Казус Леонардо

Загадочна улыбка Моны Лизы.
Пытливым дан вопрос на сотни лет:
какие несусветные сюрпризы
сулит нам сей заВИНЧИнный портрет?

Быть может, нынче — где-то в Теплом Стане,
на грани обезлюдевшей тщеты —
в лице (не лике) Лены или Тани
проступят заповедные черты.

Уборщица ли, дама ль стоматолог,
студентка ли, невинная пока, —
не в этом суть. Откинут злачный полог
блаженной боли, шедшей сквозь века.

И ахнет новоявленный художник
(оболтус, незадачливый поэт,
да плюс ещё бродяга и безбожник),
и намалюет дубликат-портрет.

Не копия, нет-нет, и не подделка —
живой души неопалимый гимн.
И всё вокруг, что скверно, подло, мелко,
проникнется свечением другим.

Родится вновь сверхчувственная тайна —
улыбка высочайшей глубины.
И обомлеет Лена или Таня
под взглядом сонным Сплющенной Луны.

Ещё одно вершится чудо нынче.
В Чертанове, на пятом этаже,
сам Леонардо, ветреник да Винчи,
смакует шоколадное драже.

Всласть перед ним дымится чашка чая.
Оленьи на стене торчат рога.
Хозяин, гостя хмуро привечая,
«Джоконда! — шепчет. — Прелесть! ДорогА…»

На полуслове чем-то поперхнётся…
Луны и Звёзд разбрызгивая слизь,
вдруг выудит в заброшенном колодце
улыбку — ту, которой мы спаслись.

Вновь Мона Лиза (Таня или Лена)
затеет мировую карусель,
потомкам улыбаясь вожделенно —
улыбкой, не разгаданной досель…

Нам не уйти от чёрточек несходства.
Ведь разве не отличны мать и дочь?
Фонтан из непрорытого колодца
всю толщу недр стремится превозмочь.

Мигает ёлочка: то вспыхнет, то потухнет.
И отцветает комнатный гранат.
И мерно капли капают на кухне.
А Дети Солнца — непробудно спят.

1988, январь.