Глава 41. Предложение
- Я не знаю, но могу только предполагать. Видите ли, по рассказам бабушки, мой дед учился в разведшколе, так как в совершенстве знал немецкий язык, и тренировался с спецотделе НКВД. Да, - сказала я, поймав в зеркале удивлённый взгляд Зейдельберга, - и ещё он был потомственный краснодеревщик и строитель. Не один дом был построен руками его отца и братьев. Кроме того, по рассказам бабушки, дед также умел видеть карты и превосходно в них играл. Он ушёл из родительского дома в тринадцать лет, как Ломоносов в свое время... Предполагаю, что используя все свои таланты, навыки и знания, он быстро сориентировался в нашем непростом времени, благо, возможностей для самореализации сейчас намного больше, чем в 1937 году.
- Но как и где он раздобыл документы на имя Алексея Воронова? - спросил Сокол. - Ведь изменилось всё - время, политическая система, экономическая формация, люди, наконец.
- Во все времена существовали так называемые полулегальные схемы, позволяющие за деньги приобретать любые документы. - ответила я. - Как следователь НКВД, дед наверняка знал об этих схемах, а также места, где можно выйти на нужных людей. Поэтому я ничему не удивляюсь. Деду на момент его появления в 2010 году, было всего тридцать пять. Обычно в этом возрасте человек еще не утрачивает навыка приспосабливаться к любым условиям и изменениям. А в нашем времени адаптироваться куда проще, чем в сталинском, где был тотальный контроль за всеми. Это моя версия. Кто такой был этот Алексей Воронов и правда ли то, что он - это мой дед Богдан Жемчужный - знает только он сам и Всевышний.
Сокол немного помолчал, потом вдруг спросил:
- Романия, а в каком времени ты хотела бы оказаться? Или может быть у тебя бывает желание что-то исправить? Может быть что-то с Андреем недоработали? Ведь он - неплохой мужик. Добрый, отзывчивый. Тебя любит, я знаю.
- Сокол Гершевич, он хороший, замечательный... Понимаете, если бы не одна встреча, возможно, я бы была с Сазоновым. Но встреча состоялась. Это было предопределено. Благодаря одному человеку, я обрела себя, понимаете? Нет, исправить я никогда ничего не хотела. Это моя жизнь. Я её живу так, как хочу и умею.
- Ладно, прости что затронул эту тему, - тихо сказал Сокол. - Ты мне вот что скажи: чем ты заниматься планируешь? Ты же отовсюду уволилась, так?
- Да, - ответила я. - Думаю пока. Писать буду точно. Скоро ли это мне принесёт хоть какой-то доход - не знаю...
- А давай ко мне искателем. Пока под моим началом поработаешь и в нашем клубном спортзале десяток лишних килограммов сбросишь. А потом группу юниоров тренировать будешь. У тебя это получится. Попробуй.
- Я? С детьми? - чуть не поперхнулась я. - Бог с вами, Сокол Гершевич. Я не люблю детей. Точнее, люблю, но на расстоянии.
- "Нет ничего, в чём женщина не могла бы сама себя убедить" твои слова? А у меня дети всё время спрашивают: "Когда Романия Петровна еще к нам придёт?" Вот и убеди себя в том, что ты их любишь всем своим большим и добрым сердцем, - улыбаясь, сказал Зейдельберг. - Больших денег я тебе не предложу, зарплата у меня в клубе - более, чем скромная. Но продержаться, пока у тебя идёт раскрутка стихов и рассказов, помогу. Подумай, хорошо?
- Я вредная, - сказала я.
- Это мне известно и детям теперь тоже.
- Я много ору, а это не педагогично, - как утопающий, хваталась за соломинку я. - Родители позабирают детей из клуба.
- Ори. Я знаю твоего сына, и этого мне достаточно, - сказал Сокол. - Слабаков пусть забирают, а сильный духом ребёнок жаловаться не пойдет, а будет стремиться вверх и преодолевать себя. Поэтому, что педагогично, а что - нет, в своём клубе решаю я. Только... Кхм...
- Только что? - с надеждой, что он передумает, спросила я.
- Да ничего, - отмахнулся он и прибавил: - Фантазии свои про выходящих из болот покойников, покрытых зелёной слизью, у которых глаза вылезают из орбит и болтаются на оголённых нервах, попридержи для привалов и посиделок после тренировок, хорошо?
Продолжение следует.
Свидетельство о публикации №116092205947