Третья книга стихов. Поэма Дороги детства

…Именем Твоим!


   Эта полная любви и тепла книга написана мной на волне тех возвышенных чувств, которые я испытала после долгой разлуки при встрече с местами моего детства и моей юности в Молдове. От радости узнавания подкашивались ноги, эмоции перехлестывали, накрывали меня, я тонула в них, всплывала и…снова и снова ныряла, услаждая душу глубокими и неповторимыми ощущениями.
   Те несколько прекрасных дней,проведенных мной на севере Молдовы в Старых Дуруиторах, Проскурянах и Костештах, оставили неизгладимый светлый след в моей
памяти и до сих пор мощно подпитывают меня в моей жизни и в творчестве.




  Д О Р О Г И
 Д Е Т С Т В А

    поэма
      о
  Дуруиторах
      и
  Проскурянах








  ПРЕДВКУШЕНИЕ




Позвало что меня в дорогу
   сюда десятки лет спустя…
Бегут вдоль трассы лесостепи,
   а в сердце – счастья полнота…

Знать, жизни верное теченье
   несет по ней меня туда,
куда душа моя стремилась,
   куда по карте без труда

порой я мыслью уносилась…
   Что встретит там теперь меня?..
Но с неизвестностью грядущей
   уже воссоединена

я этой, вьющейся в просторах
   возвышенностей и равнин,
речных долин и узких гребней,
   средь тополей, лесных куртин,

распаханного чернозема,
   низовий, пойменных озер,
полей неубранных, дорогой.
   А вдоль – цикорий, маки, терн…

Ничто навеки безвозвратно
   не исчезает, не ушло,
все здесь, все рядом, по-соседству.
   Лишь под другим смотрю углом

на все, что вижу, обретаю,
   встречаю, слышу и ищу,
что удивляет и тревожит,
   на то, на что порой ропщу,

на проплывающую мимо
   под хмель синеющих ветров
тенистость грабовых, дубовых
   рощ или буковых лесов,

на балки в рытвинах оврагов,
   на рек таинственный извив,
почти отвесные обрывы
   с красноцветными в перелив

с малиновыми обнажений
   песками, осыпи камней,
обвалы оползневых сдвигов,
   сиянье солнечное дней.

Заборы сельские и стены
   в зеленых зарослях плюща,
за ними колосится жито
   и бродят гуси, гогоча.

И разлинованы в косую,
   как будто школьная тетрадь,
линейку склоны виноградных
   плантаций. Скоро вызревать

начнут уже тугие гроздья,
   в переплетениях лозы
они под весом сочных ягод
   свисают с сеток навесных,

чуть позолоченные солнцем…
   Я помню, поздно, октябрем
мы собирали целой школой
   последний урожай за рвом

кэпшуны*белой или черной.
   И долго мягкою зимой
она лежала, сохраняя
   и аромат особый свой

и вкус, на чердаке… Реальней
   порой видения для нас,
чем жизнь. И свет воспоминаний
   соединяет крепче ласк

сердца. Поверх напластований
   земных, физических текут
меж нами токи пониманья,
   глубинных связей абсолют.

Я закрываю на минуту
   глаза и детства вижу мир.
Там летнее безумство красок,
   там буйство трав, цветов и ширь!

И удивленной шалунишкой
   я пробираюсь по лугам
в страну порхающих, ползущих,
   поющих где-то по кустам,

чирикающих и жужжащих
   созданий эфемерных - в рай,
где золотистым кругом - солнце
   сквозь лес непроходимых трав…

Когда въезжаешь на открытый,
   высокий и пологий холм,
то кажется, что ты реально
   берешь разбег для взлета… Шелк

небесный там, на горизонте,
   вверху сливается совсем
с дорожного асфальта лентой…
   И вот, преодолев подъем,

ты, точно, словно бы взлетаешь…
   Отрыв!.. И рвется в высоту
машина лайнером воздушным,
   удачно проскочив черту,

где крутизна дороги здешней
   вдруг переходит резко в спуск…
И с высоты полета мыслей
   я просто детству улыбнусь…

Вдали, в причудливых рельефах,
   с их многоярусным холмов
ландшафтом, солнце редколесья
   играет в листьях ивняков.

Ряды холмов не утомляют
   взгляд продолжительной своей
ни непрерывностью, ни высью,
   а непрестанно, все смелей

как расступаются навстречу
   нам, чтобы место уступить:
там - крутоярому, глухому
   оврагу, здесь - чтоб всем явить

расселины глубокой, узкой
   густую тень. На всем пути
они меняют направленье.
   Изменчивый и сам почти

и весь молдавский здешний климат.
   Километровый разворот
дороги тянется по краю
   (от понижения пород)

природного амфитеатра,
   с крутыми скосами террас,
уютного и вековыми
   ореховыми, посейчас,

деревьями... Замысловатый
   дорожный серпантин, и взор
перемещается почти что
   по горной местности… В упор

в окно машины плещет солнце,
здесь, в этом солнечном краю,
оно всегда сияет ярко,
подолгу, щедро… Узнаю

массив величественный - Кодры.
   Как наслаждаться и дышать
здесь можно летней негой юга
   в лесном очарованьи всласть!

Сквозь нас Оргеевского леса
   плывет зеленая стена,
смешенье лиственных и хвойных
   пород… Всплывают имена…

Правленье Штефана чел Маре,
   владыка Дмитрий Кантемир…
Князья, поэты, государи,
   шеломы, латы кирасир,

освободители и судьи…
   Пестры культурные слои,
сплетение религий, наций,
   владычества монастыри…

Фракийцы, скифы, геты, даки,
   латинских и славянских смесь
народов. Древние друиды,
   Друита, Друиторы, - здесь,

на этих плодородных почвах
   и благодатнейшей земле
сходились интересы многих
   и… мой, сегодняшний и лет

ушедших, юности… Однажды
   был в Кодрах наш ночной бивак,
ночное у костра дежурство…
 Я узнаю внизу овраг…

Иванча, озеро, - когда-то
   там туристический был слет…
И мы готовились серьезно
   к нему недели напролет

тогда, штудируя учебник
   истории и словари,
и забирались вглубь молдавских
   веков и в древние миры.

И с любознательностью детской
   лазейки дальние пещер,
укромные излазить за день
   предпочитали мы, в ущерб

другим каким-то развлеченьям…
   Ах, этих дней наивных тень,
и этих школьных переменок
   и закутков уютных плен…

Бежит и прыгает за нами,
   выныривает из кустов
и прячется, как бы играя,
   шар солнца низкого… Нет слов,-

так вытянулись и окрепли
   стволы и сосен, и берез,
и елей, так раздались кроны
   деревьев тех лесополос,

которые еще девчонкой
   не замечала я порой
в своих поездках редких в город.
   Но по дороге полевой

мы часто лакомились вдоволь
   ядром орехов молодых
и недозрелых абрикосов
   плодами в скромности простых

лесополос, в усмешке лета…
   Жизнь в прошлом припорошена…
Там мы бродили вечерами,
   и ошалевшая весна

обрушивала с наслажденьем
   лип и акаций духоту
на хрупкость нашего сознанья
   и неокрепших детских душ.

Мы даже, помнится, любили
   вкусить акации цветков,
и вязкость гроздьев белоснежных
   казалась слаще леденцов.

И ночь заигрывала с нами,
   когда упершись локотком
в ступени каменные дома,
   нагретые дневным теплом,

мы запросто ловили звезды
   в чертах мифических фигур…
Как долго светится в вечерней
   дали небесная лазурь…

Что нам теперь судить об этом,-
   мы просто были все детьми
тех лет, той жизни,- той вселенной
   сынами или дочерьми…

На длинных спусках и подъемах
   нам открывает магистраль
такой бескрайней и великой
   земли синеющую даль,

синеющие перелески
   и взгорья, пряча в синеве
вечерней завтрашнюю тайну,
   что я потом найду в строфе

случайно, в предвкушеньи встречи,
   как в детских тайниках души…
Предчувствие тревожит сердце…
   Но ночь открыться не спешит…



*Кэпшуна - сорт винограда






    ЗОВ




Я просыпаюсь раным-рано
   от ощущений остроты,
что кто-то очень осторожно,
   сквозь сновидений лоскуты

меня расталкивает, будит,
   слегка касается руки…
волос... Глаза приоткрываю,-
   залиты мягким потолки,

каким-то синим полусветом,
   подобным небу за окном.
Светает. Как на фотоснимке,
   из полумрака целиком

подробно комнаты убранство
   всей проявляется ясней…
Стена покрыта домотканым
   ковром молдавским. Из теней

ночных вся комната выходит.
   В ней никого. Но в полусне
я слышу звон и дребезжанье
   стекла, иль стук в моем окне…

Неясный звук, и гость неявный,
   но явный знак, понятный мне,-
окошко настежь! И звучанье
   ловлю и пью рассветных нег...

