть захоронений – старые.
       Судя по датам, разделёнными тире, возраст усопших колебался в диапазоне между семидесятью пятью и восьмьюдесятью пятью годами.
       Надгробья у всех добротные и ухоженные и на каждом втором, на мраморе, высечены сцены из Нового Завета.

       Отдыхая как-то после обеда, я смотрел по программе итальянского TV кулинарный поединок между двумя молодыми поварами, женщиной и мужчиной.
       Сперва женщина приготовила огненно-рыжий соус из томатов, жёлтой дыни, базилика, шафрана, чеснока, сухой зелени петрушки и белого «Бридзини», а затем слегка обжарила в оливковом масле, заранее отваренные до готовности, равиоли с мясной начинкой.
       Потом, она разбрызгала «кляксами» соус по дну большой квадратной тарелки, выложила на соус равиоли, а свободное пространство заполнила мягким козьим сыром в виде лепестков ромашки, в центре которых, красовались ягоды красной смородины и крошечные листики мяты.
 Это был потрясающе красивый коллаж в стиле Миро и Поллака.
Её соперник, молодой человек, запёк в жарочном шкафу бруски говядины, обваляные в горчичных зёрнах, нарезал их тоненькими ломтиками и веером выложил на большую «запятую» из соуса оливкового цвета, приготовленного из спаржи, горошка, ветчины, папайи и мускатного ореха.
       Но это ещё не всё.
После того, как жюри, отведав представленные ему блюда, отдало пальму первенства юноше, ведущая программы надела фартук и сотворила нечто невероятное.
       Выпотрошив лосося и разложив на три отдельные кучки : янтарную икру, жемчужные молоки и агатовые протоки, она вырезала два толстых филейных куска и замесила негустое тесто.
       Обваляв все части рыбы в заранее приготовленной смеси пахучих трав и специй, и дав им пропитаться пряностями, она обмазала их тестом и ненадолго отправила в духовку.
       Когда тесто «прихватилось», она вытащила противень, проделала на нём какие-то, скрытые от посторонних глаз и телекамер, манипуляции и снова сунула его в жаркую пасть духовой печи.

       То, что через некоторое время предстало перед глазами публики, заслуживало восхищения.
       Посередине широкого овального блюда во всей красе предстала большая, запечённая до золотистого цвета теста, рыба, с головой, хвостом, плавниками и даже выделяющимися пластинами, прикрывающими жабры, а вокруг неё «плавали» ещё три такие же маленькие красавицы-близняшки из запеченной рыбьей требухи.

       Во многих итальянских ресторанах уже можно увидеть переводы меню на русский язык.
 Это, безусловно, в немалой степени облегчает жизнь, но воспринимается такой «подстрочник» несколько смешно.
       Например: «Кусочки тушёной телячьей вырезки с маленькими, круглыми картофелинами-фри, слегка сбрызнутые оливковым маслом и лимонным соком, припорошенные сыром «Пармезан», подаются к столу, на заранее подогретой фаянсовой тарелке, с отварной стручковой фасолью в очень остром, кисло-сладком томатном соусе».

       Юмор часто скрашивает нашу жизнь, не обошлось без него и в этой поездке.

       Была в нашей группе одна особа – парапсихолог по профессии и психопатка по поведению: моложавая, тучная, но лёгкая на ногу дама; с копной слегка вьющихся, негустых волос, фиксировавшая в толстой общей тетради со стенографической скрупулёзностью не только каждое слово гида, но и его покашливания и даже треск микрофона.
       Она была к нему привязана, как Крупская к Ленину, не отходя от гида ни на шаг, постоянно осыпая лавиной мелких, несущественных вопросов.
       Тот терпеливо и, насколько это было возможно полно, удовлетворял её ненасытное любопытство.
       Однажды в Генуе, она, профукав название католического собора Сан Стефано, у которого мы сделали остановку, вдруг испуганно и громко завопила: «Скажите, а имени кого, имени кого этот собор?!».
       Гид ещё не успел раскрыть рот, как я , неожиданно для самого себя, выпалил: « Имени наркомвоенмора молодой Советской России Льва Давидовича Бронштейна».
       Все дружно захихикали, а дама сперва впилась в меня остекленевшим, диким взглядом, а затем что-то зло прошипев в ответ, отвернулась.

