Русскоязычье – кровная награда:
тут каждый – по судьбе – поэтов брат,
тут в ожиданье срока листопада
итожат век количеством утрат,
невидимым имуществом владея:
бери слова – и петь, и горевать;
и в час беды герою, и злодею,
и всей земле – в подарок – слово «мать».
Уста и устье – альфа и омега
речей и рек, впадающих в миры.
А в разнотравьях берега и брега –
горынычем у сказочной горы –
среди листов, темнеющих полями,
лежат бессильно древние слова,
и только песня плачет соловьями
про то, как покатилась голова…
Клокочет век, азартный, суматошный,
и пусть никто давно не пишет «ять»,
есть связи слов у будущего с прошлым,
и ничего не нужно объяснять,
когда привычки, чуждые стараний,
хранят в шкафу иль носят в рюкзаке
слова любви и горьких расставаний,
звучащие на русском языке.
По-русски
© Copyright: Лана Яснова, 2016
Свидетельство о публикации №116100105458
Свидетельство о публикации №116100105458
Рецензии
Сложное стихотворение. Сразу вспоминается, как незабвенные Кирилл и Мефодий кастрировали нашу славянскую азбуку, варварски сократили алфавит, который добивали уже потом Пётр I и Луначарский. Так и живём с тех пор не образами, а фонемами А, Б, В...
Пришло на память стихотворение новосибирского поэта Александра Денисенко:
Белым-бело сегодня в НСО,
Снег подвенечный падает, кочует,
И тут же рядом лошади ночуют,
Как девушки, пока не рассвело.
Вся эта жизнь зовётся боже мой,
И не хочу я больше быть красивым,
Я только буду вас любить, пока живой,
Со всею силой.
По леву руку – левый, нежный снег,
По праву – тёмно-синий, деревенский,
Посередине – торопливый тусклый след,
Ревнивый, задыхающийся, женский.
То сладкая, то горькая любовь,
То глупая, то со звездой, с губами,
С чудесными старинными словами –
То сладкая, то горькая любовь.
Алексей Назаров 9 13.07.2017 09:12 • Заявить о нарушении
Пришло на память стихотворение новосибирского поэта Александра Денисенко:
Белым-бело сегодня в НСО,
Снег подвенечный падает, кочует,
И тут же рядом лошади ночуют,
Как девушки, пока не рассвело.
Вся эта жизнь зовётся боже мой,
И не хочу я больше быть красивым,
Я только буду вас любить, пока живой,
Со всею силой.
По леву руку – левый, нежный снег,
По праву – тёмно-синий, деревенский,
Посередине – торопливый тусклый след,
Ревнивый, задыхающийся, женский.
То сладкая, то горькая любовь,
То глупая, то со звездой, с губами,
С чудесными старинными словами –
То сладкая, то горькая любовь.
Алексей Назаров 9 13.07.2017 09:12 • Заявить о нарушении
Спасибо Вам, Алексей, за отклик и за это чУдное совершенно стихотворение автора, которого читаю впервые - и сразу - нравится!
С благодарностью,
Лана Яснова 13.07.2017 17:37 Заявить о нарушении
С благодарностью,
Лана Яснова 13.07.2017 17:37 Заявить о нарушении
Очень рад, Лана, что Вам понравились стихи Александра Денисенко. Высылаю ещё его подборку:
Посадили меня на цепь,
Отошли на сотню шагов,
Сели в пыль на дорожный шов.
Бродит ястреб поверх тополей,
Молодой, вороной мясоед.
О, кошмарный и быстрый, о нет.
Вдруг раздался свисток соловья,
Он упал, как кусок хрусталя,
За пшеничную цепь
Приподнял мою степь
И повлёк в голубые края.
Там на небе одно есть село.
Не достанет туда жевело.
Как у первых ворот
Меня встретит народ
Целовать мой запёкшийся рот.
А когда я разжал кулаки,
Были полными обе руки
Горьких трав земляных,
А из ран пулевых
Я достал двух шмелей полевых.
Васильков синеглазый комок
Взял с ладони, потупившись, Бог,
Был он в первом ряду
И у всех на виду
На пилотке потрогал звезду.
И стоял я убитый в степи,
Куда Бог меня сам опустил,
А навстречу уже
Шли ко мне по меже...
...шмель уснул в моём нежном ружье.
В землю Русьскую мой соловей
Всё спешит из небесных полей,
Но тяжёлый, как ртуть,
Воздух бьёт его в грудь,
Помогите ему кто-нибудь...
