Сны оккупации

 Почему-то всегда ностальгически помнится детство;
 вечно мама в заботах, улыбка с налётом вины;
 оккупации сны мне навеки достались в наследство,
 и ярлык моему поколению – «Дети войны».

 Немцев помню, румынов – пленённых уже и понурых,
 разбирали руины, из них возникал новый мир.
 Нинка с рыжей Лариской им корчили рожи, как дуры,
 и грозил кулаком этим дурам солдат-конвоир.

 Голод дней тех забыть не могу до сих пор, не умею,
 хоть осела давно тех страданий тяжёлая пыль:
 мы ходили на море, там бомбой снесло батарею,
 и снарядные гильзы мы долго сдавали в утиль.

 Искалеченных судеб войною по свету немало,
 детство тем хорошо, что не всё понимает дитя.
 Мне отца не вернула война, и горюнилась мама
 от моей худобы, ручку «Зингера» ночью крутя.

 Вот бывают минуты, закрою глаза, и опять я
 пробираюсь в «Спартак» на сеанс – мне известен там лаз;
 мать рубашку мне шьёт из сукна довоенного платья,
 чтобы был я не хуже других, коль иду в первый класс.

 Через год дядя Витя вернётся, японцев побив на Востоке,
 и в семье понемногу появятся сахар и хлеб.
 Я не знал пацаном, что наш век уродился жестоким,
 я сейчас понимаю, что не было лёгких судеб.

 И теперь, в ХХI-ом, на плечи набросивши плед свой,
 наблюдая с балкона штрихи и приметы весны,
 с ностальгиею нежной всегда вспоминаю я детство,
 хоть и вижу порой оккупации горькие сны…

 НАС УЖЕ НЕ ВОЗЬМЁШЬ НА ИСПУГ!

                Светлой памяти…

 Нас уже не возьмёшь на испуг,
 и бессмысленно брать нас на горло:
 за душой столько вечных разлук,
 что тоски острота как-то стёрлась.

 Вот открою альбом: Бог ты мой! –
 мать, отец, дед Андрей, тётя Тома, –
 не вернутся с работы домой,
 да и нету того уже дома.

 Жизнь идёт по законам своим
 и проходит, хоть мы не торопим;
 что же зло друг на друга таим
 и обиды дурацкие копим.

 Вот закрою альбом: мой ты Бог! –
 не вернуть, не забыть, не забыться:
 ты уже не взойдёшь на порог
 в сарафане из лёгкого ситца.

 Нас уже не возьмёшь на испуг
 в этой жизни неверной и зыбкой:
 самый лучший единственный друг
 с фотографии смотрит с улыбкой.

 Всё идёт в мире этом не так,
 сожаленье в груди нарастает,
 и безвременно канувший враг,
 к состраданию тоже взывает.

 За окном распевают скворцы!
 Не смущать их чтоб грустной строкою,
 малосольные есть огурцы
 и стопарик всегда под рукою.

 Нас уже не возьмёшь на испуг,
 мир пугал нас уже многократно.
 Столько нового в жизни вокруг!
 Столько в жизни потерь невозвратных...

 МЕДВЕЖОН

 Был в детстве медвежонок. Бывало, бедовал.
 Нам на двоих силёнок паёк едва давал.
 Он пуговкою носа мне руки холодил.
 Не задавал вопросов и терпеливо жил.
 И даже под бомбёжкой, когда визжал металл,
 он ёжился немножко, но губ не разжимал.
 Всего хватало в детстве. Но, плюшев и смешон,
 не убегал от бедствий мой милый Медвежон…
 Когда вернулись наши с победою домой,
 он гречневую кашу ел весело со мной.
 А у отца медали блестели на груди.
 Соседки вспоминали о пудре, бигуди…
 Под звонкий гром оркестров я с медвежонком шёл.
 Нам было интересно. И очень хорошо!
 Ах, верный медвежонок, ты вправду был не трус…
 И вырос из пелёнок давно мой сын-бутуз.
 Но вдруг приснится: буря ревёт на целый свет,
 и медвежонок бурый
 идёт за мною вслед…