Полураспад ядра

                Посвящается Анке Радич (дочери генерала Ратко Младича)
 
    Часть I.
   
    Мимо вещевого рынка, иногда заглядываясь на товар, нехитрым способом выставленный на этих потрепанных примитивных прилавках-раскладушках, возвращались домой с последнего своего мероприятия в родном медучилище две девчушки. В городе заметным образом наступала весна. То есть действительно наступала по всем фронтам, а не вступала в свои права. Птицы стали намного веселее щебетать, пригретые солнышком, люди вылезли из своих объемных зимних одежд и как-то даже похорошели. Девчата оголили коленки и стали соблазнительны, как никогда.
    А ведь каждый год хотелось дожить до весны. Казалось, потом с её приходом станет, просто не может не стать, намного легче. Войны и катаклизмы и должны заканчиваться весной. Мы победители, поколение детей, рожденных детьми победителей, у которых знание, что мы непобедимы, как ген крови.
    Где-то подсознательно мы лелеем надежду, что природа, когда никогда вспоминает о людях, и даёт шанс снова почувствовать в крови жизнь. Но кровь девчонок ещё была молодой и горячей, и о том, что будут другие дни, когда кровь превратится в студень, они не задумывались, да и знать не могли. Повседневные, но с долей особенности сегодняшенего дня, их  мысли бежали вслед весенним ручьям и с той же необдуманностью в выборе пути, авось, прорвёмся — их весна была весной выхода в новый свет. Всего за пару часов до этого дефиле по рынку подружкам выдали дипломы. Настоящие, пахнущие типографией, чернилами и верой в себя: что своими знаниями, а не кой-какие купленные корочки в невесть каком переходе. Хотя именно второе было более встречаемо "на ура", потому как, вдруг, в последнее время стало модным  иметь именно возможность прикупить себе "дипломчик". В целом, не то чтобы модным, скорее это котировалось больше, чем горбатиться, как серая масса, за диплом в учебном заведении.
    Наступивший прогресс в хаосе и развале всего и вся на этих территориях довел дело образования до логического завершения. Купить диплом во много раз престижнее, чем получить официальный. Это недвусмысленно свидетельствовало о твоем уровне доходов и разумеется о социальном статусе семьи. Хотя мало где афишировалось, но город невелик и были заметны эти чудеса образования. Однако так как на работу брали в основном по протекции и родственным связям, было бы за что зацепиться в анкете, то и с последующим применением соответствующего документа проблем не было.
    Правда, наши выпускницы были из семей среднего уровня состоятельности и не могли траться на дорогие липовые дипломы. А барахло, можно было применить только при уж очень серьёзной мохнатой лапе. Поэтому в сумочках сейчас лежали настоящие синенькие книжечки: с присвоением квалификации — медицинская сестра (акушерка).
    — Наташ, надо бы как-то отпраздновать, — приостановилась у одного из лотков, та что была чуть постарше, или это только так казалось из-за несколько вызывающего вида: «леди в нуар», так она окрестила свой прикид.
     Это действительно был — иссиня-чёрный образ женщины-вамп. На сколько можно было соответствовать соответствующему глянцевому оригиналу. Черные ботфорты, черные колготки, черная полоска трикотажа — на бёдрах, кожаная косуха и самое важное волосы — перекрашенные в железно-черный цвет. Длинные и развевающиеся на ветру, как грива. Собственный русый цвет, при малейшем проявлении, тут же безжалостно закрашивался в тон самого, что ни на есть, угольного цвета.
    — Ленок, у меня родители дома ждут, мама, наверное, уже и стол накрыла, — несколько засомневалась в слове «отпраздновать» подружка.
    — Ну, ты даёшь. Вырваться пора на люди. То да сё, а ты всё под юбки прячешься, -    Елена недвусмысленно хмыкнула, оглядев ещё раз свою нерешительную и невзрачную, как в очередной раз подумалось, сокурсницу.
     Потертые джинсы, явно старшей сестры, какая- то неприметная курточка, боты, несомненно, с местного рынка, правда личиком подружка удалась. Особенно этот нос с горбинкой, выдавал, как думалось, породу, не то, что свой - курносый, но нос ещё рассмотреть надо. Да, в целом на фоне такой подруги черный во многом выигрывал. Что и требовалось доказать.
    — Ладно, не заводись. Но деньжат сама знаешь. Зарплату ещё за позапрошлый месяц не отдали, а там за квартиру, да еще и Людка собралась ехать в Россию за товаром, - Наташа, как всегда, велась на поддевку подруги по поводу отсталости во взглядах на жизнь.
    — А вот и ничего, - ободренная своим влиянием на ровесниц, взяла Лена бразды правления в свои руки, и, подмигнув темным веком глаза, решила, - сейчас  пройдусь по рынку, глядишь, казак не без доли.
    После чего девчонки действительно прошлись по рынку. А времена были такие, что многим зарплату в городе выдавали продуктами, потому подружкам хватило и на палочку колбасы, и на шпроты, и на мазовецкий паштет.
    — А, пан, не сделает скидку таким молоденьким и неопытным пани?
    — Але прошу пане теш муша живо з тым цо?
    — Но пусть пан войдет в положение. У нас праздник. Мы стали дипломированными медсёстрами. Может, ещё к вам в Польшу на работу завербуемся — тогда и сочтемся, — строила глазки та, что обещалась пройтись по рынку.
    — Добже, только в Польску в працу пилегньярек альбо.
    — Как тебе? Видишь дело сделано, — повернулась бойкая девица к своей неумевшей торговаться подруге, — Правда, говорит, дорога в Польшу заказана. Свои медсестры безработные.
    Ещё раз мило прощебетав пану подзякованне, девчата отправились за бутылочкой вина - празновать так празновать! Заметим, что это только так по старой памяти, говорится за бутылочкой. Настоящее вино давно продавалось или из-под полы в стеклянных бутылках — и стоило приметно дорого, или в тетра-паках из бумаги, что не меняло его вкусовых качеств, но было приметно доступнее.
    — И куда теперь? — прикидывали выпускницы.
    — Можно и ко мне, если тебя не смутит мой братан. Могёт быть на веселее. Тогда зануда уполовинит праздничный обед.
    Пожав плечами, Лена повернулась в нужном направлении. Девушки почти отошли от местного блошиного рынка, когда вдруг услышали:
    — Наташка! Тебя ли вижу?
    Ловко вибрируя корпусом, между покупательниц у лотков, к ним приближался одноклассник этой самой Наташки.
    — Дай обниму, красотулька.
    И парень недвусмысленно облапил свою знакомую.
    — Да пусти ты, люди смотрят.
    — Во-во деревенщина, — ухмыльнулся кавалер, — не жила в больших городах, где ты всем по хер.
    — Не груби, Игорь. Тебе и вправду, видимо, по хер.
    — Не наезжай,  — примирительно подмигнул собеседник, - знакомь с подругой.
    — Эмма, - внимательно, глядя в глаза новому знакомому, представилась пиковая девушка.
