Горький запах полыни

 
 
Прихлынет волна и отхлынет,
 и вновь закипит у скалы,
 и горечью горной полыни
 потянет с далёкой яйлы…
 Я снова шатаюсь у моря,
 как будто привязанный, – ах! –
 я снова грущу – вот умора –
 о наших счастливых деньках.
 Ползут, еле двигаясь, тучи –
 Уч-Кош проползли, Дерекой…
 Зачем я такой невезучий?
 Зачем я дремучий такой?
 Я помню: под этим инжиром
 мир был нам навроде родни,
 а время – весёлый транжира! –
 всё тратило летние дни.
 Всё тратило, всё веселилось,
 всё пело стихи наизусть,
 и кто-то небесную милость
 сменил на небесную грусть.
 Сентябрьские краски померкли.
 Расстались. И стало – не гуд! –
 как будто купил без примерки
 ботинки, и вот они – жмут.
 …Ноябрь. Моросит. Неуютно.
 Гор сумрачен смазанный вид,
 и гавань колышется ртутно,
 поскольку за молом штормит.
 Давно тебя нет, но поныне
 я слышу твой смех во дворе,
 и запахом горькой полыни
 пропитано всё в ноябре…


 В МИРЕ ЭТОМ, В КОТОРОМ…

 О.И.

 Отгремела гроза, отсверкала, исчезла вдали,
 море тоже отмаялось – стихло уже, отштормило,
 и в открывшемся небе поплыли на юг журавли,
 и душа от их криков прощальных щемяще заныла.

 Лишь сполохи восток иногда озаряют чуть-чуть
 да торопится бриз просушить после ливня аллею:
 нашу ссору последнюю, очень прошу я, забудь,
 я, конечно, неправ, и об этом, поверь, сожалею.

 А над морем летят, клин за клином, в иные края
 величавые птицы, воспетые, впрочем, и мною.
 Ты простишь, как всегда, ты отходчива очень, а я
 буду долго носиться ещё со своею виною.

 Видно, что-то мешает мне сдержанным быть в эти дни,
 не пойму отчего, но скопилась на сердце усталость:
 вот пройдут журавли и опять мы с тобою одни
 в мире этом, в котором почти доброты не осталось…