Травы вползает запах слабый…
   Дарит мне через столько лет
вновь это утро в Проскурянах
   с высот сиреневый рассвет -

благословленное сиянье
   самих небесных высших сфер!..
Все спят. Как в юности, бесшумно,
   легко беру окна барьер.

Над садом, лугом розовеет,
  и сумрак всю теряет власть…
Пытаюсь через годы вспомнить
   одну простую вещь сейчас –

где солнце здешнее восходит?
   Там, где орех большой растет!
День зарождается, как тайна
   и целомудрия разлет.

Большие лопухи, крапива –
   картины сельской ворожба…
Шагаю в утро… Что сегодня
   еще откроет мне судьба?..

Давно знакомый переулок,
   но в незнакомой новизне…
Иду в траве, росой омытой,
   к дороге, к школе, вдоль плетней…

Все возвращается на круги
   свои, дорог сомкнулась цепь.
Опять я впитываю запах
   и осязаю на лице

своем дыхание и благость
   всех этих мест, земли, лугов.
Ворсистый стебель – подорожник,
   чешуйки-щеточки цветков…

Гашу душевное волненье,
   но, может быть, там, впереди
восторгов юности, смятений
   еще виднеются следы…

Мгновения хмельные детства,
   вновь обретаемые мной…
Вот пролетел короткий ветер,
   наполнив воздух чистотой…

Край пустыря. И я, как будто,
   вдруг просыпаюсь ото сна,
но вся налетом сновидений
   еще действительность полна,

и каждый шаг пустынно гулок…
   Но прежней радости внемля,
ложбиной, балкой, каждой пядью
   мне отзывается земля

и откликается любовью
   на радость тихую мою.
За бурьяном с веселым звоном
   изворы*чистые поют.

Вода бежит в ручьи по каплям
   из родникового кольца…
Растут у стен кусты сирени
   и абрикосы у крыльца…

Пустая рощица акаций
   осталась слева, позади,
и с высоты открылось море,
   зеленоватый цвет воды…

Такая ширь передо мною,
   что даже оторопь берет,-
волна под каменной скалою
 в Костештском море в берег бьет.

Сбегаю по крутому склону
   к глубокой, как живой, воде,
вздох ровный утреннего моря
   заполнил берега предел…

Стою растеряна, немея,
   увиденным потрясена…
Не передать всего словами…
   Такая мощь укрощена!

Под толщей вод укрылся Чугур,
   что здесь когда-то протекал…
Души таинственная легкость,
   воды пронзительная даль,

вещей простых и грандиозных
   смешенье, радостность и грусть
меня заполнили, владели
   мной и …текли с водою в Прут…

Все та же старая дорога
   домой со школы, напрямик…
Полынь, пустынность улиц, камни
   и тени длинные на них,

на переулках и тропинках…
   Деревья быстро подросли.
Спокойно дремлет утро, свежесть
   его, высокий перелив

и перекличка птиц на ветках,
   и воздух, пролитый с небес, -
все это было просто счастьем,
   спокойным, мирным, было здесь,

во мне, вокруг меня, повсюду,
   во всем, чего касался взгляд,
и оставляло бесконечность
   в душе и на сердце тепла.

За садом небольшим, на взгорке
   дома белеют Друитор,
чуть выше церковь в бликах, скалы
   и тлеющий зари костер.

Откуда солнце здесь восходит?
   Оно поднялось из-за скал!
И золотистый отблеск неба
   в волне Костештской набирал

свой цвет. Проснулись Друиторы.
   День начался. Друита. Дом.
Там, за скалою, Ивановка…
   Я здесь, и в прошлом, и во всем,

и в ощущении, что годы
   остановились для меня…
К земле неведомою силой
 я, словно бы, пригвождена.

Мне снится это, или грежу?
   Реальности порядок стерт…
Я не могу никак поверить,
   что вижу вновь свет здешних зорь,

иду селом и, осмотревшись,
   во всех подробностях опять
могу колодец, повороты,
   калитку и забор узнать…

От терпких запахов знакомых
   зеленых ивовых кустов
сильней в груди забилось сердце…
   Родной земли молдавской зов!

С какой-то необыкновенной,
   как родниковой, чистотой
он шел со всех сторон и с моря
   ко мне Костештского, простой,

как благодатный голос мира
   и сердца собственного стук…
Но новый времени, призывный,
   мой слух улавливает звук –

ход настоящего. И отзвук
   его мне скрашивает путь
по древним Старым-Друиторам,
   где скалы небо стерегут.

У кромки глинистой обрыва,
   как прежде, ласточки снуют,
над ней - сиреневой оборкой
   цветы бессмертника растут.

Пластами красно-желтой глины
   расцвечен весь отвесный склон,
и протекает Дуруита внизу,
   и берег под уклон.

Над речкой мост, теперь налево…
   Рождает внутреннюю день
свою мелодию движенья,
   меня захватывая в плен.

Овраг. Иду по переулку.
   Там дом стоял в его конце…
Двор… на траве роса густая,
   и слезы на моем лице.

Хранит неизъяснимость мыслей
   моих и юных чувств порыв,
и мой восторг от красок лета
   и звуков детства, от игры

ветров душистых, от просторов,
   от шума сада и травы,
хранит неясность ощущений
   от первой трепетной любви

здесь все; и часто в предрассветных
   непрочных снах являлись мне:
сирень, окно, тропинка, кладка,
   айвы цветенье по весне…

Зарубки на сердце, на память
   и память сердца, - все зачтя,
сквозь бесконечность расстояний,
   разлук огромных, забытья,

являют проблески сознанья
   мне в настоящем стены, дом…
Мы сразу сердцем понимаем,
   что разум вылепит потом.

Вся соразмерность ощущений
   ушла, - лишь детства высь и я,
все отступило за пределы
   околиц этого села.

Счастливых, давних и крылатых,
   беспечных, вольных дней поток,
он так естественно реален,
   как мой приезд в урочный срок.

Росой свои смываю слезы
   под тихий бег моих молитв…
Пускай Господь и эту землю
   и все вокруг благословит!

Во двор заходят, брызжут в росах
   потоки солнечных лучей.
И, на носки не поднимаясь,
   я вижу скалы сквозь ветвей

просветы. Рядом сушат сено,
   и тут же стая индюков.
Сверкая золотом и чернью,
   и пурпуром, слетев легко

с плетня, поет петух довольно,
   заливисто о новом дне.
А я шагаю к солнцу, к скалам,
   что всей громадою ко мне

все приближаются. Сменялись
   здесь без меня рассветы, дни
и ночи, утра и закаты,
   текла вода, журчал родник,

и выпадали в травы росы,
   и звезды падали с небес…
Где я была?.. На неба просинь
   мой взгляд срывается, где срез

скалы открылся, как на вечном,
   огромном полотне времен…
Природный храм! Гряда из рифов, -
   я к ней тяну свою ладонь.

Да, скалы не сравнить с горами,
   но весь их вид ласкает взор
особым юности и детства
   теплом и дорог до сих пор.

Подножье скал. К нему тропинка
   идет и забирает ввысь,
и я взбираюсь на вершину
   гряды. Как воздух здесь лучист,

как камни серые облиты
   здесь солнцем! Липкий молочай,
из скал расщелин подо мною
   рябинок веточки торчат.

С любовью, жадно насыщаю
   свои глаза всем, что меня
здесь окружает – от узоров
   малейших трещин на камнях

до бирюзовой выси неба.
   Травой тропинка поросла,
метелки в усиках кудрявых.
   Купаюсь в щедрости тепла.

Иду легко и ощущаю
   необходимость босиком
пройтись, почувствовать шершавость
   камней, неровность и излом

тропинки, свежесть росной влаги…
   Сверканья солнечного сонм!
И я пьянею от безмерной
   и светлой радости во всем.