    — И не удивительно. Каких кровей будете?
    — Где-то была бабка из старорежимных немцев, — поделилась родословной Ленка.
    Она давно презирала это затасканное имя. Этих ленок пруд пруди. Никогда не запомнишься парню. Сколько она уже воевала с матерью за такое пофигистическое отношение к судьбе ребенка, тогда восемнадцать лет назад. Но матери и дела не было до дочкиных терзаний. Что тогда, что теперь. «Имя как у всех, не Глаша какая, чем тебе не по нраву» — не вникала в проблемы дочки мама. И всё надеялась — перебесится. Замуж ей пора. Вот и кобенится.
    — Ну, чайки? Чем собрались заниматься? — приобняв за талию землячек, не унимался Игорёк.
    И те объяснили, откуда и куда направлялись до Игорева прибытия в родной город из мест крайне цивильных, как он сам пояснил, то есть до только что состоявшейся встречи.
    — Тогда едем ко мне. У меня тут небольшой хазик. Разжился на чужбине.
    — Да ты крут, — ещё сильнее заинтересовалась Ленка, — и тачка, и хаза. Когда это в восемнадцать лет можно было успеть. Уж не из бригад ли подфартило?
    — Не хами. Не то, что подумала. А вот, что на самом деле, может и расскажу, только не в людном месте вести базар.
    И, сев в какую-то иномарку, компания двинулась отмечать самый серьезный шаг в жизни молоденьких медсестер. Самый серьёзный — это из сегодняшней речи директора.
    — Только дипломы у вас свободные, так что искать работу надобно самим. Правда, мы в свое время об этом и мечтать не могли. Пока не отпашешь свои законные два-три года молодым специалистом, ни о какой свободе и не мечтай. А у вас с этой волей возник свой плюс, может удастся и не плохо устроиться, у кого, конечно, есть сноровка. Правда, платят в здравоохранении сегодня мизер, но вспомните, как начинали после войны наши родители, задумайтесь и не слишком надейтесь, что кому-то вы там нужны. Сами и только сами. Одно прошу, — настаивал директор, привыкший к ним за три года и жалевший, уже почти как родных, благо был человек старой закалки и понимания, что многим совсем нелегко, что в его стенах, что за ними,  (— Глупые и наивные, — думал.) — Так вот, как отец настаиваю, не идите вы на этот рынок. Не втягивайтесь в торговлю. Это для вас конец. Как начешешь мотаться челноком — не устоишь. Попытайтесь сохранить профессию, глядишь, наступят другие времена. И в вас признают людей.
    Однако, выпускницы директора уже слушали в пол-уха. Да и что слушать, когда жизнь сама всё расставит по местам.
    Когда-то выпускной в медучилище был целым событием. И проходил совсем в других красках, непременно заканчивался сладким столом и танцами. В городе в то время располагалось ещё и училище военных инженеров, а выпуски обоих альма-матер были приурочены друг к другу. Теперь же, за ненадобностью на родине военных технарей, училище сменило ориентацию и его стенах уже готовили людей мирного профиля: нефте и газодобытчиков для вахт на Россию по ускоренной программе, без каких-то там гуманитарных и теоретических навыков, сугубо профессионалов, и к былой культурной программе между двумя учебными заведениями теперь уже не было возврата.
    Когда молодежь, осмотрев апартаменты, вдоволь поохала над состоятельным джигитом, а заодно и над бесперспективностью работы в городе с таким пустым дипломом, как медичка, возник обещанный Игорем разговор, с чего начать, чтобы не пропасть, а выйти из серой грязной массы трудящихся в нормальный мир.
    — Или ты на капитал, или капитал на тебя, — разглагольствовал видавший виды субъект. — Но капитал надо заработать — вот самый сложный в этой цепочке пункт.
    — Да колись уже. Где у тебя заначка? — все старалась понравится Игорьку Лена.
    — Это не заначка, а серьезная фирма. Вот ты интересуешься международным положением, к примеру?
    Девчонки не только международным, но и в целом никаким положением не интересовались. Ценами на бывшем союзном пространстве — безусловно. Что куда свезти: продать или там перекупить, так как нужно было на что-то жить — однозначно. Бесспорно они слушали какие-то там новостные программы, но что бы так глобально, применительно к себе? Зачем оно им надо?
    — Вот и прокол в вашей судьбе нарисовался, — подытожил Игорь, — Не знать основных политических моментов это бабья глупость.
    Тут он и изложил им вкратце международный расклад на сегодня. Что там творится в Европе, откуда он теперь нарисовался на просторах отечества, и куда и им бы не мешало двинуться, если есть голова на плечах.
    — Да ты говори, что конкретно предлагаешь? — не понимала намёков Ленка.
    — Нет, это беседа индивидуальная, — посматривая на точёные фигурки хмельным глазом, отвечал Игорь, вновь возвращаясь к теме «только на Западе у нас перспектива».
    — Ребята, тогда я пойду пока. Меня уже давно ждут дома, девчонки обещали сложится на подарок к выпуску.
    Игорь вышел на лестничную клетку, проводить Наташу.
    — Ты смотри, не пропадай. И тебе это должно быть интересно. Потом и с сестрами поговоришь. Они-то как здесь теперь?
    — Да всё как-то так, — неопределенно пожала плечиком Наташа, — Людка мотается в Нижневартовск, возит женское бельё. Увидишь — не поверишь: все на десятку больше дают. Измоталась в конец. Правда, теперь там у неё на Севере вроде хахаль намечается, а то мама совсем ей спуску не даёт с замужеством этим. Пора уже, конечно, чего там. Но разве ж от нас всё зависит. А Тома в этом году школу заканчивает. Людка думает её к себе приобщить. Будет возить ей туда в Россию вещи, когда она переедет к другу. Не придётся сдавать всё оптом местным перекупщикам. Всё ж и денег будет поболее. Люда, ведь, и меня когда-то хотела подхватить в свой бизнес, да отец не дал. Всё думал нас выучить. А много он диплом этот Милке нужен в её купи-продай, потому сейчас на Тамару он уже рукой махнул. Делай, как знаешь, говорит.
    — Но ты не раскисай главное. Думаешь, я трепался на счёт заграницы. Дело верное. Но серьезное.
    — Да ты хоть намекни, а то строишь из себя круть неземную, — потрепала Наташка по старой памяти друга по макушке.
    — Так о чём же я вам и говорил. Ты помнишь, сколько в Афган бесплатно, считай, отправляли. А теперь вот в Югославии нужны свои славяне. Там серьезная заваруха идёт. И медсёстры там — это тебе не здесь с кваса на хлеб. Это нормальный заработок и заметь к конвертируемой валюте. Станешь как человек — машина, дом, да и замуж там среди мужиков проще выскочить, а не там так здесь. Кто когда от богатой бабы отказывался.
    — Где вы там застряли? — послышался Ленкин недовольный голос. Ей ой как не хотелось упускать такого завидного знакомого.
    — Всё я побежала, — взмахнув рукой в воздушном поцелуе, Натка застучала каблучками по ступенькам лестничного марша.
   
