наваждение прод 6

487

Она жила между ними, как между двумя пылающими дорожками, оступись – и сгоришь. И она горела. А потом, чтобы не сгореть окончательно, погрузилась в другой мир, окутанный сладковатыми эфирными или этиловыми парами и тяжелыми снами.

    «С этим надо кончать», – сказала она сама себе, спускаясь в лифте вниз. На улице, в трех метрах от дома, ее ждал Мишель в красном «Рено».
- Почему ты здесь? – удивилась она. – Ты же должен был лететь в Париж?
- Я могу это сделать позднее. Почему ты не сказала, что ты одна? Я бы приехал еще вчера.
- Откуда ты узнал об этом?
- От твоей хозяйки. Мы проведем изумительные дни. Я так истосковался по тебе. Ведь я тебя почти не вижу.
- Хорошо. Заберешь меня в 2 часа после работы.
- Конечно. Но если я задержусь, подожди на обычном месте. Завтра ты не пойдешь на работу. Я договорюсь.
- Будет видно, – тяжело вздохнула Галина.

    Илья проснулся от того, что в салоне самолета по радио объявили о приближении к аэропорту им. Кеннеди. На часах было 1.30 дня по израильскому времени. Он перевел стрелки на 7 часов назад, чтобы его время совпало со временем меридиана Нью-Йорка и забеспокоился, подсчитывая. «Сейчас в Нью-Йорке 6.30. Пока самолет приземлится и я подойду к контрольной стойке, пройдет не менее получаса. На всё остается только два часа. Ладно, надо уповать на удачу», – решил он и пристегнул ремни.

    В 2 часа дня Галина подошла к условленному месту. Знакомого красного «Рено» еще не было. Она прождала полчаса,  спасаясь  от  прямых обжигающих солнечных

488
лучей под сенью огромного платана, и уже хотела уйти домой, как вдруг у самых ее ног затормозил белый опель, дверца которого открылась, и ее втянули внутрь салона.
- Ай! – успела вскрикнуть она, но рот ей тут же закрыли длинным поцелуем.
- Ну, вот и я, – весело сообщил Мишель, отпуская ее. – Теперь можно ехать, – сказал он, взявшись за руль, и добавил по-русски, – ти не сегдись, миляя, я биль в неболшой аварий.
- А эта машина откуда?
- Из гаража. Та в ремонте.
- Но как же ты?
- Я? – удивился он. – Я – все в порядке, как всегда. Ни одной царапины. А тебе за долгостояние под солнцем вот это. Семь великолепных роз легли ей на колени, – и вот это – надел он ей на руку изящный золотой браслет.
- Зачем такие дорогие подарки?
- Ты самый дорогой подарок в моей жизни, – поцеловал он ее.
- А сейчас куда мы?
- В кибуц. Знала бы ты, какие здесь есть кибуцы и как в них хорошо отдыхать!
- За что такой праздник?
- За то, что сегодня ты только моя. А сейчас мы едем на север. Знаешь, как я люблю дорогу из Нетании в Хайфу. Когда проезжаем мимо Зихрон-Якова, кажется, что   «Дорога  взвивается  в  небо,
Повисли  гроздьями  звезды,
А  рядом  плещется  море,
И  я  по  дороге  лечу.
Лечу  стремительно  в  небо
Прямо  к  сияющим  звездам,
И  только  от  плеска морского
Я  улетать  не  хочу.

489
А  небо  совсем  рядом,
Могу  до  звезды  дотянуться,
Могу  рукою  погладить
И  хлопнуть  ее по  плечу.
Проносятся  мимо  деревья,
Проносятся  мимо  овраги,
И  хочется  петь  мне  песни,
Но  я  в  восторге  молчу.
И  только  одно  желанье –
На  миг  дотянуться  до  неба,
Коснуться  извечной  тайны,
И  тихо  зажечь  свечу».
- Ты что, еще и стихи пишешь?
- Нет. Просто иногда такое настроение, что сами собой рождаются строчки.

    В 3. 30 они отворили двери своего номера в кибуце на берегу Кинерета. Он, как пушинку, поднял ее на руки и отнес на кровать.
- Я хочу принять ванну, – попросила она.
- Я сам приготовлю ее тебе. А обед нам принесут сюда.
- Илюша, наверное, уже в Нью-Йорке, – неожиданно вырвалось у нее.
    Он невольно поморщился, и она заметила это.
- Тебе неприятно, но я ничего не могу с собой поделать.
- Ты права. Не обращай внимания. Пойду закажу обед, – сказал он и удалился.