Какое пиршество из света,
   растений, скал и чистоты!
И разговаривает, верно,
   сам Бог с небесной высоты

над скалами, крылатым утром,
   над Друиторами, со мной.
Все согревается, - деревья
ореховые, мох сырой,

и виноградники, и почва,
   и сердце, и моя душа,
небес текущая пустынность…
   Слегка умериваю шаг.

Лучи просвечивают слева
   на винограднике листву
и гроздья, так прозрачен воздух,
   что слышен снизу каждый звук.

На землю льются реки света,
   и плавно переходят в день
из утра дали, море, села,
   поля и скалы. Сходит тень.

Глубинный дух тысячелетий
   исходит из расщелин скал,
меня касается, тревожит,
   колышет времени спираль.

Камнями, воздухом преданий
   дышу, кладу свою ладонь
на эти камни. День, как будто,
   собрал сюда, как на амвон,

всю прелесть и бездонность лета.
   И полдень медною струной
уже гудит. Прогреты скалы,
   земля и воздух над землей.

И все, к чему ни прикоснешься
   сегодня, теплое, ; листвы
и запахов упругость, камни
   и завитки сухой травы.

Все пахнет летом, летним зноем
   и жаркой древностью камней,
и скрипок тысячью выводят
   мотив кузнечики своей

звенящей песни, песни детства…
   Прозрачных крылышек стрекоз
переливающихся трепет
   на мшистых скалах. Все сбылось

сегодня! Я целую травы
   и камни этих скал, и мох,
чуть золотистый, изумрудный,
   густой и мягкий … Видит Бог,

я в этот день вхожу, как в детстве
    входила в дом и на крыльцо.
Насквозь под небом Друиторским
   пропахли скалы чабрецом…

Зеленой ящерицы спинка,
   потом два крохотных глазка
меня своим пронзают взглядом
   и исчезают в складках скал.

Июль,- соломенное лето,
   зной, безмятежность юных лет,
наивных, беззаботных, легких,
   и их, как первозданный, свет!

Покой и умиротворенье…
   И я осознаю, что вновь
здесь все, - шмели, цветы, колосья
   и грусть невысказанных слов,

земля и солнце, воды, скалы,
   село, что подо мной лежит,
все ветры, небеса, как прежде,
   как в детстве, мне принадлежит.

Мне часто думалось об этих
   местах, живя от них вдали,
с какой-то радостностью мыслей
   и благодарственных молитв.

Тогда, казалось, навсегда их
   я потеряла, и уже
их не увижу больше в жизни…
   И провиденья явен жест

в том, что сейчас я вновь внимаю
   священной музыке камней
и скал, их тайнам и богатствам,
   сокрытым в рифов глубине,

живую чувствую в них силу…
   Над ними пронеслись века…
Тортонское былое море.
   Кочевьев скифских берега.

Когда-то суша тут и море
   боролись, сталкивались льды,
и обнажился скальный гребень…
   Вот, край ущелья впереди.

Расколы, выступы, деревья
   в неровностях отвесных стен.
И этих берегов едва ли
   коснулось время перемен…

Зияет пропастью ущелье,
   синеют тени холодком…
Абстрактность живописных трещин
   и гроты… Солнце высоко!

Изгибы линий и карнизы…
   По дну с журчанием бежит
и убегает Дуруита
   за Друиторы, в тень ракит.

В глубоких, как их возраст, древних
   пластах песчаника и глин
ее исток берет начало…
   Раздолье, взгляд куда ни кинь!

Стою, как на вершине мира,
   я над ущельем Друитор,
и голубые ветры лета
   несут, покуда видит взор,

мои воспоминанья детства,
   где солнце ярче, выше высь,
теплей дожди, синее небо,
   и мир у ног твоих и жизнь…

Я возвращаюсь той же тропкой,
   мои движения верны,
легко спускаюсь по откосу,
   иду подножием. Видны

ступени, вход, ходы пещеры
   в глубокой выемке скалы…
Стоянка каменного века
   и возрождения земли,

следы начала нашей жизни,
   внизу поставлен знак о том…
Отполирован и оплавлен
   дождями, солнцем и песком,

туманом, ветрами, дымами
   костров высоких, силой вод,
ладонями и человека
   и времени высокий свод.

Все стены – в сеточках морщинок.
   Поддетый мной за уголок,
частицей памятной осколок
   большой скалы в ладони лег.

Он отошел от монолита
   легко, блестит кремнистый скол.
Я чую кончиками пальцев
   былых морей ушедших соль,

окаменелые частицы
   кораллов губчатых его…
Опять иду вдоль скал к ущелью
   уже тропинкою другой,

у основания массива.
   Вздымаясь, виснут складки стен
гряды, не пряча больше солнца
   и не отбрасывая тень

на Друиторы. Дышит вечность
   у древних скал. Лежит печать
ее на сжатых плотно толщах
   пород… о чем они молчат?..

Земли сокровища и духа
   бесценные в себе таят
ходы глубокие расселин,
   вершины, что за мной следят…

Скольжу по осыпи к Друите,
   на дно ложбины, на ходу
хватаясь за песок и… воздух.
   Лечу!.. Захватывает дух

от высоты. Ущелья склоны
   торжественно уходят ввысь
и упираются краями
   там в небеса. И чья-то кисть
 
оттенком солнечного цвета,
   лучом выводит на камнях,
играя золотом на сером,
   магические письмена…

Давно заглядывает солнце
   за край ущелья с высоты,
где над расщелиной глубокой
   растут у самых круч цветы.

На фоне праздничного неба,
   в расколе каменной гряды,
на синеве густой алеют,
   как кровь, шиповника плоды.

Стремится по краям разлома
   скалы вверх зыбким и живым
ручьем дрожащий теплый воздух
   путем исконным, вековым.

Резцом тугим искусный зодчий
   здесь кропотливо высекал
творения тысячелетий
   в массиве времени и скал.

Стоят величественно скалы,
   и… дремлют бабочки внизу,
в ложбине стелется кустарник,
   и эхом отдается звук

любой. Завалено камнями
   ущелья карстового дно…
И дня язычество витает
   над этой древностью седой.

Пульсирует вода в Друите
   и перекатывает в ней
песчинки, камешки, травинки,
   листочки и… осколки дней

благословленных, не забытых…
   Сиянье радужное брызг
прохладой падает на щеки,
   на сентябри и… жизни смысл,

на запах новеньких тетрадей
   и свежевыкрашенных парт…
Бегут сквозь пальцы струйки, память
   уносит вспять к границам карт…

Звенит заливисто веселый
   звонок, в цветах весь школьный двор,
вверху индиговое небо
   и паутинок с ветром спор…

Там я стою у самой кромки
   большой скалы с названьем - жизнь
и, силой юности ведома,
   смотрю легко, без страха вниз…

Доносит легкий ветер детства
   оттуда наши голоса,
вплетая их в порыв, что гонит
   дня нынешнего паруса…

Храните, царственные скалы,
   былое, явь и эту новь,
тех первых чувств неукротимость
   и настоящую любовь

к земле и ко всему земному…
   Уже на запад солнца диск
склонился… Острые трезубцы
   колючек желтых колют кисть…

Жара спадает. Возвращают
   тепло дневное небесам
земля и волны вод Костештских…
   Летит куда-то стрекоза…

Еще горячий летний воздух
   у моря влагой напоен.
И хорошо прогретый берег,
   и сам крутой прибрежный склон

исходят, словно благодатью,
   теплом из толтровых глубин
Земли, как будто бы из сердца…
   На месте плавней и быстрин,

лугов и пойм играет ветер
   июльский волнами теперь,
и сила жизни в бликах света
   на воды падает и твердь.

В своем стремительном движеньи
   стозвон карпатских родников
дает свое начало Пруту,
   в вершинах гор, из ледников.

На высоте двух тысяч метров
   над моря уровнем лежит
исток воды его целебной,
   где выше – лишь орел парит.

*Изворы - родники






КОСМОС




Насытив выси и низины,
   куда уходит летний день?
В пожар ликующих закатов,
   под предстоящей ночи сень,

в тот тонкий мир непостижимый,-
   то колдовство, тот приворот,-
который, как песок сквозь пальцы
   зернистый, сквозь меня течет.

Чтоб не спугнуть мерцанье красок,
   не шевелюсь и не дышу,
и с чувством сладкого восторга
   разгадку тайны сторожу.

