Последнее желанье желанье жить

ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНЬЕ/ЖЕЛАНЬЕ ЖИТЬ
Билл Холм, 1943-2009

Он дома хочет умереть,
в своей постели, смотреть
на озеро в тумане и красные цветы,
на гриву белую вулкана.
В Америке за это нужно заплатить,
и заплатить немало.
А бедные в кроватях безымянных спят.
Никто уже не понимает, что
в его мозгах творится, и крупнотелый доктор бодро
вопрошает, держа в руке его ладонь:
«Вы слышите меня? Есть в теле боль?»
До смерти только дни остались -
об этом знают все. Он кивает слабо
и пересохшими губами шевелит.

Здесь десять нас стоит вокруг кровати,
свидетелей законных, любящих льстецов.
Блестит дубовый пол, рояля крышка
чёрного раскрыта, словно гроб,
от озера свет мягкий льётся,
понсеттья красная цветёт перед окном
и на столе куняет носом рыжий кот.
Наступит снова Рождество вот-вот.

Застыл весь дом сейчас – как бы театр
перед началом представленья,
где умирающий и серый муж по центру сцены.
Всё стихло. Тишина. Сплошная тишина.
На губы пересохшие вперились двадцать глаз.
«Я не желаю умирать.» Сплошная тишина.
«Ты хочешь, отвезём тебя в больницу?»
Долгое молчанье. «Нет.»
Тут доктор вслух читает завещанье,
где говорится, что процедур не продолжать.
«Согласны Вы продолжить умирать?» «Да.»

Свёл с государством счёты.
Но всё же хочется пожить ещё -
с дивана встать и принять душ,
позвать знакомых, близких в ресторан,
поверх очков взглянуть лукаво,
когда из кухни будет принесён на стол омар,
сказать, что чёрная собака
голода бежала вновь от двери прочь,
домой потом вернуться и взглянуть в окно,
рюмашку бренди проглотить,
послушать новости иль пьесу,
за баржами внизу в ночных огнях
через понсеттий красные цветы следить.

Подпишет чеки он по всем счетам,
что принесли под дверь.
Но двадцать глаз всё здесь, а рука врача
покоится на серой высохшей руке,
врач знает: из комнаты ему не выйти
больше, мир сжался
до рояля, до цветов понсеттьи, до кота с диваном,
предметы сами сдвинулись вокруг, плотней
к нему, покуда вскоре станут
невидимы совсем, исчезнут с глаз и – темнота.

Он всё же хочет жить
и это страстное желанье согласье умереть,
и даже завещание, не смогут изменить.

2006
Черновой перевод: 7 октября 2016 года

LIVING WILL/WILL TO LIVE
Bill Holm, 1943-2009

He wants to die in his own house,
on his own couch, looking out
at the gray lake, the red flowers,
the big white volcano.
In America this takes money.
The poor go to anonymous beds.
No one is sure who is still
at home in his head, so the robust-
voiced doctor holds his hand, saying
"Are you with us? Are you there?"
It is only days from the end,
and we all know it. He nods
weakly, pulling at his dried lips.

Ten of us circle the couch,
legal witnesses, loving courtiers.
The gleaming oak floor, black piano,
lid closed like a coffin,
soft light from the lake
flooding in through the window—
a tree of red poinsettias,
tan cat asleep on a table.
It will be Christmas soon.

This is a theater now, the house
motionless, waiting, the gray
dying man at center stage.
Silence. More silence. More.
Twenty eyes on the dry lip.
"I want to live. " More silence.
"Do you want to go to the hospital?"
Still more silence. "No. "
The doctor reads a legal paper
stating that he has agreed to die.
It's this or procedures. "Yes. "

The State is satisfied.
But he still wants to live –
to rise from the couch, shower,
take everyone to dinner,
look wryly over his glasses
as bowls of cold crab arrive,
say, "The black dog of hunger
beaten safely from the door again,"
to come home to this big window,
drink brandy in thin snifters,
talk a little of politics or plays,
watch boat lights snake across the lake
five hundred feet below his red flowers.

He will write each disease a check,
send it from the door.
But twenty eyes, the robust doctor
still holding his gray bony hand,
know there will be no walking
from this room, the world
shrunk to piano, tree, cat, couch,
objects themselves moving closer
to him, until soon they will become
invisible, back of the eye, dark.

Still he wants to live,
and about this one last wish,
nothing can be done.

2006