Дура. Часть 2

- Михалыч, ты ли это? Что-то тебя давненько не было видно.
- Здорово, хлопцы! Да прихворнул я маненько. Ничего, подлечили, еще побегаю. А как ваша рыбалка? Смотрю, уже ушицу варите.
- Да, рыбалка отменная. Присаживайся, отведай ухи.
- Благодарствуйте, хлопцы! Да, хороша ушица, наваристая.
- Михалыч, а помнишь ты нам в прошлый раз рассказывал про бабу-дуру?
- Помню, конечно, отчего не помнить, склерозом, поди, еще не страдаю. А что?
- Да, любопытно, а что ж с нею потом стало? Может, поумнела? Или как?
- Не знаю, что и сказать, хлопцы. Может, поумнела, а может, нет.
- Расскажи, Михалыч, не томи. Больно ты мастер байки рассказывать...
- Ну, ладно, тогда слушайте. После того случая, когда ейный любимый обещал и не позвонил, чтой-то в ней надломилось. Знаете, как гутарют, последняя капля, что ли. Только перестала она ему сама звонить, писать. Перестала спрашивать: а где ты, с кем ты, чем занимаешься, когда будешь? Позвонит он, напишет - она ответит. И все. Но самое странное, хлопцы, чем она после того случая стала заниматься.
- Погоди, Михалыч, дай угадаем. Записалась на танцы?
- Нет!
- Пошла учиться стрелять?
- Тоже мимо!
- Она, хлопцы, стала стихи сочинять. Ей-богу, не вру! Стихи, знамо дело, бабские, жалостливые, про печаль-тоску и все такое. Откуда знаю? Так я ж ейный первый читатель, вот! Я ей и присоветовал показать самые жалостливые стихи ее мужику-то. Не поверите, ему пондравилось! А она от его похвал прям расцвела. Она ему стихи, значит, посылает, а он нахваливает. Ну, понятное дело, какому ж мужику не пондравится, если про него стихи любовные сочиняют. Возгордился он пуще прежнего, но ее, на удивленье, зауважал. Как зауважал? Стал прислушиваться к ейным советам, даже по работе кой-чево спрашивать. Вишь, она - дура то - только в отношениях с ентим мужиком. А так на работе ею довольны, говорят, что, мол, ценный работник. Да и с людьми она ласкова, вот, меня старика одинокого привечает.
- А врать-то он ей перестал?
- В самый корень зрите, хлопцы! Врать он стал намного меньше. Чуть соврет, а она ему тут же стишок: мол, как мне больно от твово вранья... Он и устыдится. Сам стал ей говорить, куда пошел да зачем. И очень обижается, если она ему удачи пожелать забудет. Вот такие дела, хлопцы... Я у ней спрашиваю, значит, кто ж тебя надоумил-то? Смотри, мужик, ведь, к тебе лицом повернулся, душу стал поманеньку открывать. Енто дорогово стоит!
- Так она, наверное, на курсы какие-нибудь или семинары сходила женские. Это сейчас модно.
- А вот и не угадали. Прочитала она в какой-то книжке, что в первую очередь надоть себя полюбить. Мол, если себя не любишь и не уважаешь, то тебя никто любить не будет. Во как! И стала она собой заниматься. Перво-наперво накупила всяких нарядов и в паликмахтерскую, ясное дело, сходила. Стала стараться спину держать ровно, голову повыше задирать. И в зеркале, себя увидев, не хмуриться, а улыбаться. И присказку смешную придумала. Глянет на себя в зеркало, подмигнет и гутарит: "Хороша Маша, жаль, что наша!" Вобщем, баба поменялась просто на глазах. Если ей что не так, больше истерики бабские не закатывает, не плачет. Помолчит маненько, пообижается, а потом спокойненько так все и выложит, как, мол, ей больно-то и горько. И никаких упреков! А мужик стал шелковый: во всем с ней соглашается да прощенья просит. Чудеса да и только...
- Михалыч, а чего она с женатым-то шуры-муры крутит? Чего себе нормального мужика не найдет, да замуж не выйдет?
- И я к ней с энтим вопросом не раз приставал. Долго она отнекивалась, не хотела рассказывать. А однажды не выдержала, призналась, что полюбила его много лет назад, когда он еще холостым ходил. Ну, это уже другая история. Засиделся я тут с вами, хлопцы, пора и честь знать. Доброго вам здоровьичка. И спасибо за уху, хороша зараза!
- Бывай, Михалыч! Приходи, мы всегда тебе рады.