***
Покрести на дорогу мне сердце и сокола выпусти,
Отцвели васильки у тебя на высоком лице.
В час вечерний у рощи прощальной прощенье нам выпроси,
Где стонал соловей и дрожали огни на вц.
И за рощей за той, причиняя земле ожидание,
Осень красное платье снимает и дарит тебе.
Вот и будет теперь на лице у меня два страдания:
Как мне вас различать и кого мне любить в сентябре.
Серый гусь просвистит, словно свет собирает от сокола,
И сойдутся они над моей головой в небеси,
И перо упадёт мне под ноги с гусиного локона,
Чтобы я написал тебе мёртвое слово прости.
Пусть уж лучше, как встарь, золочёным замком сердце заперто,
Пусть соловушка в роще осенней уронит ключи,
А зима подойдёт – упадёт в этом месте он замертво,
И сожмётся сердечко, как красный кусочек парчи.
Я посею цветы по высокому русскому снегу,
Чтоб играла метель в васильки, васильки, васильки,
Но ударил вернувшийся сокол под сердце с разбегу...
...Гусь летит в середине рыдающей русской строки.
***
Как заплачу я в синие ленты
Перед группою русских цветов
За деревней, которой уж нету,
Лишь осталась кирпичная кровь.
Вещество моё всё помирает,
Принимая печаль этих мест,
И душа с себя тело снимает
Среди низко опущенных звезд.
Пока льётся из глаз проявитель,
Вижу, как погубили обитель:
Растерзали деревья и доски.
И большие кукушкины слёзки.
***
Умер дед. Семья сидит у тела.
Самый старый дед в селе Мотково.
Самый-самый старый дед Валера
Будет жить на небе голубом.
Дед отцвёл. Про тонкую рябину
Замолчал его аккордеон.
Перед смертью он сходил на почту,
Пацанам раздал аккредитив.
Я-то знал, что деда умирает...
Мы соседи. Через городьбу.
Светлый стал. Глядит невыносимо.
Я сосед его. Колхозный тракторист.
Надо ж быть мальчишкой, кавалером,
Чтоб с такой улыбкой помереть.
Бабы его белым коленкором
Спеленали, будто он родился,
Мужики на белых полотенцах
Отнесли, наверно, в самый рай.
Брат мой, Саша, из пединститута
Раньше брал у дедушки фольклор,
А теперь сидит, тоскует, курит,
Повторяет: замять... синий цвет...
Так мы дедушку весной и схоронили.
День был серенький, но чей-то самолёт
Прозвенел над тополем, заврался...
Видно, лётчик деревенский был, и вот
С нашим дедушкой на небе повстречался.
***
Грусть невестина. Идёт вечный снег.
Всё поставлено на свои места.
Мне невесело. Я люблю вас всех,
Кто любить меня не перестал.
Вот начало пути. По нему пойду
Вместе с вами, возьмите, а?
Чтоб не видеть, как бедная церковь в саду
Прячет очи от глаз вытрезвителя.
Сколько ног вышивало мне снег под окном,
А потом, когда пряжа рвалась,
Я прощенье просил у знакомых икон,
Что втоптал эту вышивку в грязь.
Возжалеть бы о прошлом, но чёрт начеку -
Кони сбились с дороги и встали,
И не могут никак заступить за черту,
Где любить вы меня перестали.
Грусть невестина. Идет вечный снег.
Всё поставлено на свои места.
Мне невесело. Я люблю вас всех.
***
пепел
Всё заросло высокою травою,
Мне не дойти до отчего крыльца,
Зато цветы, что жили под горою,
Теперь стоят у мокрого лица.
Я не один. Нас много во печали.
У всех в лице отцовские черты.
Мы только здесь друг друга повстречали.
Нас привели тяжёлые цветы.
Из тридцати лишь первый задержался,
Мы ждём его и видим сквозь траву:
Вот он упал, вот бережно поднялся,
Вчера лишь год исполнилось ему.
Но всё равно - он первый на пороге,
Он нас зовёт в забытый нами дом,
А по дороге тополь одноногий
Идёт за нами плакать под окном.
Лишь мы вошли, как два пятна на стенке
Наполнилися светом золотым:
Портрет отца в заштопанной бессменке
И мама молодая рядом с ним.
На этом месте синяя извёстка
Вновь превратилась в нежный негатив,
Я видел, как отвёл глаза мой тёзка,
Но всё же сел за стол он супротив.
А где малыш? Отцова табуретка
Теперь твоя. Командуй, дорогой.
На этот край - восьмая пятилетка,
А юноши и дети - на другой.