Похожи здешние закаты
   на вдохновение, на взрыв,
на всплеск величественной мысли
   и… тихой нежности разлив…

За горизонт заходит солнце,
   но небом меркнущим заря
еще вечерняя владеет
   и разметает колера…

Червонным золотом полнеба
   и бирюзою расцвело,
слоисто-розовым сиянье,
   как в детстве, на воду легло…

И, разгоревшись постепенно,
   заря на западную часть
небес и моря красноватым
   тревожным блеском пролилась.

Руками обхватив колени,
   картиной заворожена,
я дикою собакой динго
   на берегу сижу одна.

Я возвратилась в Проскуряны
   вновь, как к себе домой. Сюда
всю жизнь вела меня, наверно,
   вон та счастливая звезда.

Журчит, сбегает, плещет сумрак
   в Костештском море, за селом,
и растворяется до утра
   в нем, отливая серебром.

Свиваясь в сумерки густые,
   томясь сиреневой тоской,
на скалы, на берег и море
   уже спускается покой.

Как в складках древнего хитона,
   в ложбине балки дотемна
укрыта я. Свежеет воздух…
   Прохладой ночь пробуждена.

По волнам мысли ускользают…
   Как дуновенье ветерка,-
руки создателя касанье,
   иль мыслей прошлого шелка?

Замолк мой дух, и я застыла,
   и луч божественный небес
меня в былое погружает,
   в очарованье этих мест.

Я обнаруживаю дивных
   в себе звучание миров
и полное в текущей жизни
   себя отсутствие. Ладов

ночи совсем не нарушая,
   тяну, как тянут из клубка
запутанного, золотую
   воспоминаний нить. Легка

рука. На время забываю,
   что есть вокруг меня и смерть,
и жизнь, движение вселенной,;
   я только чувствую, как нерв

звенит натянутый и сердце
   поет, как много лет назад…
Мне лижет ноги, подползая,
   прибой, приподнимаю взгляд…

Воды глубокое дыханье
   ловлю и ощущаю въявь
ночной неистовости трепет
   и беспредельных далей явь,

дух и величие природы,
   ее спокойствие и боль,
где воедино слиты мысли
   и свет, и тайна, и юдоль…

Я чутко вслушиваюсь в бездны
   миров, дыханье задержав.
И ночь распахивает выси
   свои мне, словно раскатав

по небу древний звездный свиток
   астральных знаков, тайных вед,
символики и начертаний
   веков движенья и планет,-

всю ширь, всю цельность мирозданья.
   И в этом высшем, неспроста,
сиянии надзвездном меркнет
   на миг земная красота.

Ночь свет дарит уединенья…
   Как в дождь обильный из зерна,
восходят к выси сокровенных
   колосья мыслей, хоронясь

в мерцаньи ярких звезд июльских,
   чтоб бросив вызов небесам,
мечты летящим звездным следом,
   светящимся вернуться к нам…

Неслышно полночь надо мною
   тончайшими лучами звезд
картины дальних ткет и ближних
   миров невиданных и грез,

узоры будущего, жизни
   иероглифы и мыслей ход…
И я почти что осязаю
   в покровах тайны звездный свод,

времен пространственные вихри
   и явленость земли и вод…
Смотрю в лицо ночное мира,
   в его распахнутый киот,

в простор вселенной устремляя
   свой взгляд, в открывшийся портал,
к истокам мысли, в зарожденье
   и всех основ и всех начал,

за грани видимых пределов,
   где нескончаемо стучит
высоких разума и духа
   пульс, где рука ночи хранит

во тьме жемчужину рассвета…
   Играет космос, как хрусталь
граненный, синим и лиловым
   огнем, роняя в темень скал

и волн рубиновые блестки…
   Любовь великая лежит
в созвучии парящих мыслей
   и тиши, что вокруг стоит,

в гармонии ночи июльской
   и моря шепота, и слез,
во всей загадочности мира,
   и в магнетическом от звезд

сияньи,- как соизмеримость
   законов высших и земных.
Как можно усомниться в счастье
   сегодняшнем и дней былых,

когда серебряной молитвой
   с небесных сфер высоких ритм
волшебной музыки негромкой
   под знаком радости летит.

Знакомо и как всеначально
   ко мне спускаются сюда
потоки тайны сокровенной
   и благодати чудной дар,

весь мир в мое вмещая сердце…
   И мудрость этих высших благ
здесь, возле моря, в Проскурянах,
 я принимаю,- поднят флаг!

Как неземное наважденье,
   всей этой ночи красота
меня окутывает плотно…
   Переливаются, блестя

росинками алмазной влаги,
   в июльских темных небесах
и отражаются в полночном
   Костештском море и в зрачках

моих большие звезды юга…
   Ночь без подсвета фонарей
свои естественные кажет
   окраски моря и камней

прибрежных скал… И в подсознаньи
   моем, неясная пока,
аккордом летнего ноктюрна
   уже рождается строка…

От ветра легкого порыва
   вода мне кажется подчас
живою, дышащею в свете
   звезд шевелящихся. Смеясь,

судьбы развязываю узел
   и звезды пригоршней ловлю,
ловлю, как за руку, удачу
   и крылья новые креплю.

Сметаю с перьев пыль ночную,
   корзину звезд несу в душе,
тепло Земли и ночи летней…
   Рассвет торопится уже…

Во весь свой голос, с упоеньем
   поют в саду и во дворе
возвышенно, непостижимо
   хоры кузнечиков заре

еще невидимой, грядущей
   свою таинственную песнь…
Ночь эта выпита до капли,
   но мед вина не выпит весь…






СОН




Сквозь лес, босиком, в полнолунье,-
   мне снится,- к глухому пруду
я только в накидке зеленой
   из сети рыбацкой иду.

И кто-то таинственный в темном,
   собрав без излишних трудов
у берега розовых, легких
   ночных караван облаков,

взойти предлагает, как на борт,
   на них. Зачаровано ночь
меня увлекает, как в лодке,
   от места волшебного прочь,

на облаке, в мир сновидений.
   Едва не касаясь земли,
плыву к золотому восходу,
   который забрезжил вдали.

Ушедших легко отпуская
   событий и дней мишуру,
обиды и гнев,- замечаю
   встающую в небе зарю.

И новый таинственный странник
   в сиянии белых одежд
меня узнает и встречает,
   смахнув наваждение с вежд…






ГЛАС




Как поднебесья глас и слово,
   и гимн в предутренних лучах,-
звук колокольных белых звонов
   плывет над морем и в лугах.

Он основной во дне встающем,
   молитва, знак в моей судьбе,
как та, трепещущая в небе
   высоком, пара голубей.

Я предрассветным, проскурянским,
   как в детстве, воздухом полна,
и радость в этот день без меры
   лью, как на мельницу волна.

Из-за больших деревьев света
   луч пробивается сквозной,
и я иду по Проскурянам
   наверх, к дороге полевой.

И счастья большего сегодня,
   мне кажется, не может быть,
чем снова рядом видеть эти
   места, в проулки заходить,

забыв дела, забыв заботы,
   и только слышать, как стучит
в груди взволнованное сердце,
   меняя жизни алгоритм…

Разлапистых деревьев кроны
   ореховых бросают тень,
и сочным запахом укропа
   от огородов тянет в день.

Трава, заборы и деревья,
   дома в селе и провода,-
все тонкою покрыто пылью,
   шершавой, легкой. Иногда

ее проснувшиеся ветры
   несут, сметают и кружат
по всем владениям друидов
   необозримым. Шелестят

сухие листья кукурузы,
   как невесомые висят…
Иду дорогою окольной,
   среди колосьев, наугад…

В овраг извилисто тропинка
   ныряет… Жаворонка песнь…
В лицо подуло теплым ветром
   с холма, все в солнце здесь окрест.

В лугах стреноженные кони
   пасутся, кормятся скворцы,
неспешно движется отара,
   трезвонят мягко бубенцы

и рассыпают по овражкам
   мелодии лугов и скал,
какофонических, по сути,
   но гармонических начал.

Игра латунных колокольцев
   летит над суетностью всей,
и перезвон простых «таланок»*
   тонов небесных не бедней…

Благоухание и росность,
   и горьковатый привкус трав…
Взбираюсь тропкой выше, взглядом
   всю крутизну холма объяв.

