Великому А. П. Чехову. Ночь и утро у Саур-Могилы!

   Над широкой степной дорогой, большим шляхом, тянулся Млечный путь и дремали звёзды.
Было далеко за полночь.
В сонном, застывшем воздухе стоял монотонный шум, без которого не обходится степная летняя ночь.
Непрерывно трещали кузнечики, пели перепела,
а в балке, в которой тёк ручей и росли вербы, лениво посвистывали соловьи и Луна неторопливо плыла.
  Уже светало. Млечный путь бледнел и мало-помалу таял, как снег, теряя свои очертания частями.
Небо становилось хмурым и мутным, когда не разберёшь, чисто оно или покрыто сплошь облаками,
и только по ясной, глянцевитой полосе на востоке
и по кое-где уцелевшим звёздам поймёшь, в чём дело, где его истоки.
  Первый утренний ветерок без шороха, осторожно шевеля бурыми стеблями прошлогоднего бурьяна и молочаем,
пробежал вдоль дороги, ничего не примечая.
   В синеватой дали,
где последний видимый холм сливался с туманом, ничто не шевелилось, а вдали -
сторожевые и могильные курганы, которые там и сям высились над горизонтом
и безграничною степью, что простиралась сюда издалека,
глядели сурово и мёртво; в их неподвижности и беззвучии чувствовались века.
Проснувшиеся грачи молча и в одиночку летали над землёй, всматриваясь во всё свысока.
  Солнце ещё не взошло, но уже были видны все курганы, каждый с чуть пологой макушкой, 
и далёкая, похожая на облако, Саур-Могила с остроконечной верхушкой.
Если взобраться на эту Могилу, то с неё видна равнина, вид которой сердцу дорог, -
такая же ровная и безграничная, как небо,
видны усадьбы, хутора, деревни, в которых даже и не был,
а дальнозоркий калмык увидит даже город и поезда железных дорог.
   Только отсюда и видно, что на этом свете, кроме молчаливой степи и вековых курганов,
есть другая жизнь с её непростой, но чаруюшей сутью.
Показалось громадное багровое Солнце, окруженное лёгкою мутью.
Широкие полосы света с сияньем золотым,
потягиваясь и с весёлым видом, как будто стараясь показать, что это не надоело им,
ещё холодные, купаясь в росистой траве,
стали ложиться по земле, подобно дорогой оправе.   
   Серебристая полынь, голубые цветы цибульки, жёлтая сурепа, васильки -
все радостно запестрели, принимая свет Солнца за свою собственную улыбку, - все цветки.
А когда Солнце, обещая долгий, непобедимый зной, стало припекать землю, слушая тишины звон,
всё живое, что ночью двигалось и издавало звуки, погрузилось в полусон.
-------- 
А.П. Чехов. Счастье. (Отрывок.)
У широкой степной дороги, называемой большим шляхом...
тянулся Млечный путь и дремали звезды.
   В сонном, застывшем воздухе стоял монотонный шум, без которого не обходится степная летняя ночь; непрерывно трещали кузнечики, пели перепела, да на версту от отары в балке, в которой тек ручей и росли вербы, лениво посвистывали молодые соловьи.
  Уже светало. Млечный путь бледнел и мало-помалу таял, как снег, теряя свои очертания. Небо становилось хмурым и мутным, когда не разберешь, чисто оно или покрыто сплошь облаками, и только по ясной, глянцевитой полосе на востоке и по кое-где уцелевшим звездам поймешь, в чем дело.
  Первый утренний ветерок без шороха, осторожно шевеля молочаем и бурыми стеблями прошлогоднего бурьяна, пробежал вдоль дороги.
   В синеватой дали, где последний видимый холм сливался с туманом, ничто не шевелилось: сторожевые и могильные курганы, которые там и сям высились над горизонтом и безграничною степью, глядели сурово и мертво; в их неподвижности и беззвучии чувствовались века.
Проснувшиеся грачи, молча и в одиночку, летали над землей.
Солнце еще не взошло, но уже были видны все курганы и далекая, похожая на облако, Саур-Могила с остроконечной верхушкой. Если взобраться на эту Могилу, то с нее видна равнина, такая же ровная и безграничная, как небо, видны барские усадьбы, хутора немцев и молокан, деревни, а дальнозоркий калмык увидит даже город и поезда железных дорог. Только отсюда и видно, что на этом свете, кроме молчаливой степи и вековых курганов, есть другая жизнь.
Окруженное легкою мутью, показалось громадное багровое солнце. Широкие полосы света, еще холодные, купаясь в росистой траве, потягиваясь и с веселым видом, как будто стараясь показать, что это не надоело им, стали ложиться по земле. Серебристая полынь, голубые цветы свинячей цибульки, желтая сурепа, васильки — всё это радостно запестрело, принимая свет солнца за свою собственную улыбку.
А когда солнце, обещая долгий, непобедимый зной, стало припекать землю, всё живое, что ночью двигалось и издавало звуки, погрузилось в полусон.