Он помнит о тебе... из книги о дочери

«…Однажды, я приехал уже под вечер и бродил по больничному двору, ожидая когда можно будет пообщаться с Алинкой и с Машей.  Детское онкологическое отделение находилось на первом этаже, и можно было пообщаться через окно, передать еду или какие-нибудь вещи. Им было некогда,  и я просто ожидал, когда ни откроют окно и поговорят со мной.  Окна были  затонированными и, при свете дня, ничего не было видно, что происходит в палате. А вечером, когда внутри включался свет, всё было видно как на ладони. Через два окна от палаты, где лежали Алинка с Машей, в комнате горел свет, там врачи склонились над мальчиком лет пяти шести, который в то время, проходил лечение химиотерапией.  Они склонились над ним, проделывая какие то манипуляции. 
Я, гуляя по дорожке, проходящей мимо этой палаты, само собой остановился, заинтересовавшись этой картиной. Было такое ощущение, что это были не врачи, а артисты – кукловоды, они поднимали то руку мальчика, то ногу, то ворочали его с боку на бок. Зрелище вызывало жуткие ощущения, наверное, от того, что сам мальчик был недвижим. Его безжизненные руки и ноги плетьми повисали в руках врачей. Я невольно подумал об Алинке…  И, потом ещё возвращаясь домой и глядя на дорогу, которая, при свете фар, имела вид серой ленты, уходящей в никуда, я всё думал об этом мальчике…
“Вот и всё” – думал я – “ Вот и всё…” 
Лишь потом я узнал, что мальчику то ли ввели большую дозу химиопрепарата, то ли перепутали его. Этот препарат прожёг ему все внутренности и мальчик умер. Умер, сыграв вместе с врачами последнюю сцену непослушной марионетки, никак не желавшей двигаться, как бы не старались врачи оживить его...
Почему? Почему так происходит? Ведь дети должны жить и наслаждаться жизнью… Это же логично!
На свете было и есть много философов, у которых на этот счёт найдётся своя теория.  И многие из этих теорий имеют право на существование. Все они в основном сводятся к тому, что человеку всё подвластно, и он должен бороться. И люди борются. И дети борются. И, конечно же, выживают многие, но есть те, которые, уходят…  И, мне кажется, что теория о том,  что -  “ человек умирает, когда перестаёт бороться”, в случае с детьми, не работает.  Ведь никто так не борется с болезнью, так как дети. 
Может быть в их уходе скрыто что-то иное…

У Алинки и Маши в диспансере появились новые друзья. Жизнь потихоньку входила в новое русло. Человек, с которым на тот момент, была Маша, навестив их один раз в больнице, испарился из нашего поля зрения навсегда, сменив телефон и забрав из Машиной квартиры деньги и некоторые вещи. Отношений у нас с Машей не было, я просто приезжал к ним каждый день и выполнял разные поручения, развозил Алинкины анализы, ездил в Областную станцию переливания крови за тромбоцитами, привозил продукты и всякие моющие средства, необходимые для поддержания порядка в палате.
Лето входило в свои права. Листва набирала силу и зеленела, созревали каштаны, а в больничном сквере начали строительство церкви Богородицы Всецарицы.
От мощной химиотерапии, у Алинки потихоньку стали выпадать волосы и она стала похожа на десятки, таких же как она ребятишек, проходящих лечение там же.  Иногда, когда они гуляли по коридору, их было трудно отличить друг от друга. Все безволосые и все в масках. Это могло бы показаться забавным, если бы не знать, по какой причине у них такой вид.
И ещё их глаза… Глаза были ещё  по детскому  чисты и прозрачны, но сам взгляд был уже не детским. Казалось, что они уже многое поняли о Божьем замысле и приняли его. На нас взрослых и непонимающих ничего об этой жизни, они смотрели так, как каждую ночь сиянием звёзд на нас смотрит вечность.  Только овал головы и глаза! Остальное было скрыто под маской. Им и не надо было больше ничего открывать, их глаза говорили обо всём. 
Поражало всегда, как быстро они становились похожи друг на друга, как будто они все вместе прибыли из одного, только им ведомого мира. Маленькие солдаты Христа! Поражало, как безропотно они принимали всё то, что им приготовило провидение. Как они терпели боли и как уходили, если это было неизбежно! Это были действительно необычные дети.  Казалось, они знали, зачем они здесь, на этой земле? Чтобы своими болями обратить взоры этого мира к милосердию и состраданию.  Ведь только в милосердии и сострадании проявляется истинная сущность и предназначение человека.
 