       Как-то гид, обращаясь к группе, объявил: «Ребятки (это было его коронным словечком), сортир находится в рыцарском замке, в конце тронного зала».

       И ещё один смешной эпизод, произошедший уже в Милане.
Действующие лица: наша старая знакомая – «стенографистка» и её новоиспечённая приятельница.
       Впечатлившись дизайном витрины в магазине «от Армани», «нашенькая» восклицает: «Ах как жаль, что я не надела сегодня свой новый фирменный пиджачок!».
       Её подруга, кокетливо поведя плечами, ответила: «Представь себе, а я свой надела!»
После этого заявления, «стенографистка» грубовато-бесцеремонно отвернула ворот пиджака приятельницы и разочарованно протянула: «Да у вас, милочка, вещица вообще без лейбла – и гордо добавила – а на моём – Армани нашит!»
       Вот такие пирожки с котятами!


       Предпоследний день нашего путешествия мы провели в Милане.
Милан – очень живой, современный и элегантный город.
       В центре Вавилонской башней громоздится красавец-монстр – гигантский собор, в котором хранится последний скульптурный шедевр Микельанджело «Пьета Рандонини».
       Это город, в котором бросаются в глаза огромное количество карабинеров и банков.
Здесь в мирном симбиозе уживаются суперсовременные, бесшумные, обтекаемой формы трамваи, периодически опускающие дуги и продолжающие движение на аккумулированном ранее электричестве и скрипучие, визжащие, гремящие на поворотах всеми своими металлическими «кишками», послевоенные мастодонты;
пешеходный «Арбат» ((улица Данте – «Убийство на улице Данте»(?)) и массивный мраморный Пассаж в стиле модерн.
       Здесь строительные леса ремонтируемого здания, задрапированы со стороны фасада миткалем, с нарисованным на нём будущим обновлённым обликом постройки, а на одной из центральных улиц Милана, протяжённостью примерно в 150 метров, размещаются центральные менеджерские конторы и торговые дома : Этро, Булгари, Версаче, Гуччи, Кардена, Диора, Армани, Валентино, Ив Сен Лорана, Селин, Бурани и Ларусмани.
       Это город, где изготавливают потрясающе вкусное  мороженное и варят отличнейший кофе, где даже простой свекольный салат обязательно сочетают с «Кьянти»; где пиво пьют, главным образом, туристы, а пожилые, небогатые итальянцы, чинно и не торопясь, едят простое, без всяких «прибабахов», ризотто.



       И вот настал последний день нашей итальянской эпопеи.
Утром мы приехали в Верону, откуда поздним вечером того же дня, должны были вылетать в Тель-Авив.
       Верону называют городом любви, вероятно потому, что здесь находится дом Джульетты, а кроме того, здесь живут (как принято считать) самые красивые в Италии девушки.
       Кстати, я видел на улице двух веронок арабского происхождения какой-то совершенно фантастически-невероятной красоты и грации.

       Толпа людей внесла меня в тёмную подворотню, ведущую к дому, на балконе которого происходило свидание Ромео и Джульетты.
       Я видел этот старый, обшарпанный, совершенно ничем не примечательный балкон, где когда-то властвовали любовь и трепет.
       Во дворе дома установлена бронзовая статуя Джульетты с отполированной до зеркального блеска, от перманентного лапанья, правой грудью (прикосновение к которой, как гласит молва, должно приносить удачу в амурных делах).
       Стены в подворотни оклеены сотнями записочек с любовными признаниями, указан также телефон, по которому можно позвонить в секретариат Джульетты(?!) и излить чиновнику по «ведомству Купидона», свою изнывающую от переполняющей её похоти, душу.

       Я конечно понимаю, что это – не более, чем условность и что вся атмосфера «экшн» должна способствовать лёгкому ёканью сердца, индуцированному воспоминаниями шекспировского текста в блестящем переводе Щепкиной-Куперник, но...захватанный грязными лапами, девальвированный символ ВСЕЛЕНСКОЙ ЛЮБВИ и НЕЖНОСТИ, пошлые тексты цидуль (в том числе и на русском языке): «32 года, без вредных привычек, дважды разведён, но всё ещё хочу-у-у-у...» и телефон; уличный указатель с надписью: «Отель «Джульетта и Ромео» 150 м по улице направо» и ниже – нарисована койка (апофеоз страсти), напомнившая мне кадры из смирновского кинофильма «Осень», где герои-любовники проводят львиную долю экранного времени в широкой деревенской кровати, – всё это вместе взятое – вызывает у меня чувства брезгливости и отвращения.