Избытком сил подземных сжаты
   и вытесненные на склон,
раскиданы повсюду камни -
   древнейших грамоты времен.

Как тексты старых манускриптов
   плоть валунов испещрена
и дня сегодняшнего светом
   и прошлого осенена.

Лежат и щурятся лучисто
   на теплой утренней земле
от блеска солнца великаны,
   бока - в лишайниках, в золе

костров, лежат и доживают
   на склоне каменный свой век,
как все извечное на свете,-
   тоска и грусть, и человек…

Иду и пью пьянящий воздух,
   и не могу напиться всласть,-
всей глубиною ощущений
   я переполнена опять…

Смотрю с вершины вниз, под солнцем,
   почти как в гавани, видны
в укрытой бухте Друиторы,
   и словно бы окаймлены

ущельем, скалами, оврагом
   и Дуруитою они.
С каким-то трепетом подспудным,
   как дрожью тронутой струны,

я чувствую, как свежесть ветров,
   дыхание родной земли,
Костештского прохлада моря,
   голубизна небес вдали

в меня и в сердце проникают,
   навек овладевая им…
И мир мне на душу нисходит
   мою смятенную, незрим.

Поэзии высокой бездна
   и колдовства и тайны ключ
покоятся в знакомых вольных
   владениях высоких круч.

От скал варатикских до храма
   в начале самом Проскурян
лежат открыто горизонты
   и небо, и границы стран.

Весь смысл великий и порядок
   природы, видимых пространств,
звучание и мудрость мира,
   его магизм и консонанс

понятны стали мне при взгляде
   с вершины этого холма.
И, кажется, вся жизнь сегодня
   открылась предо мной сама!

Всем существом, всей связкой нервов,
   всей кровью, бившейся во мне,
я вновь почувствовала силу
   и притяженье этих мест,

их красоты неуловимой
   призыв… С такою остротой
я вспоминала их в разлуке,
   шагая дальней стороной…

Округлость куполов церковных
   всему оттенок придает
возвышенности и величья,
   и время медленней течет…

Я в это всматриваюсь утро
   и ощущаю, как оно
мне прибавляет зоркость духа…
   Какой-то солнечный, хмельно

ерошит волосы мне ветер,
   поет неведомо о чем…
Я в травы падаю, как в детстве,
   в тепло земли… Лежу ничком

и жадно запахи родные
   вбираю … Рук моих кольцо
под головой, и лику неба
   опять подставлено лицо.

Какое это наслажденье,
   вот так затеряно лежать
в уютных, теплых летних травах,
   в просторах памяти блуждать…

Нагнать пытается дремоту
   сиянье редких облаков…
Я поняла, своих как книги
   страницы пролистав годов,-

во мне живою сохранилась
   вся прелесть здешних уголков,
все ощущения из детства
   и самых чистых детских снов,

лишь потому, что так внезапно
   тогда я, снежною зимой,
из этих мест умчалась с вьюгой…
   Я с этой связана землей

одной невидимою нитью,
   корнями, юностью, судьбой…
В зубах зеленая былинка,
   гуденье шмеля над травой -

там норка, красная гвоздика
   с пятнистым венчиком цветков,
с растрепанными лепестками
   и львиный зев у валунов,

знакомый вкус пастушьей сумки,
   лазурь небес средь облаков…
Какое мира совершенство
   и… сонность мягких шепотков

растений. Впитывая солнце,
   через листву, цветы, плоды
они раздаривают снова
   тепло всему… и мне. Просты

ветров порывы и желанья,
   что так меня целуют здесь,
чуть щекоча лицо и губы,
   являя власть свою и блеск…

Воспоминания сочатся
   и брызжут в утро, как вода
сквозь «кладку» маленькой речушки,
   и все зовут с собой: «Айда!»

Как промельк,- бабочки летящей
   огнисто-рыжих крыльцев взмах…
Ложатся в память новым строем,
   сегодняшним, в иных тонах,

в ином медлительном теченьи,-
   птиц неумолчный пересвист
и шелест листьев, ароматы
   цветов, у школы обелиск…

Без поз коленопреклоненных
   мои молитвы в день плывут,
в простор июля, в разнотравье,
   в низину, за море и Прут…

Вношу в свой день все краски лета,
   ему курю свой фимиам…
Ведет граница луга к лесу.
   Свой шаг сверяю по часам

уже полуденного солнца,
   и полевая тишина,
ни долей звука не задета,
   вплотную подошла… Одна

в благоволении небесном,
   в полей раскинутых глуши…
К вершине тянутся акаций
   густые заросли, лежит

на них серебряная листьев
   печаль, терновника кусты,
вкрапленья темно-синих ягод
   со вкусом терпким и густым…

Перевалив через вершину
   холма, сбегают рощи вниз,
где распростер свои владенья
   огромный леса организм.

Вдали, на чистых косогорах,
   ковры лежат зеленых трав,
и пруд поблескивает жарко
   в лощине, островки дубрав;

и растянулся до дороги
   размах раскидистых ветвей
дубов, ютятся скромно клены,
   к ногам цепляется репей…

Как мотыльки, на тонких стеблях
   расселись вдоль лесных дорог
ромашки, клевер, незабудки
   и одуванчика пушок…

И тут же сами, у обочин,
   светло-коричневых тонов
и синеватые порхают
   и стайки малых мотыльков…

Дорога тянется вдоль леса,
   затем короткою дугой
вглубь заворачивает резко,
   в собор таинственный лесной,

огромный, полный грусти, света,
   теней, спокойствия и… рифм
в колонках странного безмолвья,
   без пенья птичьего внутри…

Здесь царство зелени, прохлады,
   и не колышется почти
невыразимо летний воздух
   среди орешника, среди

березок, лип и бересклета,
   груш диких, яблонь, бузины…
Как сладко пахнут травы, листья,
   отцветший ландыш, ясень, сныть.

Какой роскошный, необычный,
   такой заманчивый стоит
лес, полный чистого дыханья
   и волн воздушных… Шелестит

от сквознячка листва на ветке…
   И даже малого цветка,
плода иль корня совершенству
   дивлюсь… Кустится череда…

Здесь каждый стебелек и ветка
   своей отдельною живет
лесной неповторимой жизнью.
   Тишь… Слышно как трава растет.

Сияние и тонкость света
   в тугой июльской вышине,
струящийся сквозь мысли шорох,
   иль говор листьев в стороне…

И… одинокий, непрестанный,
   как всполошенного, листка
безумный трепет… Где-то птица
   в лесу вспорхнула… Паучка

движение по паутинкам,
   их концентрический узор…
И скачут «зайчики» рубинов
   моих сережек в мягкий дерн…

Низина, прель и муравейник…
   Тропа, заметная едва,
приводит к солнечной поляне,
   к местам дневного ведовства,

к потокам воздуха лесного,
   который вспыхивал и гас,
сиял опять и разгорался,
   загустевал во мне и вяз…

Вверху, над кронами деревьев,
   заметны пятна облаков…
Там, в небе, властвует все тот же
   полдневный, что в лесу, покой,

что в синих чашечках склоненных
   вниз колокольчика цветков,
что в сердца моего глубинах,
   распахнутого до краев…







    РАПСОДИЯ





Обратный путь пересекают
   все чаще тени облаков,
что вдаль туманными грядами
   плывут вдоль рек и большаков,

слегка подсвеченные солнцем…
   Скрип отдаленного возка…
За Проскурянами, за дамбой,
   с юго-востока от леска

скользит и серебрится туча,
   вздувая выпукло края,
но погромыхиваний рокот
   едва доносится… Внося

теней сумятицу и света
   в уют размеренного дня,
срывается до шквала ветер,
   смещая краски и тона,

мешая призрачность с реальной
   действительностью. Накренясь,
тяжелая, большая туча
   уже в полнеба поднялась.

Ее раскачивало мерно
   и передергивало вдоль
от напряженья вспышек молний
   стремительно-высоких вольт.

