Мертвый мальчик на руках

«Мать этого парня – думал он про себя –
Дрожала от обильной заботы,
Над его неуверенными шагами.
Ходить его учила, раз каждый ловя.
Берегла его организм от микробов,
Свою заботу о нем она являла делами.

А потом его отправила в школу,
Где сына формировали в невротика
Измученного те люди, учившие,
Что не иметь ему свое слово.
Его буквально превращали в агностика
Те, кто остальным и ему сулившие,

Что в его черепной коробке
Не должно быть ни понятий, ни разума,
Что он думать и пытаться не должен.
Да и если бы отбросами с ложки
Его мать кормила сразу бы,
То это было б не столько жестоким.

Если бы мешала ему отраву в еду,
То это было бы однодурственно
Тем школьным увечиям роковым,
Что хватали ребенка мышленье в узду
И превращали башку в отродье халтурщины,
Череп молчаньем едя роковым.»

А, в это время, в своих затерявшись раздумьях,
Как уторченный нарик у четырех берез,
Он абстрагировался от этого парня,
Шагая по краю бездны безумия,
И во счёт своих не внимаючи грёз,
Теперь аналогией оказался он занят.

Он подумал о всех живых существах,
Обучающих выживанья искусству детенышей:
О кошках, охотиться учащих котят,
О многих животных, чья участь жестока,
О многих учившихся плавать утёнышах,
О птицах, помогающих детям летать.

Но, не человек, чей жребий удачлив,
У которого разум – выживанья орудие.
Он не только не учит своих же детей
Удочкой мыслей в океане рыбачить,
Но ломает ее чугунным орудием,
К созиданью которого не вложил и идей.

Свою обойму взрослый родитель
Заряжает жестокими тщетными целями:
Разрушение у своего ребенка мозга,
Сулить ему небытие мыслителя,
Стучать ему в голову днями, неделями,
Пока он думать не начал и не стало поздно.

От первой демагогической фразы,
брошенной в ребенка, до самой последней,
Обучение сойдет за тупые удары,
Полные фальши, из уст мрази рассказы,
Где идеи мальца сочтут нелепыми бреднями,
Забьют фразами лютыми, будто кошмарами:

«Не задавай вопросов столько!
Дети не должны быть слышны!
Это так! Это факт! Я так говорю!
И принимай это правдою горькой!
Дети могут быть лишь только видны!
Против кондора не летать воробью!

Не спорь, слушайся! Не знай, а верь!
Не протестуй, приспосабливайся!
Не высовывайся, будь, как будут все!
Не борись, не баррикадируй дверь!
Подожди других, останавливайся!
Не беги, не преследуй цель!

Душа в сто раз важнее разума!
Кто ты такой, чтобы знать?
Родители знают лучше!
Кто есть ты, чтобы протестовать?
Общество судит не хуже!
Бюрократы умнее раза в два!

Кто ты, чтобы бандитской пули бежать?
это личное всего лишь предубеждение!
Кто есть ты, чтобы здесь побеждать?
Есть право на самоунижение!»»

- Люди бы мигом все содрогнулись,
Если бы видели наглядну картину;
Что птица выщипывает перья птенца,
Безжалостно выбросив его из гнезда,
Что он силился выжить, не успев встрепенуться,
Накрыт был смерти душащей лавиной.

Однако, именно так со своими детьми
Делают, ничего не понимая, родители.
Этого парня с пулей в груди,
Брошенного бороться на темный весь мир,
Вооруженного фразами, лишенными смыслов,
расшибли в зыбучей, вязкой грязи.

Он брел ощупью в кратких потугах,
Выкрикивал негодующий, недоумЕнный протест.
При первой попытке взлететь он погиб
На своих крыльях, убитых недугами.
И не он, а те люди забили крест
Ему, у десятиметровой глыбы.»