Венок к. и

  - 1 -

            Наш ум орлом парит в лазурной шири,
            где воздух чист как слезы, и размах
            его крыла становится все шире,
            да крепнет мощью каждый новый взмах.

            Опасен путь к заоблачным вершинам.
            Полет с оглядкой предвещает крах.
            Но больше всех на том пути страшны нам
            химеры чувств — они внушают страх,

            сгущая воздух в образ исполина
            со взглядом грозным, что стирает в прах.
            И стынет кровь. И меркнет взор орлиный.
            Страстями ум раздавлен, как в тисках.

            Поджав свой хвост паршивый, торопливо
            шакал рассудка рыскает в песках.


                - 2 -

            Шакал рассудка рыскает в песках,
            смакуя кость сухую теорем.
            Он знает много их. Но вместе с тем,
            что толку в этих знаниях? Тоска

            с ума стирает пыль любых систем.
            Чиста доска. Но, мел роняя на пол,
            мы снова чертим знаки новых схем.
            Лукавый Сфинкс, поджав жеманно лапы,
   
            Джокондой томно из-под век глядит,
            и человек, с умом от взгляда ватным,
            как ученик перед доской, твердит
            одно и то же с видом виноватым.

            А между тем — таким же словом Рима
            распята Плоть на древнем древе мира.


                - 3 -

            Распята Плоть на древнем древе мира.
            Притихли стоны, крик надрывный, смех.
            И только правый умирает с миром.
            А тот, что слева — матом кроет всех.

            Распята Плоть. Той Плотью Слово было.
            И Слово было с нами. Сон утех
            издревле правит миром. Лишь у тех,
            кто жить не может снами, если шилом

            на дне желаний совесть их лежит,
            не дремлет слух. Для них с высот эфира
            нисходит Речь. И сон, как вор, бежит
            стеречь добычу в сумрачных местах

            сердец дремучих. Время кровь взбурлило,
            и шум веков пульсирует в висках.

                - 4 -

            И шум веков пульсирует в висках,
            и кровь бурлит, и тонет плоть в истоме,
            и ноет грудь, и сердце сладко стонет,
            когда весна покажется в листках

            и нежно нас, как струны пальцем, тронет.
            Взыграет дух. Не так ли мощь мазка
            однажды немощь бледную куска
            холста простого сделает шедевром?

            Пришла весна и возбужденьем нервным
            прогнала сон. Созвездий сонм у трона
            луны собрался. Ветер замки строит
            из глыбы туч в лучах ее короны.

            Лаская слух, от сна восстав, для мира
            поет поэт. И сладкозвучна лира.


                - 5 -
          
            Поёт поэт, и сладкозвучна лира
            его души. За это рой Менад
            терзает плоть поэта. Где-то над
            лазурной ширью мирного эфира

            бушует море. Волны зла незримо
            ласкают скалы гнева там. На нем,
            сверкая ночью и мерцая днем,
            воздвигнут трон из цельного сапфира.

            На троне Ангел в огненной порфире
            роняет алчный свой на землю взгляд
            зерном раздора, и цветет разлад,
            как плесень, в сердце. Этот гнили рад.

            И спесь пред ним слагает песнь на лире,
            но ей не ведом миротворный лад.



                - 6 -

            Но ей не ведом миротворный лад,
            поэта песне, если с криком диким
            он струны рвет тугие нервов. Дике          
            стоит с ключами у небесных врат

            и ждет Орфея. Звуки крика сникли
            травою смятой под ногой. Назад
            идет он молча. Тенью Эвридики
            слова его растаяли, и взгляд

            ушел в себя испуганной улиткой.
            Но в этот миг, когда свернулся свитком
            весь мир пред ним и канул в пустоту,
            поэт внезапно поднят в высоту

            небес иных был духом, где незримо
            хранят печати мира Серафимы.



                - 7 -

            Хранят печати мира Серафимы,
            и крылья их лучистые чисты,
            как в книге жизни первые листы.
            Они шестого неба сферу ими

            укрыли плотно. Рядом Херувимы
            скрижали держат ветхие. Пусты
            для взора смертных тайные посты
            чинов небесных. Но для веры в Имя

            открыты двери знания. Лежат
            за ними свитки первозданной Торы.
            И те, кто знают, древние узоры
            читают в сердце. Трепетно дрожат

            все семь небес, когда их чтенью вторя,
            осанну в вышних Ангелы вершат.


                - 8 -

            Осанну в вышних Ангелы вершат.
            Не хватит рифмы, слов не хватит, мысли,
            чтоб охватить стихами и осмыслить,
            все то, что смертным свыше предрешат.

            Созревших душ срывает ветер листья
            и смертью крестит, в пыль тела стерев.
            Умрет — кто жил, до осени созрев.
            Кому вся жизнь его лишь снится —

            судьба вернуться в тело. Возвратиться
            они не смогут в отчий дом сынами.
            Отца им отчим заменяет. Снами
            он в мир заманит снова возвратиться.