    Часть II
   
    — Мам, прекрати психовать, — всё больше раздражаясь, Наташа уже не могла себя сдерживать.
    — Наташ, ты должна мне, в конце концов, всё током объяснить, — женщина перебирала в очередной раз вещи в дочкиной дорожной сумке. — И не мельтешись ты. Сядь и поясни мне досконально — куда и к кому конкретно он тебя отправляет.
    Наташка двигалась как заведённая. Из спальни в зал, от шкафа к софе, на которой были разбросаны белье, свитера, костимы — все, что она уже второй день перебирала, пытаясь определить, что конкретно прихватить с собой в дорогу. «Досконально, — машинально отметила она, — это из старорежимных маминых фраз, сейчас она все больше упрощает свою речь, а когда-то гордилась своею начитанностью». Много вещей брать не рекомендовалось, но что-то ей, тем не менее, необходимо. Мама же вместо помощи всячески стремилась отсрочить день отъезда дочери, вот и сейчас что-то такое говорила под руку, требовала в который уже раз объяснений.
    Правда, ей Натка уже полгода что-то там такое ей напевала про новую работу то ли в Болгарии, то ли в Чехии. Но мать напрочь не желала слышать об отъезде. Только только ей удалось, наконец, с грехом пополам выдать замуж старшую, только только она с облегчением вздохнула, что теперь-то две девчонки на шее: а это всё ж таки меньше чем три — на целую треть. И вот на тебе. Тома рвётся в Россию в горничные в какую-то гостиницу. Не хочет она в бизнес к старшей. Всё здоровье съели эти её базары. Глянь на «старуху». Страх божий. И поэтому только и удалось отхватить какого-то сорокалетнего пропойцу в этой Сибири. Кто на неё тут вообще смотрел. Распухла от этих своих бутербродов и обедов на скорую руку. Совсем на человека перестала быть похожа. Слова и гневный взгляд младшей давно стоят немым укором в глазах матери, осунувшейся от всех этих невзгод подросших дочерей. Вот ведь — хотела облегчить этим жизнь, выпроводив старшую — так на тебе, все три за порог.
    Незаметно для себя женщина начинает плакать. Вертихвостки — пыталась, она разозлиться. Но обида выскальзывает из груди только тихим стоном.
    — Мам, тебе что плохо?
    — Нет не то что бы очень, но будь всё же добра. Объясни мне этот твой отъезд. Если что случится — то хотя бы знать, где тебя искать. Сколько сейчас пропадает девочек. И то дома, а то совсем у черта на рогах.
    И Ната с горем пополам начинает повторять свой обычный рассказ. Примерно так, как её научил говорить на заданную тему Игорь. Фирма, которой она оплатила услугу по поиску работы, в интернете нашла для неё несколько рабочих вакансий за пределами страны. Конкретно будет ли это Болгария или Чехия пока не известно. Там при личном собеседовании в каком-то офисе этой фирмы за границей ей будет предложено конкретное место — медицинской сестры в госпитале для военных или при поликлинике.
    — Но ты точно уверена, что не попадёшь в сексуальный притон. Что из тебя там не сделают бесправную рабыню в этом их медучреждении? — всё повторяет, как заевшая пластинка, мама слова, которые ей многие говорили в ответ на новость, что дочь едет за границу работать в поликлинике медсестрой.
    Мало кто верил в нормальные рабочие места, чаще всего люди уезжали и приезжали ни с чем, если вообще возвращались домой. Разве что проститутки котировались, как считалось, довольно неплохо. Особенно в Турции, поэтому часто можно было слышать, что женщина прилично поднялась с турецких интимуслуг. К этому виду заработка относились как к само собой разумеющемуся, хотя всего каких-то десяток лет назад проституция явно была у народа не в чести.
    — Мама, но я еду не одна. Нас пять человек. И даже одна из девчонок без пяти минут врач — оставалось ей там что-то с только годик до диплома, но там у неё в семье кто-то заболел, и она стала за сиделку, да так и отбилась от рук: то пропуски, то незачёты — вот и вылетела из своего меда. Куда ей теперь? И потом я хорошо знаю Игоря, ты ж в курсе. Так что он-то мне плохого не посоветует. Сколько я тебе всё это раз успела рассказать? — дочка присела возле мамы и стараясь успокоить — начала потихоньку поглаживать опустившиеся полные руки.
    Мама вперившись в одну точку думала о чём-то своем, потом вздохнула поглубже, и они, не сговариваясь, пошли пить чай.
    — Донь, может тебе на дорожку испечь чего? — женщина всё пыталась занять свои мысли, хотя бы каким-никаким действием, в пользу дочки, да и отвлекающим от нехороших новостей, которые часто бывали связанными со всеми этими скитаниями по чужим странам. Особенно сейчас, когда собственно наступила минута безвременья и безвластия после развала союза.
    — Мам, ну ты прямо как маленькая. Мне нельзя брать много груза. Нас там где-нибудь покормят, — Наташка, помешивая чай, потихоньку так же успокоилась.
    Вдруг, ей стало ясно, что действительно, уезжай она с кем-то из знакомых, было бы намного легче. Но тут нежданно-негаданно с Эмкой приключилась беда.
    И она осталась одна. Игорь никого из их группы после Лены даже не стал рассматривать как кандидатуру.
    — Нет. И больше к этому разговору не возвращайся — это плохая примета, — вдруг став суеверным заявил он.
    Вечером, перед тем как заснуть Наташка снова стала думать про Ленку. Прошло уже месяца четыре, а та все не шла из головы. Удивляло в истории многое. Сначала она видела сон, что с Ленкой должно случиться, что-то нехорошее. Но так как она в то время была далеко от дома у бабушки — сну она не придала никакого значения. То есть как учила бабушка — пошептала "куда ночь, туда и сон", и дело с концом. В том сне Ленка была совершенно обнаженной и просила её о помощи. А бабушка всегда говорила, что снить кого-то обнаженным к бесчестию. Да какое там дома с Ленкой могло случиться бесчестие, махнула рукой на приметы Наташа.
    Вроде с Игорем у них пошли неплохо дела. Первое время она всё забегала через день похвастаться, как да что. Рассказывала о прохождениях дружка, о возможностях которые перед ним откроются в других странах, где не то что в этой дыре — народ совсем по-другому смотрит на мир и жизнь.
    — Да тут люди уже дуреют от этих цен и отсутствия зарплат. Ты понимаешь, что можно жить по — человечески, но не здесь. Когда здесь кто жил, всё то неурожай, то недород. И дальше будет куда хуже. Я думаю и возвращаться сюда снова не стоит. Как оно не пойдёт, а здесь нам конец, — и Эмка всё больше распалялась. Её душа рвалась к новой жизни, к новым мечтам, которые посеял в её душе Игорь.
    И вот вся её неуёмная энергия, оказалось, ушла в пустоту.
    Когда Наташа вернулась домой, то первое что ей сообщили ещё на вокзале, встреченные знакомые — это, что Ленка погибла. Её и обнаружили, действительно абсолютно раздетой, и мёртвой прямо недалеко от дома. Наташа так удивилась, что сон и случившееся с подругой произошли почти день в день, что стала даже спрашивать маму: может у меня какие экстрасенсорные способности? Но мама относилась ко всему неуверенно.
    — Кто его теперь знает, — это было обычное начало всех её разговоров за жизнь, «теперь» — то есть после того как из под ног ушла почва нормальной жизни в той далёкой уже невозвратимо развалившейся стране, — Теперь видишь сколько разных экстрасенсов. Вон Чумак с Кашперовскм сколько народу вылечили. Когда-то всё по бабкам ходили, а сегодня прогресс, говорят, дети индиго пошли. Все скоро будем со способностями.
    Мама долго смотрела на дочку, словно потеряла какую-то мысль. Потом добавила:
    — Если не сдохнем раньше.
    — Мама, как ты мне дорога с этими твоими вечно заунывными разговорами, -взвинтилась Наташа, — Сколько тебя просить не трави душу.
    И она вышла к себе, хлопнув дверью. Постояв у окна и посмотрев, как горожане ловят загар на местном озере под окном, девушка прилегла на ковер на полу. По телу разлилась волна расслабления. Наташа не успела на похороны Лены, но пообещала себе сходить туда на днях. Может быть поговорить, и Игорь её сводит, раз уж у них так прекрасно наладились до этого отношения.
    Но Игорь на удивление и слышать не желал, ни о какой поминальной поездке на кладбище.
    — У меня не такие ностальгические чувства, как ты себе вообразила, — сказал он, едва услышал, про желание Наташи сходить с ним на кладбище, — Да и следствие ещё идёт. А по психологическим тестам говорят, часто определяют, что преступника тянет на место преступления.
    — Какое же это место? Это как раз жертва без места, — настаивала Наташа.
    — Вот. Тем более. Не втравливай меня в эти ваши местные неурядицы. У меня должна быть чистая автобиография. Мне ещё в загранку надо. Что ты хочешь, что б я бизнес потерял из-за этой ****и, — парень налил себе полстакана водки, которую они открыли за встречу — и, не предлагая составить компанию, залпом выпил, прервав свою речь.
    — Но Ленка не была ****ью, — разозлилась Наташка.
    — Была — не была, разве в этом дело? Знать ничего не знаю. Кто-то ж с ней так пошутил. Поэтому и ты держись подальше. Мало ли чего там. Уезжать отсюда надо. Вот и весь сказ. Правда, из-за всей этой байды пока сложно. Но запомни надо иметь чистые руки. Иначе дело швах.
    И вот, наконец-то, дело сдвинулось и мёртвой точки. Нашли ли кого они там, Наташка так и не поняла, но Игорь уже имел возможность покинуть страну. И дело было за малым. Уладить формальности.
    Раненько утром, поеживаясь от холода, Наташа поджидала на окраине города микроавтобус. Мама всё рвалась вместе с ней прогуляться до выезда из города. Но Наташка была настойчива. Поцеловав иконку с Божьей Матерью, которую, зачастившая в церковь, женщина держала в доме для особых случаев, и послушав мамину тихую молитву, Наташа тем не менее не передумала:
    — Мам, он просил без свидетелей.
    - Что я тебе за свидетель? Просто хоть машину запомню — на всякий случай.
    — Вот это-то и есть на сегодня лишнее, — целуя в последний раз мать, Наташка вытирала ей своими губами слёзы, — Всё будет отлично. Жди звонка.
    — Ты ничего не забыла? Документы и прочее там, — спросила мама уже вдогонку.
    Натка повернулась, послала свой коронный воздушный поцелуй и ответила:
    — Мам да всё у Игоря, не бойся ты за меня.
    И вот она уже наблюдает, как за зашторенным сеткой окном пробегают окрестности пригорода. Она садилась в машину последней, но Игорь ей оставил переднее сидение.
    — Главное проскочить погранцов. И девчонки вы у цели, — подмигнул он собравшимся, включая музыку.
    — С Богом, — водитель перекрестил дорогу и все тронулись.
   