    В 7.20 Илья пулей вылетел из здания аэропорта и бросился к стоянке такси.
- Пожалуйста, быстрее к близнецам, – попросил он водителя. – Я должен до 9.00 сдать доклад, а самолет опоздал почти на два часа.

490


- К небесным Близнецам? – скаламбурил водитель. – Думаю, не стоит. Туда еще успеете, – показал он глазами на небо. Туда принимают всегда и опоздать невозможно. Все там будем, но чем позже, тем лучше.
- Конечно же нет. К огромным и земным. Только я опаздываю.
- Хорошо, постараюсь – согласился водитель и нажал на газ.
- Значит, я успею, – успокоился Илья и откинулся на спинку заднего сидения.
    В 8.43 они остановились возле зданий-близнецов, он сунул водителю деньги, схватил свой кейс и бросился к входной двери.

    Галина, завернулась в махровое полотенце и вышла из ванной посвежевшая, обновленная и совершенно счастливая. Лежа в ванной, окруженная пеной и приятным ароматом шампуня, она, наконец, приняла окончательное решение – разойтись. «Сколько можно тянуть? Эта неопределенность длится уже целый год. Я измоталась сама и замучила всех. Хочу быть полностью счастливой. Не хочу терзаться сомнениями. Жизнь дается один раз. Да, с Илюшей все было хорошо, но я никогда не испытывала к нему такой страсти. Ведь я только и думаю о руках Мишеля, о его глазах, о его поцелуях и ласках. Я не могу дождаться встречь с ним. «Я жду, как праздников, свиданий,
С тобой, с тобой, с одним тобой.
И с ужасом жду расставаний
С тобой, конечно же, с тобой».
    Я не хочу отказываться от такой большой любви, - повторила она, и дрожь пробежала по ее коже. – Илюша  приедет, и мы разойдемся», - решила она и осмотрелась.
    В салоне на столике стояло два прибора, вазочка с цветами,  бутылка  шампанского  и  что-то,  накрытое

491
крышками. Мишеля в номере не было. Галя покрутила головой в поисках своего любимого, но все было напрасно. Она оделась и выглянула в коридор. Там было пусто. Большие стенные часы показывали 4.20. «В Нью-Йорке сейчас 9.20 утра. Илья уже, очевидно, сдал свой доклад и пьет внизу кофе», – невольно подумала она, вспоминая то кафе, в котором они сидели с Ильей два года тому назад.
    Вернувшись в номер, она присела на кровать в ожидании Мишеля. Только теперь она увидела, что рядом с подушкой на кровати лежит коробка. «Мне или нет?» – задумалась она, не смея трогать чужое. Но любопытство, вечный изъян женской души, победило. Из коробки выглянуло нежно-салатное длинное платье на тонких бретельках с затейливым узором по боку, инкрустированное мелкими искуственными камнями.
- Нравится? – раздалось у нее за спиной.
- Ой, это ты! – вскрикнула она. – Где ты был?
- Наблюдал за тобой. Милая, я ужасно люблю тебя. Будь моей женой.
- Буду, – согласилась Галина. – Я уже решилась, – протянула она к нему руки.
- Спасибо, – подхватил он ее и закружил по комнате, – теперь я действительно счастлив.  А  ты?
- И я. А зачем это платье?
- Сейчас мы подкрепимся, выспимся, а вечером будем танцевать. Здесь есть прекрасный ресторанчик. Я хочу, чтобы ты была самой красивой женщиной. Знай, что все твои  желания  всегда  будут  исполнены.
    Когда они проснулись, было 6 часов вечера.
- Примерь, – попросил он.
    На загорелом стройном теле платье выглядело великолепно.
- Откуда ты, лесная фея? – восторженно прошептал он и обнял ее.

492
Она вздрогнула и тихо прошептала:
- Я не фея, я химера, Мавка, я – лесная Мавка».
    Он не расслышал.
- Включи телевизор, посмотрим новости, – попросила она.
    На экране показалась страшная картина разрушенных домов.
- Ты смотри, уже и вместо «Новостей» показывают боевики, – рассердилась она.
- Стой, это не боевики. Послушай, о чем говорят.
    Они прослушали сообщение. Потом вновь и вновь показывали самолеты, врезавшиеся в башни-близнецы в Нью-Йорке.
- Это кара мне, – с  ужасом сказала она и задрожала, медленно опускаясь на пол.
- Нет, нет, любимая. Ты здесь ни при чем, – закричал он.
    Она уже не слышала его. Он осторожно поднял ее и перенес на кровать.
- Все хорошо, любимая, все хорошо, – шептал он, – ты ни в чем не виновата. Это судьба.
    Когда она очнулась, был вечер.
- Отвези меня домой, прошу тебя. Теперь я – вдова. Я никогда больше не смогу быть твоей. Это я накликала беду. Ведь он отец моих детей, он должен был быть там в это…- она не договорила.