К стеклу прижавшись, тополь многодетный
Смотрел, как в печке новенький огонь
То на колени падал, беззаветный,
То красной гривой встряхивал, как конь.
Что ж мы молчим? Семнадцатый от краю,
Скажи, ведь ты последний уходил...
- Дай мне гармонь, я всё тебе сыграю,
Отцовскую, прости, не сохранил.
А ты? А ты? - Не надо, брат, не надо.
Никто отца и мать не навестил.
Я видел: вдоль реки брела ограда...
Он и её на волю отпустил.
Он замолчал и в это время сильный
Раздался стук. Печальное окно
Рукою тополь вынул многожильной,
Зажав, как "пусто-пусто" в домино.
- Отец и мать ходили на дорогу,
За край села, за дальнюю межу...
И вместе в один день явились к Богу -
Он их позвал. Пойдёмте, покажу.
Он им сказал: я вам нашёл замену,
Вы сильно износились, сизари,
Два клёна посажу и их как вас одену,
Чтоб дети узнавали издали.
Все встали вон. В поношенной шинели
Шёл тополь впереди, - за стариком
Ограда шла, за ней цветы синели
И братья мои двигались комком.
И сколько ж нас, таких вот опоздавших,
Живых, но как бы без вести пропавших,
Отца и мать на старости продавших
И лишь теперь заплакавших навзрыд -
Видать, душа не вытерпела муки
Беспамятства бессовестной разлуки
И, содрогнувшись, выделила стыд.
И вот теперь в своей прокуратуре,
В своём бессонном пристальном суде
Мы ищем оправданья в диктатуре
Тяжёлой памяти, но нет его нигде.
Тогда зовём к родительскому дому
Всех тех, кем были тридцать лет подряд.
Всё кажется: они нас по-другому
Осудят и к любви приговорят.
И я позвал, но, сколько ни старались,
Друг друга не могли никак понять.
А со стены нам горько улыбались
Отец и мать.
Теперь пора. Дрова почти сгорели.
И день сгорел. Два клёна за селом
Мне встретились и долго вслед смотрели...
Ведь я один сидел за тем столом.
* * *
Николаю Шипилову
За деревней, в цветах, лебеде и крапиве
Умер конь вороной во цвету, во хмелю, на лугу.
Он хотел отдохнуть, но его всякий раз торопили,
Как торопят меня, а я больше бежать не могу.
От весёлой реки, по траве, из последних силёнок,
Огибая цветы, торопя черноглазую мать,
К вороному коню, задыхаясь, бежит жеребёнок,
Но ему перед батей уже никогда не сплясать.
Председатель вздохнёт, и закроет лиловые очи,
И погладит звезду, и кузнечика с гривы смахнёт,
Похоронит коня, выйдет в сад покурить среди ночи,
А потом до утра своих глаз вороных не сомкнёт.
Затуманится луг. Все товарищи выйдут в ночное,
А во лбу жеребёнка в ту ночь загорится звезда,
И при свете её он увидит вдали городское
Незнакомое поле. Вороного тянуло туда.
За заставой, в цветах, лебеде и крапиве
Умер русский поэт во цвету, во хмелю, на лугу.
Он лежал на траве, и в его разметавшейся гриве
Спал кузнечик ночной, не улёгшийся, видно, в строку.
И когда на заре поднимали поэты поэта,
Уронили в цветы небольшую живую тетрадь,
А когда все ушли, из соседнего нежного лета
Прибежал жеребёнок, нагнулся и начал читать.
Алексей Назаров 9 18.07.2017 18:34 Заявить о нарушении
Посадили меня на цепь,
Отошли на сотню шагов,
Сели в пыль на дорожный шов.
Бродит ястреб поверх тополей,
Молодой, вороной мясоед.
О, кошмарный и быстрый, о нет.
Вдруг раздался свисток соловья,
Он упал, как кусок хрусталя,
За пшеничную цепь
Приподнял мою степь
И повлёк в голубые края.
Там на небе одно есть село.
Не достанет туда жевело.
Как у первых ворот
Меня встретит народ
Целовать мой запёкшийся рот.
А когда я разжал кулаки,
Были полными обе руки
Горьких трав земляных,
А из ран пулевых
Я достал двух шмелей полевых.
Васильков синеглазый комок
Взял с ладони, потупившись, Бог,
Был он в первом ряду
И у всех на виду
На пилотке потрогал звезду.
И стоял я убитый в степи,
Куда Бог меня сам опустил,
А навстречу уже
Шли ко мне по меже...
...шмель уснул в моём нежном ружье.