    Часть III
   
    Осень за окнами давала о себе знать. Небо затягивалось серой пеленой опускавшей на землю столь же серый моросящий занавес. Водитель, до этого гнавший по пустой трассе как сумасшедший, явно стал сбрасывать скорость — не заметишь, как пойдешь юзом. Да и машин постепенно прибавлялось. Всё больше автобусы с челноками на Польшу и обратно. И хотя тоже неслись как угорелые, их скорость явно была неприемлемой для быстрого прохождения территории, на что вначале рассчитывал Игорь.
    — Ладно, не гони, — дал он знать водителю, что можно сбросить скорость. Видимо, тот сам не мог принимать решения по графику передвижения, — может прикроемся за коробками.
    Но ещё через полчаса стало ясно, что они попали уже в поле зрения, и надо ждать конкретную бригаду. И действительно, только Игорь стал прикидывать, как проскочить еще хотя бы сто километров, как нарисовалась девятка, которая явно висела на хвосте и сигналила дальним светом — остановись.
    — Что скажешь? — показал водитель на зеркало заднего вида.
    У Игоря были деньги за провоз багажа, но каждый раз проскакивая территорию без оплаты трассовикам можно было положить полштуки в карман. А деньги они на дороге не валяются. Но тут видно крючок был заброшен верно, потому как девятка никаких попыток обойти не делала — значит, пост впереди на шоссе. И верно, водитель вовремя заметил вынырнувшую из-за поворота иномарку чуть в перерез микроавтобусу — и остановился.
    Девятка обошла и стала впритык к переднему бамперу. Пацаны в черных трикотажных шапочках, чем-то вероятно похожие между собой, или они все были чем-то похожи, чтобы меньше запоминаться, подошли к машине и дали знак открыть двери.
    Игорь вышел из машины.
    — Куда движешься? — услышал он хрипловатый бас.
    — На море с девочками, — ухмыльнулся он в ответ.
    — Покаж товар? — подошёл второй.
    И Игорь открыл салон автомобиля. Девчонки, не зная как реагировать, тихонько молчали.
    — Ничё так тёлки, — осмотрев каждую в отдельности, констатировал тот, что заинтересовался салоном. — Ведь брешешь, что на море. Колись куда?
    — Да говорю тебе, — напрягся Игорь, если не выдержишь, понял он, сорвут по полной, — Ты ж видишь желторотики.
    — Да чё ты гонишь, какое море на зиму глядя, — настаивал несговорчивый трассовик. — Открой багажник.
    И перерыв вещи пассажирок, сплюнул:
    — Что-то ты финтишь, а не пойму, — черные зрачки сверлили Игорька, но и Игорь был не промах, даром, что совсем пацанёнок. «И не таких делали», — мелькнула мысль.
    — Ты ж убедился. Всё чисто.
    Досматривавший машину пнул по камере. Ещё раз заглянул в салон и выдал резюме:
    — Таксу знаешь. Но раз уж и вправду в межсезонье едешь — по стольнику с рыла.
    И Игорь спорить не стал. Отдавая деньги, подождал, пока всё это время молчавший второй, проверит баксы на подлинность, и поинтересовался:
    — Никто больше не тормознёт?
    — Сам понимаешь, территорию держим в норме. Мы ж не против, надо ехать — едь. Только будь добр за проезд по территории и безопасность плати. Кто ж от своего куска откажется.
    Игорь ничего, не ответив, занял своё место в автомобиле.
    Девятка проехала вперёд и дала дорогу. Водитель без долгих размышлений нажал на газ. И вновь серый мокрый асфальт побежал под колёса. Когда подъехали к границе, стало ясно, что время почти упущено. Вот-вот закроется коридор. Игорь и водитель заметно нервничали. Не хватало застрять здесь на пару суток, до вступления уходящей смены на дежурство.
    Девчонки всё ещё под впечатлением проверки на дороге молчали как мыши. У черных парней недвусмысленно из-за ремней выглядывали стволы. Это поубавило энтузиазм. Кто его знает — эту дорогу, чего ещё ждать.
    Игорь вышел на асфальт и, сгорбившись под дожём, двинулся в сторону КПП. Все чувствовали напряжение. Но через минут десять — его фигура проявилась в мареве, и призывно дала знак подъехать.
    Поравнявшись с авто, он не садясь в машину, показал куда подъехать. И вновь исчез с глаз. Еще минут через пятнадцать -двадцать он уже спокойным размеренным шагом подошёл к микроавтобусу и отряхнувшись от водянистой измороси, открыл дверь:
    — Живём, ты, сука, молодец. Успел к закрытию. Получишь чаевые, — настроение Игорька передалось пассажиркам. Всё облегченно вздохнули и двинулись вперёд.
    — На втором пункте притормозишь, где скажу. Тут уже не долго.
    И правда, здесь управились ещё быстрее и можно было ехать с чистой совестью.
    — Через час-полтора перекур.
    Под монотонный дождь салон задремал.
    — Выходи сони, тут у нас хаза, — разбудил девушек голос Игорька.
    И действительно. В каком-то домишке на отшибе посёлка девчонок встретили старики. Накрыли на стол.
    — Здоровый крестьянский обед, — нахваливал свои услуги присевший на лавку дед.
    Помывшись, перекусив, перезнакомившись — девочкам стало куда веселее.
    И вновь трасса. Но теперь они уже не смотрели буками друг на друга. До этого ведь никто их не знакомил и ни одна с другой нигде не встречались — так что порассказать, что да как, представилась полнейшая возможность.
    Илона, сидевшая позади Наташи, оказалась симпатичной хохотушкой. По ходу выяснилось: она сбежала от рукоприкладства мужа в эту поездку. Вот тебе и бьет — значит любит. Не верьте, девчонки. А те слушали её и смеялись от души, как бойко ей удалось расправиться со своим замужеством.
    -Да загулял в конце концов. И то — не то, и так — не так. И в постели лежишь бревном, и борщ густой и супчик жидкий. Всё моя мама говорила — перебесится. Это у них от баб, мол, бывает.