Девочка Саша очень сдружилась с Алиной и с Машей. Она часто приходила к ним в палату и говорила с ними. Ей было одиннацать лет. Болела она уже почти год и улучшений, к сожалению не было.  Реанимации сменялись реанимациями и надежды на выздоровление с каждым разом были всё призрачнее. Она, как и все дети любила рисовать и часто они с Алинкой сидели за альбомами и рисовали. Рисовали мир, который рождался в их воображении. 
Саша очень любила кошек. Она и рисовала их. Мама Саши рассказывала, что до болезни она кормила всех дворовых кошек. И они знали её и всегда сами подходили к ней пообщаться… 
Как жаль, что на небе нет созвездия Кошки. То есть, в Южном полушарии, когда то, французский астроном Жозеф Лаланд, который очень любил кошек,  хотел обозначить такое созвездие, но поддержки у учёных это предложение не получило. А то бы, пролетая по небу к Богу, Саша обязательно поздоровалась бы с ним и передала привет от своих дворовых питомцев.
Вскоре Саша слегла совсем. Маша часто навещала её и сильно переживала. Алинка тоже переживала, но она не привыкла показывать свои чувства и поэтому хранила молчание, и одному Богу было известно, что у неё творилось на душе.  Саша говорила, что по ночам, когда она оставалась одна, к ней прилетали ангелы.  Она говорила, что эти ангелы были детьми. И она их совсем не боялась. Да и вообще, раз ангелы такие весёлые и общаются с ней, то значит там совсем не страшно.
“ Да, там не страшно” – говорила она, наверное стараясь утешить всех, кто так сильно переживал за неё.- “ Там правда не страшно! Ангелы рассказывали мне о тех местах, где они живут. Они говорили, что когда то мы все там были и всё там нам знакомо, просто здесь на земле мы всегда забываем о своём настоящем доме! Там нет боли, и там много света! И ещё там живет Господь!”

Она умерла, когда Алину с Машей отпустили на недельку домой. Умерла тихо. Она глядела на небо, где в ту ночь светили звёзды. Так её и застала мама, глядящей на небо и уже ушедшей далеко, далеко к Богу, за руку с детьми – ангелами, которые, мы были уверены, прилетали к ней чтобы показать ей дорогу. Сашина мама Татьяна, позвонила Маше и сообщила о том, что Саша ушла навсегда.

Я был тогда на работе. Раздался звонок и в телефоне, я услышал плачущий Машин голос. “ Володь, Саши больше нет!”  И всё, и только рыдание..!
Я ещё подумал тогда, что всё это конечно печально, но Саша ведь не Машина дочь. Почему же она так оплакивает её? Ведь у Саши была своя мама, а у Маши была своя дочка Алина и, логичнее было бы, переживать за своего ребёнка. Потом, мне часто было стыдно за эти мысли.  Просто со временем я понял одну вещь, что у нормальных матерей,  нет чужих детей, а тем более у тех, кто и сам лечит своего ребёнка.
Это были нормальные матери и каждого ушедшего ребёнка они оплакивали все вместе и как своего. Даже потом, когда многие разъехались лечить детей по разным странам, и общались друг с другом только по интернету,  узнав об очередной потере, они так же плакали. Плакали, находясь в разных точках планеты. Потому что чужих детей у них не было. Потому что чужих детей не бывает! 
А ещё, это была первая смерть, с которой столкнулась Маша. Само собой она представила, что и Алинка может вот так просто взять и уйти. Просто взять и вернуться домой к звёздам, к ангелам, к Богу. Туда, куда ушла Саша.
И она плакала, и в её плаче была горечь и боль за Сашу и надежда на то, что Господь услышит её и поможет Алинке и другим детишкам и не станет разлучать их со своими матерями. 
Всё это было тогда непривычно.
Я приехал к Маше домой и, как мог успокаивал её. Алинку мы отправили к бабушке,  чтобы не пугать её. Мы ей о Саше в тот вечер не сказали ничего. Я прилёг рядом с Машей и вот так в одежде мы пролежали почти до утра.
В ту ночь, мы решили, что как бы не сложилось в дальнейшем Алинко лечение и вообще наша судьба, дочка никогда не увидит наших слёз. Мы всегда будем вести себя с ней так, как будто она совсем не больна.
Так мы в дальнейшем и поступали.
Но, уходу детей, всё таки, пришлось привыкнуть. 
Когда наше лечение перешло в амбулаторную фазу, нам пришлось каждый день возить Алинку на лечение.  Я не ходил с ними в диспансер, а всё время ждал их в машине. (Тогда мне помимо основной работы,  пришлось подрабатывать ночным таксистом и, ожидание их в машине, было хорошей возможностью хоть немного поспать.)
Были моменты, когда по возвращении их из диспансера, я замечал у Маши влажные глаза, я не говорил ей “ что случилось?”  Я просто спрашивал “ кто?” И,  Маша  тихо, тихо,  так, чтобы  не услышала, сидящая на заднем сидении, Алинка, говорила - ” Пашка!”.. Или “ Таня”…   Или “ Артёмка”…  Или….   
Мы сочувствовали всем родителям, мы переживали вместе с ними. Мы разделяли их горе. Это была общая беда.
Это трудно объяснить, но пусть на Земле, как можно меньше людей узнают это чувство, когда, глядя через зеркало на сидящую на заднем сидении и рисующую дочку или смотрящую в окно и поющую песенки или просто уснувшую, свернувшись калачиком, ты говоришь – “ Слава тебе, Господи, за то, что она ещё жива!”
 У Маши ещё долго в мобильном телефоне хранилось видео послание Саши Алинке. Она просила Алинку не сдаваться и верить, что всё будет хорошо.
 