В землю Русьскую мой соловей
Всё спешит из небесных полей,
Но тяжёлый, как ртуть,
Воздух бьёт его в грудь,
Помогите ему кто-нибудь...
***
Покрести на дорогу мне сердце и сокола выпусти,
Отцвели васильки у тебя на высоком лице.
В час вечерний у рощи прощальной прощенье нам выпроси,
Где стонал соловей и дрожали огни на вц.
И за рощей за той, причиняя земле ожидание,
Осень красное платье снимает и дарит тебе.
Вот и будет теперь на лице у меня два страдания:
Как мне вас различать и кого мне любить в сентябре.
Серый гусь просвистит, словно свет собирает от сокола,
И сойдутся они над моей головой в небеси,
И перо упадёт мне под ноги с гусиного локона,
Чтобы я написал тебе мёртвое слово прости.
Пусть уж лучше, как встарь, золочёным замком сердце заперто,
Пусть соловушка в роще осенней уронит ключи,
А зима подойдёт – упадёт в этом месте он замертво,
И сожмётся сердечко, как красный кусочек парчи.
Я посею цветы по высокому русскому снегу,
Чтоб играла метель в васильки, васильки, васильки,
Но ударил вернувшийся сокол под сердце с разбегу...
...Гусь летит в середине рыдающей русской строки.
***
Как заплачу я в синие ленты
Перед группою русских цветов
За деревней, которой уж нету,
Лишь осталась кирпичная кровь.
Вещество моё всё помирает,
Принимая печаль этих мест,
И душа с себя тело снимает
Среди низко опущенных звезд.
Пока льётся из глаз проявитель,
Вижу, как погубили обитель:
Растерзали деревья и доски.
И большие кукушкины слёзки.
***
Умер дед. Семья сидит у тела.
Самый старый дед в селе Мотково.
Самый-самый старый дед Валера
Будет жить на небе голубом.
Дед отцвёл. Про тонкую рябину
Замолчал его аккордеон.
Перед смертью он сходил на почту,
Пацанам раздал аккредитив.
Я-то знал, что деда умирает...
Мы соседи. Через городьбу.
Светлый стал. Глядит невыносимо.
Я сосед его. Колхозный тракторист.
Надо ж быть мальчишкой, кавалером,
Чтоб с такой улыбкой помереть.
Бабы его белым коленкором
Спеленали, будто он родился,
Мужики на белых полотенцах
Отнесли, наверно, в самый рай.
Брат мой, Саша, из пединститута
Раньше брал у дедушки фольклор,
А теперь сидит, тоскует, курит,
Повторяет: замять... синий цвет...
Так мы дедушку весной и схоронили.
День был серенький, но чей-то самолёт
Прозвенел над тополем, заврался...
Видно, лётчик деревенский был, и вот
С нашим дедушкой на небе повстречался.
***
Грусть невестина. Идёт вечный снег.
Всё поставлено на свои места.
Мне невесело. Я люблю вас всех,
Кто любить меня не перестал.
Вот начало пути. По нему пойду
Вместе с вами, возьмите, а?
Чтоб не видеть, как бедная церковь в саду
Прячет очи от глаз вытрезвителя.
Сколько ног вышивало мне снег под окном,
А потом, когда пряжа рвалась,
Я прощенье просил у знакомых икон,
Что втоптал эту вышивку в грязь.
Возжалеть бы о прошлом, но чёрт начеку -
Кони сбились с дороги и встали,
И не могут никак заступить за черту,
Где любить вы меня перестали.
Грусть невестина. Идет вечный снег.
Всё поставлено на свои места.
Мне невесело. Я люблю вас всех.
***
пепел
Всё заросло высокою травою,
Мне не дойти до отчего крыльца,
Зато цветы, что жили под горою,
Теперь стоят у мокрого лица.
Я не один. Нас много во печали.
У всех в лице отцовские черты.
Мы только здесь друг друга повстречали.
Нас привели тяжёлые цветы.
Из тридцати лишь первый задержался,
Мы ждём его и видим сквозь траву:
Вот он упал, вот бережно поднялся,
Вчера лишь год исполнилось ему.
Но всё равно - он первый на пороге,
Он нас зовёт в забытый нами дом,
А по дороге тополь одноногий
Идёт за нами плакать под окном.
Лишь мы вошли, как два пятна на стенке
Наполнилися светом золотым:
Портрет отца в заштопанной бессменке
И мама молодая рядом с ним.
На этом месте синяя извёстка
Вновь превратилась в нежный негатив,
Я видел, как отвёл глаза мой тёзка,
Но всё же сел за стол он супротив.
