Горячей серебряной ниткой

Осталось только признаться, мы с Вами - звёзды - не вырезки на позолоченном картоне, не выплавки бездушного металла - мы Ордена на самом небосклоне, которые нельзя с мундира на мундир булавками таскать, менять, толкать и продавать... На этом небе, равно принадлежащем всем счастливым и несчастным, и недоступным подлецам и дуракам, мы - звёзды, недоступные рукам, запачканным вареньем или кровью, мы- крошечны для взглядов стоящих на земле, и наша величина - за миллиарды световых эпох, наши лучи пересекают бесконечный холод пустоты и достигают листьев, пишут на них слова, которые в бутоны сжимаются и расцветают разноцветными стихами - пусть идущие в цветах дети их срывают беззаботно - мы - звёзды из недостижимой тишины

Никто не услышит наши звонкие юные голоса, их слышит только тишина,
Никто не вспомнит наши смешные имена - их вспомнят только небеса...

***

Август Май

09.09.2016





Вышивальщица, скрестив руки на коленях, сидела у стола, по которому струились серебряные и золотые, алые и синие, зелёные и даже сиреневые нити. Некоторые уже были заправлены в длинные тонкие иголки с почти невидимыми крошечными ушками, некоторые ещё тихо светились на катушках.

- