Вера

   Неповторимый, знакомый с детства, знакомый всю жизнь – запах церкви. Любой. Большой, маленькой ли. Но он, неумолимо одинаковый  под золотыми куполами страны, куда пришла погостить моя душа, уводит в милое, далёкое, ласковое детство – изначальную точку любой любви моей жизни.
   Я, очень маленькая, пугающе маленькая, делаю такие же ничтожно маленькие шажки по паркетному полу Никольского собора в Ленинграде. Крепко держусь за большую, родную и тёплую руку бабушки. Бабушка еле слышно говорит кому-то наверх что-то такое тайное, слишком тайное. Поэтому я не прислушиваюсь, забываю о бабушке, своих страхах и начинаю осторожно осматриваться.
    Сперва я вижу тишину. Да, вижу. Да, именно так. Я умею видеть тишину. Редкий дар, не правда ли? А тишина в церкви тёмно-коричневого цвета, иногда с зелёным оттенком, иногда со звучными, ярко-белыми всплесками  цветов около икон, и всегда – льющейся со стен золотой тайной, которую хочется узнать, и почему-то чувствуешь: она далека и непостижима. Но тишина неподвижна и слишком похожа на вечность, поэтому думать о ней долго нельзя. Нельзя долго смотреть в закрытое тёмной вуалью тишины лицо вечности: позовёт за собой, заманит, возьмет за руку и сопротивление будет бессмысленным.
    В церкви не пугают душу ребёнка, пожалуй, только огоньки свечей. Они живые, они будут жить даже, когда ты уйдешь из церкви, даже, когда ты уйдешь из этого мира, они будут жить,  каждая – неповторимо по-своему. Смущенные дыханием молитв, они колышутся, весело освещая жизнь каждого, кто стоит у иконы. Неважно, какая это икона, неважно, кто живёт на ней и к чему призывает.  Любой, кто к ней подходит, видит:  на вот этой самой иконе изображена его личная трагедия, его личное счастье, его личная надежда.
    Я смогла понять это только потому, что была маленькой и не умела молиться. Я тогда умела смотреть, видеть и запоминать всё, что Бог разрешил нам увидеть, услышать и запомнить. Меня любили и обо мне заботились. Меня оберегали, и не нужно было беспокоиться о сохранении своей жизни, не нужно было молиться. Мне было разрешено всё. А вот взрослым людям, стоящим рядом, - нет. И они видели только своё. Потом я научилась и тому, и другому. Может, это ещё один дар, который дал Бог моей душе?
    Однако наступала минута, когда сильные руки бабушки поднимали меня к манящим огонькам свечей. Совсем недолго я висела в воздухе неподвижно, а потом снова оказывалась на уровне пойманной мною тишины.
    Спустя десятилетия я увидела то, что не смогла увидеть тогда: женщины по разные стороны вечности показывали друг другу своих детей, хвастаясь по-матерински, любя. Бабушка в моем сердце и моей памяти до сих пор показывает Деве Марии своих детей, а Дева Мария в Никольском соборе показывает Иисуса всем, кто к ней приходит.
    Сходите и посмотрите сами. Своих детей покажите тоже. Так будет справедливей.