А где малыш? Отцова табуретка
Теперь твоя. Командуй, дорогой.
На этот край - восьмая пятилетка,
А юноши и дети - на другой.
К стеклу прижавшись, тополь многодетный
Смотрел, как в печке новенький огонь
То на колени падал, беззаветный,
То красной гривой встряхивал, как конь.
Что ж мы молчим? Семнадцатый от краю,
Скажи, ведь ты последний уходил...
- Дай мне гармонь, я всё тебе сыграю,
Отцовскую, прости, не сохранил.
А ты? А ты? - Не надо, брат, не надо.
Никто отца и мать не навестил.
Я видел: вдоль реки брела ограда...
Он и её на волю отпустил.
Он замолчал и в это время сильный
Раздался стук. Печальное окно
Рукою тополь вынул многожильной,
Зажав, как "пусто-пусто" в домино.
- Отец и мать ходили на дорогу,
За край села, за дальнюю межу...
И вместе в один день явились к Богу -
Он их позвал. Пойдёмте, покажу.
Он им сказал: я вам нашёл замену,
Вы сильно износились, сизари,
Два клёна посажу и их как вас одену,
Чтоб дети узнавали издали.
Все встали вон. В поношенной шинели
Шёл тополь впереди, - за стариком
Ограда шла, за ней цветы синели
И братья мои двигались комком.
И сколько ж нас, таких вот опоздавших,
Живых, но как бы без вести пропавших,
Отца и мать на старости продавших
И лишь теперь заплакавших навзрыд -
Видать, душа не вытерпела муки
Беспамятства бессовестной разлуки
И, содрогнувшись, выделила стыд.
И вот теперь в своей прокуратуре,
В своём бессонном пристальном суде
Мы ищем оправданья в диктатуре
Тяжёлой памяти, но нет его нигде.
Тогда зовём к родительскому дому
Всех тех, кем были тридцать лет подряд.
Всё кажется: они нас по-другому
Осудят и к любви приговорят.
И я позвал, но, сколько ни старались,
Друг друга не могли никак понять.
А со стены нам горько улыбались
Отец и мать.
Теперь пора. Дрова почти сгорели.
И день сгорел. Два клёна за селом
Мне встретились и долго вслед смотрели...
Ведь я один сидел за тем столом.
* * *
Николаю Шипилову
За деревней, в цветах, лебеде и крапиве
Умер конь вороной во цвету, во хмелю, на лугу.
Он хотел отдохнуть, но его всякий раз торопили,
Как торопят меня, а я больше бежать не могу.
От весёлой реки, по траве, из последних силёнок,
Огибая цветы, торопя черноглазую мать,
К вороному коню, задыхаясь, бежит жеребёнок,
Но ему перед батей уже никогда не сплясать.
Председатель вздохнёт, и закроет лиловые очи,
И погладит звезду, и кузнечика с гривы смахнёт,
Похоронит коня, выйдет в сад покурить среди ночи,
А потом до утра своих глаз вороных не сомкнёт.
Затуманится луг. Все товарищи выйдут в ночное,
А во лбу жеребёнка в ту ночь загорится звезда,
И при свете её он увидит вдали городское
Незнакомое поле. Вороного тянуло туда.
За заставой, в цветах, лебеде и крапиве
Умер русский поэт во цвету, во хмелю, на лугу.
Он лежал на траве, и в его разметавшейся гриве
Спал кузнечик ночной, не улёгшийся, видно, в строку.
И когда на заре поднимали поэты поэта,
Уронили в цветы небольшую живую тетрадь,
А когда все ушли, из соседнего нежного лета
Прибежал жеребёнок, нагнулся и начал читать.
Алексей Назаров 9 18.07.2017 18:34 Заявить о нарушении
...красиво,Истинно и глубоко...
перечитываю сейчас о Толстом (Н.Гусев, "2 года с Толстым") - убеждаюсь в который раз, насколько бережно следует с (именно!) РУССКИМ языком...
...и особенно в стихах, в поэзии...
с уважением-к-Единомышленникам,Р.А.-старый травник.
Андрей Рябоконь 20.08.2017 20:24 Заявить о нарушении
перечитываю сейчас о Толстом (Н.Гусев, "2 года с Толстым") - убеждаюсь в который раз, насколько бережно следует с (именно!) РУССКИМ языком...
...и особенно в стихах, в поэзии...
с уважением-к-Единомышленникам,Р.А.-старый травник.
Андрей Рябоконь 20.08.2017 20:24 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.