       Я гулял по площади Эрба, на которой разместились овощные ряды и сувенирные лавки, где самыми ходовыми товарами являются фигурки Пиноккио и маскарадные маски, стоял у того самого фонтана, где смертельно раненый Тибальдом Меркуццио воскликнул: «Чума на оба ваших дома» и где, спустя непродолжительное время, уже Ромео, в фехтовальном поединке заколол, Тибальда (но Дзефирелли снимал фильм не здесь).
       Я подходил к Форуму, где с аншлагами идут оперные спектакли: «Аида», «Риголетто», «Тоска» и др.
       Я был у дворца Канграде Второго Скалиджери (в переводе – большой пёс), отличавшемуся изуверством и жестокостью с одной стороны (именно он ввёл в повседневную практику во время своего правления публичные пытки) и привязанностью и дружеским расположением к Данте,– с другой.
       Я видел идущего по улице натурального «Отелло».
«Мавр» следовал с глумливым выражением лица, держа на отлёте сигарету.
       Я любовался двумя очаровательными девчушками китайского происхождения лет 4-х и 6-ти, оживлённо щебечущих о чём-то с мамой по-итальянски.


       Я побывал в интересной стране, где люди с уважением относятся друг к другу и по каждому пустяку, улыбаясь, говорят «грация», где чисто на улицах ( да, да, – именно чисто, а не чисто-конкретно!), где водители пропускают пешеходов даже на свой зелёный свет, где мусор выбрасывают в урны, где даже бомжи и просящие подаяние, одеты опрятно, а те, кто выдаёт квитанции в платных туалетах, похожи на младших научных сотрудников университетов.
       И всё это является следствием того, что, по крайней мере на протяжении 150-ти лет, семь поколений итальянцев, (несмотря на две мировые войны, правление Муссолини, экономические, политическе и социальные кризисы) – оставались свободными, не подвергавшимися отчуждению от собственности, репрессиям, шельмованию людьми, не знавшими раскулачиваний, ссылок, голода, тотального дефицита, коммунальных квартир, борьбы за качество, социалистических соревнований и встречных планов;
но главный вывод, который я сделал для себя в конце поездки – это тот, что в Италии (к счастью) не «прервалась связь времён!».

       Разумеется, я многое упустил.
Я ничего не рассказал о вполне приличных гостиницах, о большом количестве ухоженых, породистых собак на улицах, о ненавязчивости итальянского сервиса, о нашем умнице-гиде Илье Заблудовском.
       Я так и не попробовал «Граппу», не побывал в опере и на футболе, не увидел Софи Лорен, но, как совершенно справедливо заметил классик: «Нельзя объять необъятное!».


       17 октября 20** года, в 03:50, наш самолёт точно по расписанию, с Божьей помощью приземлился в аэропорту имени Бен-Гуриона.

       Толпы возбуждённых людей у стоек паспортного контроля, шум, гам, рокот.
В багажном отделении, на круглой ленте транспотёра неспешно вращаются чудовищно-разбухшие клоны-чемоданы.
       Среди них, сиротливо примостились: тощая, грязная и ободранная, словно бродячая кошка, дорожная сумка и длинный, похожий на рапиру, зонтик.
 Пожилая, лет 60-ти дама, презрев очередь, стоящую за получением своих покупок из «Duty-Free», нагло прёт через турникет с надписью «Выход».
       На робкий призыв молодого охранника соблюдать порядок, дама не только начала громко вопить, размахивая при этом руками, но и, оттеснив крутым бедром юношу, протиснулась внутрь и втащила за собой своего смиренного мужа.
       И тогда, несмотря на полубессонную ночь, усталость и головную боль, до меня наконец дошло, что я уже дома, в Израиле.
       Бокер тов, Исраэль! (Доброе утро, Израиль!)

       Ариведерчи, Италия!