    Но никак не дождаться. Всё стерва да стерва. Надоело страх. Ну, я ему и ответила, что не мужик ты — раз женщину так унижаешь. Вымещаешь на ней свои сексуальные комплексы. У нас преподаватель вел курс психологии и психиатрии — так это была скорее сексопатология, с его лёгкой руки. Уж и наслушались мы там. Вот я ему и выдала всё, что знала по вопросу взаимоотношения полов. Как взъерепенился — раз, и ударил в челюсть. А он у меня в органах, там их тренируют, как положено. Вот и уложил меня одним ударом. Когда пришла в себя — лежу на полу, челюсть выбита, голова болит — страх. С горем пополам доползла до телефона — и набрала маму. Ничего собственно и не говорила, но у неё телефон с определителем, так что она сама заволновалась, чего это я молчу, а я только плачу, вот она и приехала минут через тридцать. Я так на коврике в прихожей калачиком и лежала, мама открыла входную своим ключом, а когда увидела меня и благоверного мирно на софе смотрящего футбол, разозлилась и вызвала милицию. Приехали-то те побыстрому. Всё чин-чином, ну, падла, говорят, такую соплячку бить — сядешь как миленький.
    — Это редко чтоб за это сажали, — удивился кто-то из девчонок.
    — Да, редко, — согласилась Илона, — Менты тоже сначала прошли на кухню. Достали протокол. Стали заполнять. Дошли до места работы мужа, а он им так это спокойненько называет адрес. И что думаете было?
    — Рука руку моет, — попыталась угадать Ириша, которая тоже уже многое в этом плане повидала: когда её брата избили где-то на улице, и ей пришлось выдвигать обвинительный иск, сидеть с братом, получившим инвалидность, и пробывать продолжить учёбу в институте. Но чудес не бывает, ни тех подонков она не достала, только наслушалась угроз, ни брату не помогла — так и остался прикованным к постели, да и с учёбой всё пошло прахом. Вот и решилась она, уехать — куда глаза глядят. Всё может, деньжат заработаешь, да матери на сиделку и лекарство передашь.
    — Почти угадала, — усмехнулась в ответ на её грустный тон рассказчица, — как услышали адрес. Протокол тут же разорвали и сказали: «Девушки, обращайтесь по месту работы мужа». Отдали ему честь, и на том конец. Мама меня забрала в тот же вечер к себе. Так мы и разошлись, от той сумасшедшей любви, что была вначале, и следа не осталось, всего какой годик-то пожили, да он и не шибко настаивал на семье. Баб выходит на его век хватит. Ну, а я чем хуже. Он мне в свое время помог на работу устроиться, а как отворот поворот — так и с работой его дружок, начальник мой, дал отбой. У него на каждое место папки в очередь из личных дел. Гуляй девочка. Но я не переживала, в двадцать-то вся жизнь впереди. Это в восемнадцать — плакала как дурёха на дне рождения, что всё старуха, а в двадцать — решила начать сначала. Вот посоветовали Игоря, — на этих словах Игорек повернулся и подмигнул, теперь-то дело в ажуре.
    Девчонки приумолкли. А за окнами мелькало уже Прикарпатье. На ночлег остановились в одной такой же одинокой, как и предыдущая, обители. Хозяин тоже был стариком, но чисто, аккуратно, как он пояснил: баб в деревне много, а чиловиков раз два и обчёлся. Так что есть, кому смотреть и за хозяином, и за домом.
    Легли на раскладных диванах парно. Долго ещё болтали о том, о сём.
    Вторая Наташа, та что была постарше, всё учила девочек жизни.
    — Надо ценить себя. Не бросаться к каждому встречному. Тело даётся один раз в жизни. И профукать его пару пустяков. До тела-то много охотников. А не будет его у тебя так ни себе, ни кому ещё не нужна. Цените себя девочки — это единственный шанс выйти в люди.
    И она начинала приводить примеры, как правильно распорядиться собой. Выходило, что тело — это и вправду шанс найти себя в этой жизни, и не зависеть от блажи каждого встречного-поперечного. Их было и будет. Любовь-морковь, а надёжный тыл всё лучше. Тогда и иметь будёшь всё что надо. За иное тело мужики на такое способны, что только держись. И девчонки начинали чувствовать себя очень богатыми и мудрыми, уж они-то поняли, времена такие, что под юбками прятаться не у кого.
    — На худой конец можно и абортированный материал продавать, и матерью суррогатной стать, а так не заработать вам на нормальную жизнь.
    Почему-то становилось грустно, но каждая думала: до этого не дойдет. И с такими вот настроениями всё потихоньку уснули. Дорога была трудной, изматывающей по-своему нервы, поэтому на рассвете хотелось ещё понежиться под пуховыми гусиными перинами, но петухи уже вовсю горланили на подворье, дед с помощью какой-то из своих молодиц уже накрыл на стол, и в комнату проникал запах молока, укропа и картошки. Надо было ехать дальше.
    — Девочки, хорошо то как. Пахнет как у бабушки в деревне, — потянулась почти в струнку Ира.
    — А мне напоминает фильмы, когда тут этот был Батьки Махно край. Кажется, что за окном вот-вот какая конница промчится, — засмеялась Илона.
    — Фантазёрка, — похлопала её по попе самая молчаливая из девчонок — Влада.
    Настроение у всех было замечательное. Дождь закончился, небо было не по-осеннему высоким и чистым. И действительно где-то заржала кобылица, так что Илона была не такой уж и фантазёркой.
    Девочки снова расселись по местам и помчались навстречу своим новым мыслям.
    Молдавскую границу миновали без происшествий. Зеленым коридором, как сказал Игорек. Дело было верное и налаженное, поэтому и рисковать никто не хотел. Всё шло своим чином. Молдавия была еще более солнечной. Здесь им и вина удалось попробовать и винограда, прикупив на обочине у дороги.
    — Не зря поехали, — убеждала всех Наташа-старшая, как стали между собой девочки негласно звать их неожиданную наставницу, — Что б вы там видели в этих серых убогих краях. А так и мир посмотрите сами и другим о себе расскажите. Судьба в ваших руках. А точнее в головах. Держите хвост пистолетом.
    Сразу за румынской границей все пересели в закрытую машину без окон. Встречающие парни показались несколько угрюмыми и недоброжелательными. Игорек и водитель попрощались сухо и степенно. И резко развернувшись, двинулись в обратном направлении.
    Теперь, как ни странно, старшей и стала Наташа.
    — Девочки не волноваться.
    Под верхним тусклым светом салона лица девчонок казались осунувшимися, своим мужчинам, видимо, они доверяли в пути больше.
    — Может нам разобрать документы? — спросил кто-то негромко.
    — Нецелесообразно. Кто знает румынский? — ответом было молчание, — Что и следовало доказать. А я язык знаю, так что вам же спокойнее если документы побудут у меня.
    И снова, несколько напрягшись, девочки притихли мышами.
   