Жизнь продолжается и течёт своим чередом. В диспансер прибывали новые дети. Сашина мама стала волонтёром благотворительного фонда. Через несколько лет я с ней встретился на благотворительной акции в Черноголовке.  Она мне тогда и сказала, что стала заниматься этим в память о Cаше,  и что Саша бы одобрила её выбор. Я был с ней согласен. Вообще многие, многие люди, прошедшие через это, делают такой выбор.
За много лет лечения нашей дочери, мы познакомились со многими людьми, поступившими точно так же. 
В Мюнстере, в Семейной Гостинице Клиники мы познакомились с семьёй, состоящей из брата и сестры из Греции.
Они прилетели лечить сына сестры, молодого человека семнадцати лет, болевшего лейкозом.  Славные ребята. Брат был очень приветливым и улыбчивым. По выходным он в саду гостиницы жарил анчоусы на гриле и приглашал всех отведать. Запах стоял страшный, но, благодаря его искреннему радушию и доброжелательности, все терпели.
Сестра была тоже очень приветлива. Мы, не понимали даже по английски, как все остальные люди из разных стран. Русские, по моему,вообще единственные в мире, кто не знает английского.
Мы общались с сестрой жестами, каждый раз рассказывая друг другу про самочувствие наших детей.
Её сын умер, и они с братом улетели на родину, но через некоторое время, Маша повстречала их на вокзале Мюнстера и они сказали ей, что теперь помогают соотечественникам привозить на лечение своих детей. 
Вот так, кто это пережил, забыть и уйти от этого уже не сможет.
Я думаю, что дуальность нашего мира, даёт нам возможность изменить себя, изменить привычный ход мыслей и поступков.  То есть, необратимость событий, необратимость беды в нашей жизни даёт такой мощный толчок в сознании, что в одночасье меняются все приоритеты и то, что было важным в жизни до селе становится совсем незначительными. Мы, меняясь, меняем окружающую действительность. Наверное,  это и есть то, что называется спасением.
 
Стыдно признаться, но, раньше  я никогда не останавливался перед ящичками для сбора средств на лечение, никогда не читал объявлений и реклам на эту тему. Не то, чтобы мне не жаль было тех, кто нуждается в помощи. Я просто не замечал этих просьб. Просто не замечал, как и по сей день не замечают многие.  Я просто существовал в другой реальности. До поры, до времени… Пока самого не коснулось это. Пока я на собственном опыте не убедился, как трудно вести борьбу за здоровье и жизнь собственного ребёнка.
 
Я вначале отпуска хотел поехать в монастырь. Хотел отправиться в Оптину Пустынь, в Калугу. Мне не удалось тогда поехать по причине болезни моей дочери. Я поехал туда позже.  Я поехал молиться за свою дочь…»