На закругленный край плотины,
   румынский берег, моря даль
легла густая тень - обряда
   непостижимого вуаль…

И туча над землей клубилась
   уже как мировая ночь,-
глухая и предгрозовая
   небес безудержная мощь,

внизу в изорванных лохмотьях,
   сияньем пепельным курясь,
она стремительно спускалась
   к земле, как будто бы неслась

за мною. Каждое свеченье
   в ней открывало синь пещер,
стрел золотистые зигзаги
   над теменью небесных шхер

и освещало розоватость
   каких-то дымчатых огней…
Скачки пронзительные молний
   сменялись в тучи глубине

каскадом медных полыханий…
   Спустились полосы дождя
уже меж тучею и  морем
   и бег ускорили, крадя

безжалостно участки света…
   Порывом ветер создавал
в аккордах, ритмах и размахе
   стихий предчувствия накал…

Все ждет, волнуется и дышит,
   и гром вот-вот упасть готов
средь озарений ярких молний
   лавиной свежих, звучных строф…

Гроза напитывает воздух,
   раскатывает по селу,
неся столбы песка и пыли,
   зловеще чиркая в пылу,

и припечатывает редко
   к дороге царственной рукой
весомость первых крупных капель.
   Дождинки скачут чередой,

свиваясь шариками пыли,
   расплескиваются в июль…
Взахлеб глотаю ветер детства
   и учащаю шаг и пульс…

Упругость мокрых тонких струек
   коснулась моего лица.
Дождь припустил, бегу в калитку
   и прячусь под навес крыльца…

Постукиванье в черепицу…
   Дождь разошелся. Ровный звон
воды, бегущей в бочку с крыши…
   В коротком ливне, в унисон

и настроению, дневная
   слышна рапсодия дождя…
Еще в кустах - шуршанье капель,
   и небо плотно бороздят

обрывки туч, а над домами
   тройная радуга взвилась,
из настоящего в былое
   мост перекинула, светясь.

Какой-то свежестью июльской,
   озоновою от воды,
от моря тянет и из сада…
   Свет до дождя лежит один,

в дожде - другой и совершенно
   по истечении дождя
особый, мягкий, приглушенный
   и теплый, словно бы идя

от мокрых окон, крыш и листьев…
   Дух мироздания всего
сосредоточен в капле каждой…
   Оплет зеленых кудерьков,

лоза, увесистые гроздья
   и листья винограда врозь
подрагивают, - с них стекает
   все наслажденье летних гроз…

Ведет заросшая тропинка
   к колодцу через мокрый сад,
скрипит, натруживаясь, ворот,
   витает сладкий аромат

от распустившихся пионов…
   Я зачерпнула свет своих
воспоминаний из колодца
   ведром, с водой, из потайных

истоков. Ягоды шелковиц…
   С веселым плеском, через верх
вода колодезная льется,
   и в ней колышется теперь

небесность бликами из детства.
   Как чашу, полную вина,
пью залпом из железной кружки
   воды живительность до дна…

Заглядываю вниз, в колодец…
   И сруб уводит вглубь земли,
где в небольшом зеркальном круге
   воды на дне приобрели

былую четкость очертаний
   уже знакомые: перрон,
места, события и лица…
   Сокрытые пласты времен,

колодцы памяти и детства…
   Хотя сознание молчит
и прячет что-то за годами, -
   а может, просто нас щадит…

Играет солнце огоньками
   в камеди сливовых стволов
и в подсыхающей деревьев
   листве… Не чувствуя часов,

лежу в саду на раскладушке,
   закрыв глаза, шумит листва…
Как в детстве, вижу, надо мною -
   черешня, веток кружева…

И разнотонность спелых ягод
   и одиночных и в пучках,
медовых, сочных и душистых,
   на тонких длинных черешках

раскачивается под ветром,
   трепещет в солнечном тепле,
в огнях, сочащихся сквозь крону
   и мельтешащих на стволе.

Кружат над ягодами пчелы,
   снимая сладкий аромат,
и мне одиннадцать всего лишь,
   и мир мой незамысловат…

Бурлит вокруг меня другая
   теперь волнующая жизнь,
и, полный внутреннего света,
   мной нынче правит оптимизм…

*Таланки - колокольчики на шее овец






МИСТЕРИЯ




Приподымая занавесок
   на окнах ситцевую ткань,
промчался по двору закатный
   вихрь ветра, хоть и не был зван,

в деревьях прошумел по саду…
   Густая тополя листва
вся встрепенулась, задрожала,
   хоть дождь лишь крапает едва;

но вытянулись принужденно
   все листья, по ветру ложась,
и запрокинулись, изнанкой
   поблескивая. Наклонясь,

гудит органом исполинским
   высокий тополь на ветру.
Забарабанил дождь по крыше,
   игру затеяв ввечеру.

В дверях разнообразью звуков
   внимаю, или ворожбе, -
от мерного по черепице
   и редких звонов по трубе,

по водосточной, до шального
   и напряженного воды
сплошного гула грозового.
   Надолго, видно, зарядил

дождь над селом и льет с размахом.
   И молний синие крыла
над головою развернулись,
   и похохатывает, злясь,

гроза, вычерчивая линий
   неповторяемый распил…
Я застываю пред высоким
   лицом величественных сил.

Свет, после близкого над домом
   разряда, гаснет до утра,
но лишь острее и контрастней
   во тьме небесная игра,

где в полном мраке с каждой вспышкой
   ткет озарение восторг,
и гром, раскалывая небо,
   шлет в это зрелище напор,

захватывающее что-то,
   могучее… Ветвей размах,
полет до головокруженья,
   блистанье частое в кутках

провалов неба ярких молний,
   что вертикально, до земли
ночное небо рассекают,
   высвечивая там, вдали,

узоры огненных фантазий…
   Все здесь велением Твоим!
Я связываю подсознанье
с великим космосом самим,

соединяя мощь любови
   высокой с силами грозы.
Треск молний… Летний переходит
   дождь в ливень обложной вблизи

Восторженно сжимает сердце
   мистерия ночных стихий,
и прорастают в звуках горних
   мои июльские стихи…

Над керосиновою лампой
   на потолке очерчен круг,
и успокаивает писком
   своим она негромким слух.

И мутный свет ее ложится
   на печь, иконы и ковры,
и наплывающие детства
   воспоминания остры…

Еще огней небесных вспышки
   срываются в мое окно,
и непрерывно дождь бормочет
   у дома, на крылечке, но…

Как сонный, теплый наползает
   и вязкий, пахнущий листвой
и мокрой древесиной, воздух
   в дом со двора. Уже второй

час, убаюкивает сладко
   и усыпляет шум дождя…
Ночь обволакивает разум,
   дремотой детскою сходя…






 ИЮЛЬ




Я наслаждаюсь свежим ветром,
   в мое слетающим окно…
Луч света утренний проникнуть
   ко мне пытается давно

под легкий полог занавески,
   скользя по раме в уголок…
Как бы обрызганы водою
   живою утро и восток…

Качает ветер ветви сада,
   и загораются на них
алмазы в капельках вчерашних
   дождей июльских грозовых…

Ию-ю-ль!.. Я снова повторяюсь
   и многократно повторюсь!
В твоем чарующем звучаньи
   я, словно в детстве, растворюсь.

Трещит настойчиво сорока
   в высоких зарослях с утра
в контрасте зелени июльской
   и черно-белого пера.

Перебегает по странице
   по свежим строчкам муравей,
и лета дань слезами ивы
   плакучей капает с ветвей.

Кружатся чистые потоки
   в костештских полных берегах,
и чудо нового восхода
   встает буквально в двух шагах.

Смешенье птичьих отголосков…
   В рассветном воздухе парят
воспоминания и мягко
   ложатся на бумагу в ряд,

как в пашню, с нежностью о прошлом,
   зерном сегодняшнего дня,
ростками новых отношений
   и встреч, волнующих меня.

Водохранилище и пойма
   реки, и дальняя коса
еще затянуты туманом.
   И отражают небеса

и солнца редкое сиянье
   луж неглубоких зеркала.
Подергиваясь легкой тенью,
   уже спокойно - без числа -

по выпуклому поднебесью
   невозвратимо, как года,
проходят облаков июльских
   каких-то сказочных стада

от одного и до другого
   земного края. Надо мной
промыто, словно чудотворной
   водою, все вокруг. Каймой

как бы серебряной облиты
   края крутые облаков,
и, кажется, что это тени
   несут их сами высоко

и величаво над собою…
   Сегодня мы уже вдвоем
землею этой родниковой
   в прохладе утренней идем,

я - и та девочка-подросток
   из детства, юности и рос…
Все в мире источает радость,
   в нем я - хозяйка, а не гость.