   
    Часть IV
   
    Новое место передислокации было полуподвалом в каком-то доме. На девочек приходилась комната с лежаками, что-то типа столовой и санузел с душем. Кормили их довольно прилично, во всяком случае была осень, а в Румынии — это самое время овощей и фруктов. К мясу девочки в целом были равнодушны, так что не курорт — но терпимо. Одно удручало: ни в одной из комнат не было естественного освещения. И выйти во двор не представлялось возможным. Правда во всех комнатах работали кондиционеры — но хотелось нормального чистого воздуха. Только лишенный чего-то, как уже много где омечено в книгах по психиатрии, человек понимает ценность простейших вещей: света, воздуха, дождя, снега, солнца. Он понимает — сколь глуп, жаждая ни того, что представляет действительную для него ценность.
    Девочки томились ожиданием. Говорить друг с другом каждый день хотелось всё меньше. Иногда они включали телевизор — но все программы, а каналов было всего два, шли на чужом языке. И если в первое время был энтузиазм — понять, то он уже угас.
    — Девочки, сегодня должны вас проверить на СПИД, — голос Наташи-старшей, как обычно бодр и весел. «Не паникуй!» — её главное кредо, звучало во всём.
    И действительно дверь в ту часть дома, откуда они собственно сюда попали, открылась и, вошедший в синей медицинской форме, мужчина перебросился парой фраз со старшей группы.
    — Ириша, — ласково сказала, повернувшись к девушке Наташа, — не трусь, ты же понимаешь это простая формальность.
    И Ира вышла с доктором в соседнюю комнату. Это был скорее подземный бокс. Тут-то и высадили их в день прибытия. Сейчас здесь находился серого цвета автомобиль, оказавшийся передвижной лабораторией.
    Девушка послушно заняла место в кресле. Второй врач, в такого же цвета форме стал устанавливать систему забора крови. Ирина, пристально глядя на приготовления, в душе почему-то удивилась. Таких систем она не видела.
    — Тotul este, — похлопал по плечу её врач.
    И потекли минуты, долго, долго, а врач спокойно слушал что-то там в наушниках с полуприкрытыми глазами и, казалось, абсолютно забыл о пациентке.
    — Вы обо мне не забыли? — девушка спросила в полголоса, но почувствовав, что её не слышат, повторила вопрос.
    Ответом было полнейшее равнодушие. Вторая рука у Ирины была привязана, поэтому не дотянуться до систему, не пошевелиться она не могла.
    — Прекратите. Немедленно прекратите — закричала она, когда по её подсчетам прошло с полчаса, а кровь все продолжала забираться в систему.
    Врач не торопясь отложил свои дела и подошёл к девушке. Он стал успокаивающе поглаживать ей руку и что-то говорить. Голос звучал приятно и располагающе. Ира немного успокоилась и решила, что добилась своего. Но, тем не менее, врач, кроме успокоительных слов не предпринимал никаких попыток изменить ситуацию.
    — У меня аритмия. Вы русский язык понимаете — сочетанный порок сердца, — почти плача. — закричала Ира.
    К креслу подошёл второй медик. Они о чём-то переговорили. Но дело с мёртвой точки не сдвинулось. Ира пробовала кричать, но её мужчины только поглаживали то по рукам, то по голове, однако, продолжали свой анализ. Ира, уже отчаянно рыдала, а время шло. Наконец, подошла Наташа.
    — Девочка моя, успокойся: сейчас всё будет хорошо.
    — Что здесь происходит? — Ирина собралась снова с силой чтобы закричать.
    — Это такая система — просто долго оттого что результат анализа готовится мгновенно.
    — Невозможно, — не поверила Ира, — у меня сердце не выдержит.
    Наташа обернулась и что-то проговорила вглубь комнаты.
    — Си ну ва пасса, — прозвучало в ответ.
    Действительно, не всё ли тебе равно. Когда система была снята, к ней подошёл один из докторов и сделал укол.
    — Что это? — уже не веря ни одному слову, поинтересовалась Ира.
    — Не волнуйся — это успокоительное. Сейчас ты хорошенько выспишься, и всё пройдёт.
    Наташа проводила Иру до постели и помогла лечь.
    — Что так долго? Что там произошло? — пытались понять ситуацию девочки.
    — Ничего, ничего — никто от анализа ещё не умирал, — голос Наташи был спокоен и ласков, — Вот тебе и будущий доктор, а вида крови — испугалась. Ну что тёзка — ты-то не такая трусиха?
    И девочки по очереди стали выходить на анализ.
    Все кто возвращались, тихонько опускались с Наташиной помощью на постели и засыпали. Спали они действительно очень долго. А проснувшись, не вставая, просто начинали плакать. Им стало отчего-то страшно.
    — Дорогие, пойдёмте кушать. Сегодня ребята постарались. Я уже попробовала — просто замечательно, как в лучших европейских ресторанах.
    — Скажи честно, ты знала, что это донорский забор крови, а не простой анализ? — спросила Влада.
    — Ты думаешь донорский? — удивилась Наташа.
    — Не темни. Я лабораторная сестра. Я знаю, что к чему.
    — Но я не знаю. Ведь для меня тоже всё в первый раз, — спокойно посмотрела Наташа Владе в глаза, подойдя к ней.
    — Девочки, — вдруг заговорила и Наташа-младшая, — а мне, представьте, снился сон. Кому ещё, что бы сравнить ощущения.
    Но все промолчали, то ли сны не снились, то ли говорить не хотелось.
    — А у меня анемия второй степени, — почему-то тихо-тихо, прошептала Илона, — и мне с таким гемоглобином никак нельзя сдавать кровь. Я ж по улице хожу — так иногда останавливаюсь, прислонившись к чему-нибудь, потому что темнеет в глазах. Мне уже сколько раз предлагали сделать переливание крови, но я отказываюсь, зачем свою родную кровь смешивать с неизвестной расой.
    — Так прямо и расой? — вдруг улыбнулась Наташа-старшая. — А что за сон ты видела? — чтобы отвлечь девочек, она старалась сменить тему.
    — Знаете, собака. Огромная черная псина. И вот, вдруг, я лежу в снегу — и слышу голос мамы, а у меня маму тоже зовут Юля, и она, как будто умерла, и с того света, мне говорит, осуждающе так говорит: «С собаками связалась?» а я плачу и говорю, что они тоже люди.
    — И всё, — голос Влады был всё также не примирим, и ей не терпелось вернуться к первому вопросу.
    — Нет. Потом эту собаку живьем разрезали на операционном столе и достали сердце. Оно билось на резиновой перчатке как живое. Не то что в анатомичке, — и Илона заплакала.
    — Так вот, ответь мне, что это сейчас было, — Влада уже встала и, держась за стенку, дышала прямо в лицо Наташе-старшей, так как было на полголовы выше.
    — Я у них спрошу, но знаю, что анализ берётся только раз, — так что волноваться больше не стоит.
    — Да волноваться после драки не стоит, — пробурчала Ира.
    — Кто-то тут говорил, что тело не должно достаться врагу? — голос Влады был бескомпромисен.
    — Девочки, клянусь мамой, — в противовес несговоричивой высоконапрягающей голосовые связки спорщице голос Наты-старшей звучал потерянно, — ни сном, ни духом.
    — И мы не можем вернуться?
    — Нет. Теперь только к месту работы.
    — Ты уверена, что там нам дадут работу по специальности?
    — Без вопросов. Это действительно Югославия. Там нужны медсестры в связи с конфликтом, что-то типа гражданской войны, как у нас когда-то. — Наташа говорила снова спокойно, глядя девочкам в глаза.
    И по одной девчонки направились на обед.
    На следующий день, как это надо было понимать, потому, как ориентироваться во времени становилось, всё труднее, они погрузились в тот же самый фургон и выехали на границу, как пояснила Наташа.
    Здесь, в каком-то оставшемся от местной военной части строении их собралось уже порядка десяти человек. Вторая группа состояла из землячек, так что языкового барьера не было. Спали на матрасах на полу, но обед и ужин были всё так же неплохи, так что вроде бы жаловаться нечего.
    — Мне мама рассказывала, что когда-то у них в пионерских лагерях удобства тоже были на улице.
    Мыться под трубами, из которых били струйки холодной воды, да еще поздней осенью, совсем не хотелось.
    — Одно утешает, говорят, когда будем на месте, — условия будут нормальные. Всё ж таки в больницах и поликлиниках должны быть, более — не менее, стерильные условия.
    И девочки с нетерпением ждали новых условий.
    Как-то утром Ира проснулась от Илонкиного плача у себя на плече.
    — Знаешь, я так больше не хочу. Я привыкла каждый день принимать ванну. А иногда и дважды в день. Мне нужно быть чистой, а много тут помоешься над дырой в нужнике. И потом — я хочу к маме. Устала я от этих спартанских условий.
    — По-моему ничего нельзя сделать. С румынами не поговоришь. У них на все один ответ. Всё будет хорошо. А документов у Наташки уже тоже нет. Если они у неё были вообще.
    — Девочки, — перебросилась к ним через проход между кроватями Влада, — а может попробовать соблазнить кого из этих смотрителей за гаремом. Вдруг, удастся получить документы?
    — Хорошо. А деньги. А местность, ты что знаешь, где находишься. Военные части чаще всего у бога на куличках.
    — Не у бога — а у чёрта, — поправил кто-то.
    — Не всё ли равно. По-моему чёрта без бога не бывает.
    — Надо держаться. Надо терпеть. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Это ж война.
    — Действительно, девочки — это война, — и мы знали куда ехали.
    — Вот в фильмах про Отечественную, только мужиков показывают. Операция, контр-удар, то наступают, то отступают, а как женщины там могли обходится без нормальных санитарных норм. В грязи. В снегу. Под дождём. Ни тебе обмыться, ни тебе посмотреть за собой.
    — Ужас. Что говорить.
    — Куда вас понесло? Какая Отечественная? Вон Афган — это уже наше, чего эти доисторические хроники крутить.
    И девчонки еще долго спорили: можно ли жить на войне.
    Через пару дней их снова погрузили, но уже в грузовой бортовой автомобиль с тентом и они выехали к месту, где им были обещаны, нормальные условии для жизни, только ехать будут быстро и долго, так что не паниковать. А для необходимых нужд было предусмотрено что-то в виде биотуалета. Останавливаться некогда.
   
