Скерцо в архаическом стиле

C. Калугину            

Моя душа совсем не задалась.
Она до срока так и не сумела
Себе усвоить собственную связь,
Но зыбилась без облика и тела.

Душа... Её занятье строить сны,
А после - жить в них. Из шумов лесных,
Из лепета дождей, стихов и мыслей
Дом возвести, где вёсны так свежи.
Она у звёзд подсматривает числа,
У музыки ворует чертежи.
А после в небе, где снуют стрижи,
Возводит стены, в тишине и ладе,
Из лунных вспышек на озерной глади.

Но именами Бога крепок свод,
Легендами, где кровь земли течет,
И кто не смог тайн уяснить постройки,
Увидит, как стирает ветер вмиг
Его мираж, чьи стены столь нестойки.
Да ведь и тот, кто в таинства проник, -
Он знает как фата-морганы зыбки.
Ежесекундно сменят склад и лик,
Едва заслышав плач далёкой скрипки,
И человеку нужно мастерство,
Движения души должны быть гибки,
Чтоб справно длить такое волшебство...

Я не сумел построить ничего...

И хаос снов неусмиренных, буйных
По жизни гнал меня. Сменялись луны,
И годы уходили без следа.
И стало мне мечтаться - "Пусть вода,
Неслушная, створится в крепь алмаза".

Моя мечта сбылась, пусть и не сразу...
Песчинку в море долго ждет моллюск,
Чтоб в жемчуг полированный отлиться.

Но я забыл - где труден даже спуск,
Уже подъему заново не сбыться.
И если трудно ветер в сталь сгустить,
То стали ветром более не быть.

Закат болел, как пролитая кровь.
Все тени, как одна, косили влево.
И ангел шёл ступенями миров,
Держа в руке седьмую Чашу Гнева.
И словно странник в теневых мирах,
Я напрочь заблудился в зеркалах,
Где сотни птичьих лиц, как гроздья, зрели.
А лунный луч метался по постели,
Как будто потревоженный больной.

И вот уже за млечной пеленой,
В той области, где зрак Альдебарана
Соседствует с ущербною Луной,
Он проступает как сквозная рана.
Шуршат во тьме багряные крыла.
На землю осыпается зола.
Он тени заострившиеся будит.
И только лик над раною сквозной
Сияет занебесной белизной,
Но влага гневно буйствует в сосуде.

Я этого не видел, я ослеп.
Но взгляд его сполна почуял кожей.
Он посмотрел в меня как в тесный склеп,
И вот я взвешен, вымерен, и прожит.
Дальнейшее – для тех, кто всё постигли:
Я брошен в жерло ангельского тигля.

И вольный ветер заострился в меч –
Небесный славно поработал молот:
Ни щербины, ни выемки, ни скола.
Теперь, земля, тебе не уберечь
Своих сынов от ангельского взмаха –
Укрытием была ты, станешь плахой.

Стальные к небу ринутся орлы.
Война собой охватит континенты.
Стоит в зените грозное «Memento!»
Из плоти человечьей и золы.
Се – время жатвы, ангельской и страшной.
Растут над миром траурные башни.

А я до дна, до сути вогнан в сталь.
Не выдохнуть, и не пошевелиться.
Не прочитать сожженные страницы,
Не выбраться к подножию Креста.
А как войне настанет завершиться –
Я сломлен буду ангельской десницей.

…Моя душа совсем не задалась.
Она до срока так и не сумела
Себе усвоить собственную связь,
Но зыбилась без облика и тела.
А связь чужая, взятая взаймы –
Лишь долгая и страшная гримаса.
И своего мне не дождаться часа,
И не ступить на вечные холмы.