Открыты мысли, выси, дали,
   и все призывно, все поет…
Сквозь облака сочится тайна
   снопами света и щедрот…

Река невидимая льется
   любви из сердца и души,
и так легко сегодня детство
   опять в себе разворошить…

Я подбираю всюду знаки,
   Тобой оставленные здесь,
и как живую непреложность
   звон принимаю их и плеск,

и… постоянно жажду чуда,
   чтобы случайно, просто так
найтись во времени однажды
   и вспомнить все, за шагом шаг,-

как, улетая из гнездовья,
   ветвями лет в краях иных
мы прирастали, поднимались,
   не оборвав корней своих,

и возвращались через годы…
   Как выписанные, вверху
плывут цветные хороводы
   туч, и ныряют под стреху,

к гнездовью, ласточки проворно,
   щебечут, облетая дом…
Какая целесообразность
   лежит и в малом и в большом!

В любовь окрашены поступки
   мои, движения и речь,
и искры творчества лучатся
   в размеренности новых встреч.

Тараф*, друг добрых сельских свадеб
   под пестротой цветной шатров,
и виноградное веселье,
   и страсть в движениях смычков.

И звуки флуера и ная,
   и скрипки спутаешь едва ль,
и взор внезапно застилает
   слезой давнишняя печаль…

Но открывается сознанье,
   и мысли, обгоняя свет
далеких вспышек редких молний,
   летят в блаженство детских лет.

Я сердцем чувствую, отныне
   я все смогу,- преодолеть
разлук и время и пространство,
   а может, даже и… взлететь.

В глубины времени, в мир полный
   восторженности и любви
я всматриваюсь и пытаюсь
   нырнуть… Там, только позови,

безоговорочно приходит
   тебе рука или плечо
поддержки высшей… Так сегодня
   высвобождаются еще

недавно дремлющие силы
   во мне, у моря, у криниц…
Гляжу, играючи, сквозь сети
   полуопущенных ресниц

на непрерывное мельканье
   стай разноцветных огоньков,
что неуемно предо мною
   в сверкающем пространстве слов,

небес и воздуха вертятся…
   Корона солнечных лучей
бьет из-под туч за стадионом,
   накаты волн вдали, под ней…

Порой мне кажется сегодня,
   отсюда, с этой высоты,
как будто призрачных, гривастых
   коней табун ко мне летит.

Несутся кони, развевая
   по ветру космы длинных грив
седых, плывут и в глубь ныряют,
   след пенный в волны раскатив.

Внизу широкие уступы,
   прижатой к берегу, скалы,
плотина, маленькая пристань
   под Друиторами, вдали,

в сияньи нежном освещенья
   от сизых туч и облаков…
И в ритмах вечного движенья
   плывет мелодия стихов…

К земле прислушиваюсь чутко,-
   сквозь ощущенья немоты
мне слышится ручьев журчанье
   и тонкий, робкий звон воды.

Там где-то глубоко сочится
   и пробивается наверх
еще один родник подземный,
   криничка к будущей строфе.
И бьют живительною влагой
   ключи, сбегающие в Прут,
и вкус их долгих разговоров
   как сок Земли с ладоней пью…






 СВЕТОЗАРНОСТЬ




Я погружаю взор и мысли
   в воды мерцающую даль,
и волны моря приближают
   ко мне и детские года,

и юность, мерно наплывая
   на берег, гонят пред собой
моих воспоминаний блики
   из светозарности иной,

как из купели первозданной…
   На склоны, в травы, день прилег,
коса вдали вдается в море,
   и ветер пройденных дорог

мне расставания и грусти
   доносит явственно аккорд.
Но волн движенье непрестанных,
   волшба их, тайный разговор

прибоя вновь вернули радость.
   Резной сияющей каймой
себя обозначает солнце
   и снова прячется в чудной

картине дня из туч высоких…
   Мне прибавляет новых сил
час созерцания природы,
   обогащая дух и крыл

моих испытывая крепость.
   Под парусами облаков
поют ветра,- им вслед сегодня
   я уезжаю, до краев

наполнив умиротвореньем
   все уголки моей души…
И мы стоим друг против друга,
   лицом к лицу, и нет межи,-

лишь растревоженное море
   и я. Оно шумит, несет
стремительно валы и рушит
   их в глубину костештских вод,

в июльское швыряет небо,
   и тысячью мельчайших брызг
с размаха мне в лицо бросает,
   как обреченное: «Вернись!»

Вернусь. Теперь я точно знаю.
   Рвет ветер воздух мне вослед.
Я подбираю у прибоя
   подарки каменные недр

и моря… Реализовалась,
   взращенная за много лет,
в дне, открывающем надежду,
   несущем радость на крыле,

моя мечта… Прощальный вечер,-
   он не торопит мой отъезд
и разрывает тучи в клочья,
   освобождая часть небес

над горизонтом, открывая
   кусочек чистой полосы.
Бьет в косяки окошек солнце
   и камни золотит косы.

На берег падает последний
   луч, выставляя землю вдруг
в ином, как преломленном свете.
   И все становится вокруг

как бы значительней,- весомым
   и выпуклым…  И тени скал,
и краски дня приобретают
   всю густоту, куда-то вдаль

отодвигая горизонты
   и приближая все вблизи.
Необычайная прозрачность
   в вечернем воздухе сквозит…

Заката отблеск, словно отблеск
   событий, ощущений, лет
ушедших,- время золотое
   и в дни грядущие билет…

На зеленеющей над морем
   заре уже зажглась звезда.
Бег волн костештских увлекает
   своею тайной и, едва

мне слышимым, вечерним звоном
   из той далекой части вод,
где полосою узкой моря
   идет, наверное, Господь…

Так чист закатный летний воздух,
   к нему притронулась уже
своими вздохами прохлады
   ночь в этом позднем витраже.

Вода у моря освежает,
   и травы падают к ногам…
Я возношу до неба радость,
   переполняющую впрямь

меня, протягивая руки
   за светлой вестью для Земли…
С вечерним воздухом ворвались
   и тени, прочно обрели

все вещи резкость очертаний
   и красок чистоту… Увы,-
я уезжаю по знакомой
   дороге детства… Только вы

здесь остаетесь в этих здешних
   вечерних сумерках Земли…
Как легкие пушинки, слезы
   мне на ресницы натекли…

Снимаю их… Еще пытаюсь
   заметить что-то и узнать,
но прячет сумрак проскурянский
   все за деревья, как в тетрадь…

Сумею ль я ее однажды
   прочесть до самого конца,
в других местах, в другое время,
   у двери нового крыльца…

Как золотисто-розоватый
   и одинокий лоскуток,
пылает облако над нами
   и провожает за ставок.






ЛЮБОВЬ




Теней пространство темно-синих
   деревьев и лесополос…
Вечернего касаясь неба
   вершинами, холмы вразброс

неспешно проплывают мимо -
   планеты складки и судьбы…
Я не печалюсь об утратах,-
   у каждой жизненной тропы,

на каждом новом перекрестке,
   там, впереди, всегда нас ждет
новь ощущений, радость встречи
   и совершенства яркий взлет...

Лишь первой детскою любовью
   живем, ее печать на всем,
как этот вечера лиловый
   налет, подернутый теплом.

Гнет ветер, низко пригибает
   вязь придорожную кустов
и с небосвода угоняет
   следы последних облаков.

Ничто в сей жизни не приходит
   извне,- все только в нас самих,
и я отмериваю каждый
   свой день сама - от сих до сих.

В прекрасном нашем настоящем
   мы мыслью будущее ткем,
его приход. И жизнь на крыльях
   своих несет нас, на излом

испытывает… Ярче с прошлым,
   полнее чувствую я связь.
Там далеко мы и колосья,
   и сеятели, и соблазн,

мы и жнецы, и пилигримы…
   И нам земля свой урожай
дарит сполна, и сон наш сладок
   и ярок, как весною май,

укрытый помыслами детства
   простыми, чистыми… Слилось
все в поздних сумерках сегодня,-
и слабый трепет первых звезд,

сиянье гаснущего неба,
   раскачиванье за селом
вершин темнеющих деревьев
   с шуршаньем шин под колесом,

с той настороженною в окнах
   машины летней тишиной,
рождая всплеск очарований
   и образов во мне живой…

Мы там шагаем безмятежно,
   цветет акация не в срок,
в конце июля, в день приезда,
   моих касаясь глаз и щек…

Пусть за чернеющею пашней,
   холмами, за дорогой,- там
остались где-то Проскуряны,
   Дуруиторы и мечта,

и безрассудства наши детства
   и юности… Но все теперь,-
и эта ночь, и день грядущий
   подвластны мне, как жизнь и смерть,

как разум, время и пространство…
   Давно живу средь перемен
чудесных, как в родной стихии,
   стремясь к прекрасному. Блажен,

кто верует еще в надежду,
   легко шагая по земле,
как по знакомой карте жизни…
   Свет фар, шоссе в вечерней мгле.