    Она оделась в черное и десять дней неподвижно просидела на маленьком стульчике в спальне. Рядом, в соседней комнате, все время были дочка и внучка. Мишель заносил продукты, но она не смотрела в его сторону. «Во всем виновата я», – упрямо твердила она в первый день, вспоминая свой взгляд и злое напутствие. Потом она замолчала.
  Только ей было известно, какие мысли терзали ее в

493
эти дни, и что творилось в ее душе. Иногда она погружалась в какой-то транс и что-то шептала, беззвучно шевеля губами, иногда поднимала глаза к небу, будто слушала какие-то голоса, недоступные остальным. Она вдруг съеживалась и принимала какие-то странные позы, будто пролезала в узкие проходы. Временами из ее губ вырывался крик: «Илья, Илюша! Прости, я люблю тебя! Только вернись. Где ты? Помнишь, как мы целовались на чердаке у бабули и я стала твоей? Вернись, и я исцелую тебя всего. Не держи на меня зла. Отзовись. Пусть твоя душа прильнет к моей. Я прошу тебя. Тебе самому станет легче».
    Только она знала, в каких дебрях гуляет ее душа, которая ищет в этих страшных развалинах тело своего мужа, каждая частичка которого прикасалась к ее телу столько лет, что она не знала, где граница между ними.
    Она разговаривала сама с собой, и, если бы кто-то слушал, мог бы разобрать отдельные слова и фразы. «Нет, эта рука не твоя. Я знаю, милый. Ты не бойся. Я проникну под все камни, но найду тебя. Если ты жив, позови меня, я услышу твой голос, если нет, я найду и соберу все твои кусочки, все твои косточки. Я склею тебя и оживлю. Почему ты молчишь? Ты сердишься на меня, и мы потеряли связь? Не надо так. Отзовись, отзовись. Я не виновата в том, что случилось. Я прогоню Мишеля, я всегда буду верна твоей памяти. Б-же мой! Сколько здесь несчастных раздавленных тел! А сколько живых еще молят о помощи и задыхаются! А тебя я не вижу. Ты не хочешь показаться мне. Ты не желаешь простить меня. Илья! Илюша! Моя жизнь оборвется вместе с твоей, если я не пойму, что ты простил меня. Помоги мне. Мне ведь надо помочь нашим девочкам. Нельзя их оставлять одних на этом свете».
    Ни разу она не притронулась к пище и не заговорила

494
с домашними. Она только пила воду прямо из бутылки. Когда дочка захотела убрать в квартире, взяла в руки тряпку и зашла к ней в комнату, она молча забрала тряпку и усадила ее на место. Она ни разу не разделась, не легла в кровать, только иногда бросала тоскливый взгляд на знакомые вещи.
    На одиннадцатый день она встала, сказала: «Жизнь продолжается», – умылась, переоделась и пошла на работу. Домашние, которые не могли понять, откуда у нее берутся силы жить, вздохнули с облегчением и тоже занялись своими делами. Она же села за стол, взяла лист бумаги и подсчитала свой бюджет. Квартира – 750 долларов, муниципальный налог – 400 шекелей, газ, электричество, уборка дома, телевидение, телефон, квартира дочки, оплата обучения дочки, детский садик внучки.
    До 11 сентября их зарплат едва хватало на покрытие всех расходов. Ее зарплаты не хватит, даже если она откажется от своей квартиры. Придется искать еще подработок, потому что дочка должна окончить университет.
- Не волнуйся, я помогу, – сказал Мишель, заглянув в лист и увидев итог.
- Нет, я сама. Это мое наказание и мои дела. Тебя это не касается. Три месяца я еще могу спокойно жить – мы все оплатили. А там будет видно. Б-г поможет. Придумаю что-нибудь. А тебя я попрошу больше не приходить.
- Но почему? Ведь ты ни в чем не виновата, и я тоже.
- Это мне решать.
- Но я хочу заботиться о тебе, любимая. Мне от тебя ничего не надо. Только знать, что ты здорова.
- Я же сказала – мне сейчас не хочется никого видеть. Я хочу остаться одна.


495