Из детства

Мы были падки все до косяка,
Окурки подавали, как попросишь,
В квартире у Валерки Босяка,
И только там, курили папиросы.

Мы спорили почти до хрипоты –
О самом разном, в основном по чуши,
Да так, что все дворовые коты
С испугу затыкали свои уши.

Мы – дети тех послевоенных лет,
Когда ещё кормили рыбьим жиром,
Всем посылали пламенный привет,
Не знал проблем кто войны и мира.

Тогда весь мир увлекся войной:
Не видевшим войны, её хотелось,
И наша ребятня рвалась так в бой,
Как будто в мире лучшего нет дела.

Предателем никто быть не хотел,
Фашистом или оказаться в морге,
Но каждый от души бы попотел,
Чтоб в шкуре побывать шпиона Зорге.

Наш возраст десять охватил ребят,
Здесь были Менски Ник и Метт Ривелли,
Мечтать могли лишь молча, про себя,
Позагорать хоть раз бы на Ривьере.

И Мачо Варианни – сирота,
Марина О’Ганеззи  - неродная –
Все знали, что такое теплота
Людей, нормально это понимая.

Им не досталось ровно ничего:
Ривелли Метт не станет футболистом,
И в тридцать пять неполные его
Ему найдется место в поле чистом.

Ник Менски с Талем хоть сыграл вничью,
Однако же, не стал он шахматистом,
Как О’Ганеззи, писать манеру чью,
Пытались сравнивать с письмом Матисса.

Её судьба печальна: в «желтый дом»
Её определили на леченье:
Диагноз состоял как будто в том –
Страдает, мол, отсутствием влеченья.

Онисим, как воды набравши в рот,
Лишь он один добился в спорте славы,
Устроив небольшой водоворот
И научив своих соседей плавать.

Учеником хорошим лишь один,
Стал, да и тот физически не сильный,-
Он не курил один, один не пил,
Со вкусом одевался, но не стильно…

Утопли все – учитель, ученик,
Все, кто умел лишь на плаву держаться,
Все, кто решил, что жизни в суть проник
И, как когда-то в детстве, мог сражаться.

Не стало никого – погибли все,
Осмелился кто жизни вызов бросить,-
Теперь они не знают сами, где,
Да и спросить, уж никого не спросишь.

И только тот, боялся кто воды,
И обходил ее, как умный – гору,
Из нас из всех он выплыл лишь один –
Один по жизни и по сию пору…