Идеа Вилариньо. Забвенье

Когда один мягкий рот другой спящий рот целует
словно в этот миг умирая,
то порою – если дальше губ проникает –
и веки, желанием полные, опускаются –
так  б е з з в у ч н о ,  как только воздух позволит, –
кожа, этот шелк истомленный, просит  н о ч е й  себе
и целуемый рот
без слов наслаждаясь, того же просит.

Ах, беззвучные ночи с темными мягкими лунами,
длинные ночи роскошные, с трепетаньем воздушным голубок,
что стали руками, любовью, нежностью этой даруемой;
н о ч и  как корабли большие…

И вот, на вершине страсти, когда тот, кто целует –
– ах, без меры умеет, без передышки… – и ощущает
что мир для него сейчас – отдаленное чудо,
и губы ему раскрываются  в с ё  ж а р ч е  –
как  л е т о  в разгаре –
что сознание отступает,
и что в конце уже  с а м  он забыт, целуемый,
и страстный ветер ему виски обнажает, –
вот тогда, в поцелуе, закрываются веки,
и содрогается воздух, и жизнь  о т б р а с ы в а е т с я ,
и ещё содрогается то,
что не воздух, – волосы жгучие спутанные…
И г`олоса бархат теперь, и порою – мираж, –
уже заселенный  с м е р т я м и  ждущими.

  (с испанского)
 


   EL OLVIDO
 de Idea Vilarino   

Cuando una boca suave boca dormida besa
como muriendo entonces,
a veces, cuando llega mas alla de los labios
y los parpados caen colmados de deseo
tan silenciosamente como consiente el aire,
la piel con su sedosa tibieza pide noches
y la boca besada
en su inefable goce pide noches, tambien.

Ah, noches silenciosas, de oscuras lunas suaves,
noches largas, suntuosas, cruzadas de palomas,
en un aire hecho manos, amor, ternura dada,
noches como navios...

Es entonces, en la alta pasion, cuando el que besa
sabe ah, demasiado, sin tregua, y ve que ahora
el mundo le deviene un milagro lejano,
que le abren los labios aun hondos estios,
que su conciencia abdica,
que esta por fin el mismo olvidado en el beso
y un viento apasionado le desnuda las sienes,
es entonces, al beso, que descienden los parpados,
y se estremece el aire con un dejo de vida,
y se estremece aun
lo que no es aire, el haz ardiente del cabello,
el terciopelo ahora de la voz, y, a veces, la ilusion
ya poblada de muertes en suspenso.