Луны

Я, вероятно, последний романтик. На этой улице, где каждое слово как вата, закладывает уши, медленно изо рта как туман вытекает наружу, и обволакивает и затыкает тот самый тонкий изящный слух, которым можно услышать, как тянутся из земли деревья к небу, слышать как глубоки лужи. Я, как обычно, жду, что ты скажешь. Я вся акустическое внимание. Я одно огромное ухо. Прислонюсь, покурю. Солнце, пыльно, земля, парапеты. Может, я тебе просто снюсь. Не плохой вариант. Декорации сна: на тебя не похоже, слегка грубовато… Штукатурка осыпалась местами, на стене нарисованы вечные буквы. Основа основы священный-святящийся алфавит. Пыльно. Земля. Тополя. Парапеты и нет гранита. Ни камушка. Далеко до Невы. Поиграть бы в ножички во дворе, где в крапиве запутался чей то уставший мяч. Чей-то опущенный вниз взгляд - рывок - нет… не встать. Сидеть на кортах дымить, в ожидании, когда откроются двери в рай. Ждать много лет, не меняться не старится, потом умереть, (мячик в крапиве совсем уже сдулся), солнце ломает стекла окна на темноту и свет. / Я последний романтик. Луна ярко-желтым пятном висит, как приговор или как неоплаченная цена. Я в нее влюблена. Я схожу с ума по луне. В такие ночи я смею думать, может, ты мне снишься, не я тебе? Понимаешь, я нечто давно превратившееся в бесполое существо, все еще, вспоминая, чувствую как внутри прорастает цветок, поднимается стон бьющийся, как зверь в клетке, звенящий, как нотка оставленная уличным музыкантом у стойки бармену (не надо сдачи), стон трепещущийся и живой, как рыба, выброшенная на песок. У цветка прорастают шипы грациозно и четко прокалывают насквозь, я на выпуск рубашку, чтобы не было видно. (Свожу крепко, до боли, ноги. Сладко ноет живот. Облизываю губы) Я, должно быть, последний романтик. А может мне просто двенадцать я сплю, скоро в школу вставать, по венам течет весна, как по тонким зеленым веткам прохладный и нежный сок.