Крыша черна - и даль голуба

Крыша черна - и даль голуба.
Церковный колокол скоро.
У Коломбины на сонных губах
Осталась помадная морось.

У Коломбины в горле - метель,
В зрачках - черничные строчки.
Она опять пыталась взлететь
Этой бессонной ночью.

Опять - не вышло, опять - никак -
Снова - никак не иначе.
У Коломбины в упавших руках
Мёртвый ребенок плачет.

И в ставни колотится грязный мир -
И жжёт улыбку помада.
Мёртвых детей не надо кормить.
Им ничего не надо.

Им не нужно её молока -
К тому же оно высохло.
И Коломбина сидит - в руках -
Мёртвый ребёнок-висельник.

Она убивала его - сама -
На сцене - в фарсовом стиле.
Потом она всё же сошла с ума.
Потом её излечили.

Теперь она - приличий оплот -
Сухая, остывшая, бледная.
А мёртвый ребёнок - кровь её пьёт -
Об этом никто не ведает.

Она манекеном покорным сидит
В преддверии утренней мессы.
И у неё не болит в груди -
А просто узко и тесно.

Корсет - и острый угол ребра -
Плачет чёрная Ева.
Сегодня всё будет - как и вчера.
Так, как должно быть, наверное.

Чёрная юбка бёдер погост
Скрутила - и книзу тянет.
И бьются в разводы утренних звёзд
Мёртвых бабочек стаи.

Последний фонарь вот-вот догорит
И задохнется утром.
А Коломбина наносит грим
В зеркале - жадном мутном.

И не узнают её в аду
В благочестивом гриме.
Люди покорно к мессе идут -
И Коломбина с ними.

Зачем - она и не знает сама.
Ей всё равно совершенно.
Но панталон алых кумач
Вчера разорвал священник.

Он прижимал её к алтарю -
В шею жарко дышал ей.
Он в кольце его липких рук
Покрылась пепельной шалью.

А у дверей стояла толпа -
И в окна глазело солнце.
Завтра всё повторится опять.
Завтра она вернётся.

Спорет рассвет предутренний сон
С чёрного строгого платья.
Кто, Коломбина, тебя спасёт?
Никто. И к чему спасаться?