Про нас с ней

«Здравствуй, Милая. Я не должен обращаться к тебе на «ты».
Ты прости меня, если сможешь. Я заложник твоей немоты…»
так письмо начиналось робко, и предательски било в висках,
и свеча Ключевскою Сопкой прожигала ему глаза
«…я двух бабочек видел в полдень, у них, знаешь, жизнь коротка…»
он выходит в осенний холод задремавшего городка,
достает сигарету из пачки и привычно прячет в ладонь.
он забыл, как живут в этой качке «…мне найти бы такой огонь…»
он запрятал бы её в банку, лишь бы дальше от той свечи.
сердце бьётся разбитой склянкой и подсказывает – молчи –
но настойчиво и безбожно, напряжённо прищурив глаз
«…ненавижу я делать больно… и особенно… и сейчас…»
он бы, кажется, сжег тот город, чтобы в нём её не терять,
и плевать, что он был там молод, сердце больше уже не унять –
оно бьётся разбитой склянкой, и осколки уходят вглубь,
на одном она в юбке цыганской, на другом уголки её губ,
на четвёртом мундштук в длинных пальцах, на седьмом она с книгой в руках,
на десятом читает стансы и играет с подругой в слова
«…нам пора протрезветь, послушай… пусть прекрасен безумства миг…»
он свою разрывает душу, из груди его рвётся крик.
он бы, кажется, попрощался, но в который раз стёрта строка
«…я запутался, я зарвался... понимаешь, ты точно та…»
он бы спрятал её на звёздах, чтоб хоть месяц видеть в году,
или, может, отлил бы в бронзе, только вряд ли его поймут…
«…я наивно во что-то верю…» он стирает и пишет вновь,
и в его мозгу воспалённом она вдруг поднимает бровь.
«…ты пойми, за тебя в ответе я хотел бы, но не смогу…
ты прости мне попытки эти, пусть я сам себя не прощу…»
выдыхая клоками душу, как табачный кисель густой
«…я наивно во что-то верю… пусть идёт всё само собой…»
даже если б стерпела бумага, не хватило бы точно чернил…
он бы, кажется, попрощался… но опять не хватило сил
23-24/9/16