   
    Часть V
   
    Выгрузились из машины девочки быстренько, как их и попросили. Здание, у которого произошла новая остановка было каким-то обшарпанным и совсем не внушало надежды, что злоключения закончены.
    — Вы уверены, что это не притон? — спросил кто-то.
    — Да тебе только о сексе думать, — ответили откуда-то из толпы.
    — Девочки, не киснуть - это пункт сбора, — вас должны определить по рабочим местам.
    Немного постояв не промозглом ветру, девчонки явно стали замерзать.
    — Совсем как у нас дома — холод собачий, а ещё юг называется.
    — Может нам можно войти в здание?
    — Не было команды, — парировала старшая второй группы.
    Оглядываясь по сторонам, можно было обнаружить, что территория обнесена мелкой сеткой рябица. Людей почему-то заметно не было. Пустынно, и даже диковато выглядела территория. Кругом были огромные высокие деревья, в основном хвоя. И тишина. Да тишина, оглушала после автомобильной тряски мгновенно. Но это даже было к лучшему, от дороги девчонки подустали, тела затекли, и где они находилась, проделав марш-бросок, было абсолютно не ясно.
    Вдруг, сначала тихо, затем явно по нарастающей возник гул. Из-за деревьев показались два джипа и на приличной скорости проехали через ворота, которые им на бегу были открыты двумя парнями в камуфляже. Откуда они появились девочки не заметили, выходит, они всё время были на виду, ничуть об этом не подозревая. Автомобили остановились впритык к группе. И почти одновременно люди в такой же пятнистой форме, как у тех, что у ворот вышли из машин.
    Все прошли в здание, кроме одного явно оставленного здесь за распорядителя. Его язык можно было считать если не чисто, то достаточно близким к русскому. Он слегка прояснил ситуацию: все проходят за ним в помещение, располагаются и ждут своего вызова к командирам, вызывать будут по одной, но тушеваться не стоит, в принципе они уже все распределены по местам. Сейчас что-то типа формальности. Потом их проведет на склад, где можно подобрать форму, слишком выбирать будет не из чего — главное чтобы обувь соответствовали размеру. Потому как с обувью обычно больше всего потом хлопот.
    — А в своей одежде, почему нельзя?
    — Зима на носу, как ты будешь здесь в этих тряпках мороз встречать?
    — Но ведь мы, же не всё время будем находиться на улице!
    — Слушай команды, с вопросами к свои начальникам, — отрезал военный.
    Больше вопросов не было. Хотелось поскорее в тепло. И их провели в одну из довольно больших комнат первого этажа.
    — Здесь тоже видимо было что-то наподобие казарм, — предположил кто-то когда девушек проводили в одну довольно запущенную комнату. Мебели не было. Какие-то тюки лежали кое-где вдоль стен и все расположились на них вповалку. Немного хотелось кушать, потому как они не ели уже почти сутки, но никто про обед ничего не сказал, решили не травмировать друг друга такими пустяками.
    Сначала позвали старших. Потом минут через двадцать стали по очереди назвать фамилии присутствующих. Те, кто уходил обратно не возвращались, потому уточнить, что там происходит за стенами комнаты — было не возможно. Когда вызвали Илону, оказалось, что она успела задремать, и соседкам пришлось растормошить её:
    — Глаза протри, а то вид не бравый, — пошутил кто-то из девочек.
    Илона потёрла глаза, что придало им ещё боле сонный и красноватый вид.
    — Ну, я пошла, — как-то неуверенно проговорила она.
    — Давай, не дрейфь. Страху тут никакого нет. И кто этих мамочкиных дочек пускает в злачные места, — снова кто-то пошутил, но девчонки были напряжены и на шутку не откликнулись.
    Парень в камуфляже, который вызывал девчонок на приём, когда Илона подошла, как-то внимательно посмотрел на неё, и вдруг, выругался. На чистом русском мате. Илона от неожиданности опешила.
    И поднимаясь с ним на второй этаж, и идя по коридору, всё думала: что в ней так могло возмутить, да, может запах, всё ж таки девчата уже несколько суток практически не мылись. Военный и его провожатая прошли в комнату вдвоем, причем Илону тот вперёд не пропустил, чем странно её удивил - так по её понятиям было не положено.
    Комната была небольшой, или так казалось из-за заполнивших её мужских тел. Все сидели у небольшого канцелярского стола, где лежали видимо документы девочек. Когда они подошли, Наташа, которая одним краем бедра полусидела на подоконнике, прошла к столу, и пояснила в двух словах, что да как.
    — Я шу ее одвести до свои, — на не совсем чистом наречии сказал сопровождавший девушку человек, это потом Илона поняла, что говорили они по-сербски, но смысл ей был ясен.
    — С чего?
    — Сам радио оставити за собом, — пояснил отвечающий.
    — Ко желите на проде? — снова поинтересовались у стоявшего рядом парня.
    Он что-то такое там пояснил, и как будто бы с ним первоначально не согласились, но речь была столь беглой, что Илона не поняла конкретику разговора. Однако, разрешился вопрос в пользу её спутника, и он, тронув её за рукав повел за собой, как оказалось, на импровизированный вещевой склад, где девчонки подбирали себе одежду. По дороге провожатый перепоручил Илону ещё одному парню, но как девушке показалось более низкого звания, и сказал присматривать, типа он её оставил за собой: хорошо это или плохо Илона так и не вникла.
    Наталья попала в комнату распределителя следующий после Илонки, однако Наташка здесь удивилась совсем другому: окна в помещении были занавешены флагами — трехцветными, но какими-то непонятными. Сначала девушка не поняла, что показалось странным. Потом, присмотревшись, уяснила, что не так: в первую минуту они ей напомнили российский флаг, однако перевёрнутый вверх ногами. Видимо, решила Ната,  это их национальные флаги, только почему у флагов такое странное применение?