Вверху, в глубинах темных неба,
   плывет густая синева…
На склоны, кручи и овраги,
   пока рождается строфа

и зреет рифма, набегают
   и падают из года в год
обворожительные звезды…
   Кто их когда-нибудь сочтет?..

Как маячки, по горизонту
   лежат огни далеких сел.
Огромна и неизмерима
   своею тайной ночь. Орел,

легко парящий в млечной дымке
   межзвездной, крылья распластал.
Сойдутся строчки на бумаге
   в один магический кристалл

любовью светлой, безграничной
   моей к промчавшимся годам,
к местам взросления и детства…
   Не разобрать по падежам

ни радость и ни вдохновенье,
   событий цепь и глубину.
Гранит как камни, терпеливо
   все наши мысли жизнь. Стряхну

с себя всех взглядов и понятий,
   чужих устоев шелуху,
но не значительностью формы,
   а слова сущностью стиху

придам высокое значенье.
   И мерой высшей простоты
пишу сегодня эти строки,
   мои вместившие мечты,

надежды, чувства, ощущенья…
   Ищу в веках алмазы слов,
но вижу древних переводов
   неясность, или же писцов

условный знак… Рукой водящей,
   пером крыла судьбу пишу
и радостью страницы жизни
   свои наполнить все спешу…

Как часто вспыхивают звезды
   и рассекают темноту,
их возвращенный блеск стекает
   в тетрадь и в мыслей тесноту…

С возвышенных участков трассы
   нам открывается подчас
так ярких необыкновенно
   звезд россыпи... Во мне сейчас,

в глубинах разума проснулись,
   запрятанные глубоко
ромашковые звуки детства
   и мне напомнили того

подростка на велосипеде,
   с двумя косичками вразлет,
со взглядом, полным интереса
   к тому, что с ним произойдет…

Там, в детстве, в дне далеком лета,
   большая площадь… Я учусь
кататься на велосипеде,
   отталкиваюсь и сажусь

в седло. Качнулся мир под солнцем,
   и траектории колес
замысловатость непонятна
   непосвященным всем. В занос

неуправляемый срываюсь,
   в едином круге струны спиц,
свист ветра, пыль за мной, заборы
   и ртов испуганных и лиц

мельканье. День летит навстречу,
   и мой в рука велосипед
взлетает «Ласточкою» синей…
   Ничто не предвещает бед.

В пыли дорожной остается
   узор протектора от шин,
он изумительно петлят,
   пугая встречных и машин.

Под горку прибавляет скорость
   железный конь мой. Вот уже
мы как бы слиты воедино
   с ним,- мир летит на вираже…

Отсюда родом я, из детства,
   из теплых солнечных краев…
Бегут навстречу верстовые
   столбы, как вехи жизни. Ковш

Большой Медведицы над нами.
   Блеск телефонных проводов
как струи космоса, как нити
   сиянья прожитых годов,

открытий… Здесь, в свету летящих
   звезд, поручаю всю себя
и все свое существованье
   Тебе… Гармонии строфа,

движенье мысли и вселенной
   и проблесковые огни
сверхзвукового самолета,
   плывущие средь звезд, сродни

живому перевоплощенью
   прошедшего в реальность дней.
Какой-то еле уловимый,
   как дрожь листвы во тьме ветвей

под пологом ночным, чуть слышный,
   тишайший, будто бы сквозь сон,
незримый разговор былого
   и настоящего… Сплетен

с любовью и соединяет
   времен разорванную связь,
и в будущее устремляет
   ее, в созвездиях искрясь,-

великий космос… Как по жизни
   плыть не похоже на других,
и как приблизиться немного
   к великой мудрости иных

начал, неисчислимых, звездных?
   Мечтам вселенная мала…
На осветленной фонарями
   площадке, около села

устроились зелено-черных
   арбузов ворохи и дынь
шершавых груды, желтоватых…
   Здесь остановка. Благостынь!

Пурпурная арбузов влага
   и мякоть дынная в меду…
И света конусы у ночи
   непроницаемость крадут.

Неслышно тишина подсела
   к уже остывшему костру,
заворожено наблюдая,
   как в головешках на ветру

бегут, подергиваясь пеплом,
   сиреневые огоньки…
И пахнут свежестью и мятой,
   и детством ночи уголки…

Полно предчувствием сознанье,
   душа открыта в ночь насквозь,-
там небо дышит и дымится
   от нестерпимо ярких звезд.

И сколько смысла и значенья
   в сияньи их для наших глаз…
Живу лишь по веленью сердца,
   свою играя роль сейчас.

Сама свой жизненный сценарий
   пишу, сама играю жизнь,
и в ней ищу, как в храме сердца,
   кристаллизуемую мысль.

Учась, я только вспоминаю
   все то, что ведала всегда
из сокровенной книги судеб,
   где мудрость каждого рядка

тебя напитывает силой.
   И осознание себя
и космоса, как тайны мира,
   приходит, в звездах протрубя…

Все, что прочувствовано мною
   на этой солнечной земле,
на этих скалах и дорогах,
   в селе, у моря, средь полей,

все, что услышано и спето,
   все, что увидено,- легло
моей любовью бесконечной
   в колонки строф творящих слов.

Все верно названо. Спокойно
   над лесом рук шагаю в жизнь,
затягивающих, как в омут,
   тебя от ясных мыслей вниз…

И это греет сердце… В небе
   повис над лесом далеко
луны июльской круг янтарный…
   Но кто дорожным ночником,

иль золоченою лампадой
   ее раскачивает в такт
движенью нашему в машине?..
   Все Ты! Твои рука и знак…

      *Тараф – сельский ансамбль народных
       инструментов






 АКЦЕНТЫ

(Эта глава полность является акростихом)


Промерзший край Днепра, и льдины,
расколотые в частокол,
обламываются и бьются,
скользя по гребням стылых волн,

кружат и трутся друг о друга,
укутавшись в холодный пар
реки, покуда незамерзшей.
Ярятся воды, строг январь…

Наскакивая, льдины словно
священнодействуют, шуршат,
как будто бы свои расставить
акценты зимние хотят.

Являя красочность заката,
шагнул за солнцем по снегам
короткий день. Но снег хрустящий
обетованным берегам,

левадам, зорям проскурянским
акафист в сумерках поет.
Убранство пышное на ветках
сверкает грустью… Звездный свод

какой-то звездною печалью
алмазов светит мне в окно.
Легонько пальцем я пытаюсь
до искр дотронуться одной

рубиновой звезды сквозь стекла…
Удастся или нет? Хотя…
иглистый свет ее сиянья
так ярок, как планета… Да,

она. Как славно после стужи
роскошествовать у тепла,
сквозь окна в ночь смотреть на звезды,
качаться вместе с ними в лад

и обволакивать сознанье
хитросплетениями снов,
навеянных журчаньем летним,
адажио всех родников…

…Скользя по путанице улиц,
по осыпям безмолвных скал
одна летаю и блуждаю
мятежной птицей вне начал,

не зная, что ищу,- как будто
и что-то главное,- но что?
Такое важное,- не вспомнить…
И то меня морочит, то

жуирует, кружит и водит
дорогой сказочною сон,
еще глубокий. Он привычно
тасует прошлое времен

и снова путает, лукавит
втихую… И не узнаю
совсем дома и переулки,
тропинки… И не нахожу

решительно то основное,
единственное в этом сне,
что я должна найти не утром,
а здесь, в полете… Белый снег,

еще не рассвело… Но мыслью
теперь я вновь лечу туда,
в Костешты, к школе, в Друиторы,
спешу в пургу и холода…

Есть на Земле места такие,
где сердце радуется дню,
доходят до небес молитвы…
А что искала, - я найду!