Сердце Эдема

 Если ныне ветра обретают сознанье и речь,
 Если наши тела в зазеркальное тянутся время, -
 Кто берётся секрет заповедного сада беречь?
 Кто возьмёт на себя это долгое косное бремя?

 Мы стоим у ворот. Мы немного еще подождём.
 У тебя на руках увядает всё тот ещё ирис…
 Уходили отсюда под первым осенним дождём.
 Уходили под дождь, и под дождь навсегда возвратились.

 Потайная калитка – а далее по борозде,
 Где дожди всех столетий в одну несуразицу спелись…
 Где архангел обещанный? Меч его огненный – где?
 Мы уходим в «не-здесь», остановимся в «между» и «через».
 
 Но спадает вода – вот уже мы и молоды вдруг.
 И встаёт на поляне под небом лазоревым древо…
 Ева, ты подожди, я не знаю, к чему твой испуг?
 Что отводишь глаза, что на сердце скрывается, Ева?

 Мне бы только понять, как же с нами стряслись имена?
 Назови меня лишь, - и разлука ворвется мгновенно.
 Пишешь слово "любовь", - а написано будет "война",
 И горит Карфаген, и Аттила идет на Равенну.

 Что же эта ладонь наливается тяжестью вдруг?
 Что оделись в базальт невесомые мнимые числа?
 И мгновенный зигзаг разбивает космический круг
 На бессмыслицу сил и бессилие всякого смысла.

 А черта горизонта становится слишком близка.
 Воздух -- лунный ландшафт: чересчур уж в нем крапин и вмятин.
 Замер камень в руке -- он уже не дождется броска.
 Голос вычертил след -- иероглиф по образу "ятя".

 Мы записаны в камень, мы втравлены в известь и жесть.
 Мы -- лакуна пейзажа, обмолвка морщинистой речи.
 Мы -- последний пробел, тот, который уже не прочесть,
 Не лицо, но рельеф, где зияет расщелина встречи.

 Тягость век вековых... (Значит - "век вековать"? Подскажи...)
 Неба пасмурный воск процарапав ресницами сосен,
 Валуны-часовые, становимся на рубежи:
 В наших долгих морщинах, как мох, разрастается осень.

 И недобрым огнём зацветает в болотах вода,
 Цепенеют дожди, и всё стелется воздух пологий…
...Через сердце Эдема продеты войной провода,
 Те, что выведут нас напрямую к железной дороге.