    Между тем, разговор в комнате шёл о вновьприбывшей. Из-за стола поднялся довольно тучный мужчина и показал знак добро, как поняла для себя Наташа, типа она переходила под его начало, тем не менее девушке не терпелось спросить: одна она будет, или с кем-то из своих девочек. Всё ж таки так и не собравшись с духом, встрять в чужой разговор, потому как военные видимо попутно обсуждали ещё какие-то вопросы, и эта тоже ушла ни с чем: не прояснив своего нового места работы, ни условий, ни оплаты. Честно говоря, этот ритуал определения места работы ей представлялся в совершеннно другом цвете. А тут - никто ей особого вниманияне уделил, конкретно никто не поговорил: что и куда, никто не уточнил кем конкретно её берут, в какую медчасть, посему Ната была страшно раздосадована на себя — тюха, не смогла выяснить главного, может быть, можно было что-то выбрать, может, можно было как-то повлиять на ситуацию. Ответов не было. У девчат, что примеряли свои новые солдатские теплые штаны и куртки на военном складе спрашивать оказалось бесполезно: каждая знала не больше Наташиного.
    Когда все наконец-то распределились, получили форму, выбрали обувь, о которой им так напоминали, настал этот обеденный час. Правда, это был всего на всего сухой паёк — но и на том спасибо, думали подусмиревшие в чужих условиях девочки.
    Собравшиеся снова прилегли на тюки в первой комнате. Было видно, что с контингентом особо не церемонились. И это их одновременно удивляло и напрягало.
    — Ничего толком не сказали. Где, что, какие условия? — в полголоса возмущался кто-то.
    Возникло желание ещё раз пойти и уточнить детали, потому как, согревшись в новой форме, избавившись от чувства голода, почувствовав, что они не в одиночку, а всё ж как ни как десяток человек — всё это в целом придало им силы. Но Наташа-старшая, которая с момента возвращения не проронила ни слова толком, ни вторая старшая Ольга, ничего не отвечали на вопросы. И покипев немного от неизвестности, девочки перешли к обсуждению своих новых нарядов. Что это какая-то военная территория им так и не стало ясным. Тишина и качавшиеся за окнами деревья никакой войны не напоминали.
    — А у меня полусапожки как раз по размеру, — пританцовывая, прошлась к окну самая маленькая из них Алёна.
    — Да сапожки, что надо, без каблука, тёплые, — я глянула, на них ещё гдэровское производство, — одобрила обувь Влада.
    — А мы когда-то ездили в Москву, отоваривались там в их фирменных магазинах. Ну, этого соцлагеря. Так Прага всегда была по обуви на высоте, — добавил кто-то свои пять копеек.
    В целом пока претензий к встречающей стороне, кроме неясности момента, не было.
    Потом их снова стали вызывать по одной, осматривать и сажать в машины, потому как за это время подошла ещё парочка авто.
    Где-то попарно девчата погрузились, перед этим попрощавшись на скорую руку, потому как не представляли, что их сейчас рассадят по разным автомобилям, и, по всей вероятности, они больше никогда не встретятся. За время поездки все так сблизились и сроднились, особенно на незнакомой территории, что какое-то разделение казалось невозможным. Им представлялось, что впереди у них совместная работа, что-то типа медицинской части, но итог был тем неожиданней. У каждой свой путь. Вот это-то только им в итоге и удалось понять. Здесь к ним никакого снисхождения не будет, никаких тебе социальных гарантий, как выражался кто-то из девочек. Здесь другая страна, в целом война, и они прибыли сюда сами по собственной воле. Типа того что знали на что шли.
    Сначала по проселочной дороге автомобили шли колонной на довольно приличной скорости, потом стали сворачивать одна за одной в разных направления, как бы бросившись в рассыпную. Наташка удивлялась, что за окном такая странная, действительно мало похожая на мирную территория. И что её тут ожидало было абсолютно неясно. Не ясно было и то, стоит ли  винить во всём себя, или виноват и Игорь, по каким-то своим соображениям её сюда направивший, и знал ли он чем закончится эта поездка. Да, и было ли ему дело до чего в этом мире, кроме себя? Может это только бизнес — и ничего личного, как он любил выражаться. Типа моя хата с краю. У каждого своя голова на плечах. И каждый зарабатывает как умеет. Ната заметила, что начинает злиться неизвестно на кого: то ли Игоря, то ли себя, то ли родителей, что плодили эту нищету, а может был ещё кто-то неизвестный, которому именно такой расклад был на руку. Ответа не было. И мог ли он быть вообще?

  Ваш комментарий:

   Грядый Господи Грядый Звезда Полынь 1908

  Черно-белое небо в серпантине лучей —
 Тем не жить, кто не может оказаться ничьей,
 Предугаданы звезды прикасаньем к земле,
 Откровенья в сюжетах — зеркала в серебре.

 Там не спросится с них —
 Победители все,
 А от жизней немых
 След белел на росе,
 Им не знать роковых
 Причащений посев —
 Сонмы ликов святых:
 «Авва Езус — воскреси»

 Притяженьем светил околдовано небо,
 Камень грозный Полынь – приближеньем неведом.
 Разодрал храма занавес ураганом Голгофы,
 Вишь ликуют костры неземной катастрофы.

 Там не спросится с них —
 Победители все,
 А от жизней немых
 След белел на росе,
 Им не знать роковых
 Причащений посев —
 Сонмы ликов святых:
 «Авва Езус —воскреси»

 Никому не исправить книг неписанных строки,
 Будет рваным - то небо от звезды на Востоке.
 Город схвачен сияньем, как алмаз воссиявший,
 Грядый, Господи, грядый!– нам десницею ставший.


 "Звезда Полынь". художник Богаевский
 1908. Бумага, тушь. Симферопольский художественный музей, Симферополь, Украина.

 В 1941 году Константин Богаевский оказался в оккупации и погиб в Феодосии 17 февраля 1943 при взрыве авиабомбы.




 новости | редакторы | авторы | форум | кино | добавить текст | правила | реклама | RSS


 © 2001-2011 Снежный ком