            Дух учит слову мудрости надмирно.
            А здесь кричат учителя надрывно.



                - 9 -

            А здесь кричат учителя надрывно.
            Учений тьма. И тьма в сердцах. Людей
            прельстила тень подобием идей.
            Химеры мыслей скрыли свои рыла

            под маской знаний тайных. Обалдев
            от Сумм и логий, всевозможных измов,
            от Кабалы, И-цзина афоризмов,
            мы тонем в мутной мертвых слов воде.

            Наш дух — нигде. Душа, увы — везде.
            Она, как девка, глазки строит миру.
            Жених напрасно ждет невесту к пиру,
            Ее другие лапают, раздев –

            пока немея и едва дыша,
            пророки днесь нас судным днем страшат.


                - 10 -

            Пророки днесь нас судным днем страшат,
            а мы не верим в эти злые сказки.
            Венец терновый тесен нам, но царский
            как будто впору. Все его спешат

            себе на темя натянуть, по-царски
            воссев однажды каждый на свой трон.
            И с этих пор владенья наши тронь
            пойди, попробуй: мы убьем за цацки.

            Возможно все в именье нашем. Там
            и днем, и ночью каждый, вроде, сам
            себе хозяин и, как бог, свободен
            в своих поступках и желаньях, вроде.

            А кто же раб? В ком, чувствуя разлад,
            томится дух и пасть боится в ад?



                - 11 -

            Томится дух. И пасть боится в ад
            лишь тот, кто слышал о паденье. Слово
            услышать мало. Осознать и снова
            собраться в путь, умом поднявшись над

            безумьем мира, взгляд расправив, словно
            крыла два мощных, это, право, не
            по силе многим. А иным — вдвойне.
            Блажен, кто смеет. Кто зевает сонно,

            и к сонму вышних кто взывает лишь
            когда в смятенье оттого, что тишь
            его болота теребит тревога,
            тот не расслышит в риске голос Бога,

            и не шагнет его с вершины мира
            душа, как в омут головой с обрыва.


                - 12 -

            Душа, как в омут головой с обрыва,
            шагнула в смерть. И жатвы срок настал.
            И вышел Жнец. И острый серп достал.
            И срезал колос, словно пуповину

            обрезал врач. А кто терпеть устал
            и гонит смерть, как палача, с порога,
            тому с начала предстоит дорога
            и до конца — до сохлого листа

            на голом поле. Вот такая доля
            у нас, у смертных. Но бессмертен смех
            у тех, кто с песней вышел на раздолье
            и ждет, резвясь, туда прихода всех.

            Рыдает тот, кто сам себе не рад,
            когда у сердца с разумом разлад.


                - 13 -

            Когда у сердца с разумом разлад,
            и дух с душой не смогут ладить тоже.
            Владенье наше на Бедлам похоже,
            где правит хам, и где царит разврат.


            Разрушен храм. Отрезан путь назад.
            Шатер небес раскидистый с овчинку
            глазам незрячим кажется. Возврат
            туда немыслим. Свернут ум личинкой.

            Не можем мы и малую искринку
            в истлевшем сердце для людей раздуть
            и светом тем тернистый сгладить путь,
            иль просто словом проложить тропинку

            к тому пути. Не властны мы над миром.
            Нам совесть гнойным кажется нарывом.



                - 14 -
         
         
            Нам совесть гнойным кажется нарывом,
            и это значит: мы сошли с пути.
            Но разум тщетно тужится найти
            дорогу сам и кружится по миру
   
            бесплотной тенью. Жизнь чревата срывом.
            Свободы нет. А значит — нет греха.
            Не спорит тот, кто помнит петуха,
            слова Христа, и взгляд Петра трусливый.

            Кому судьба, тот расправляет крылья.
            А прочим то, что так и не раскрыл я.
            Возможно все. Но кто же сможет сам
            пылинку сдвинуть? Только небеса

            нам кожи ближе. Это там, не в мире,
            наш ум орлом парит в лазурной шири.


                - 15 -

            Наш ум орлом парит в лазурной шири,
            шакал рассудка рыскает в песках;
            распята плоть на древнем древе мира,
            и шум веков пульсирует в висках.

            Поёт поэт, и сладкозвучна лира,
            но ей не ведом миротворный лад.
            Хранят печати мира Серафимы,
            осанну в вышних Ангелы вершат.

            А здесь кричат учителя надрывно,
            пророки днесь нас судным днем страшат.
            Томится дух, и пасть боится в ад
            душа, как в омут головой с обрыва.

            Когда у сердца с разумом разлад,
            нам совесть гнойным кажется нарывом.

p.s: «К. И.» здесь – позывные Музы тех времён(Комиссаровой Ирины)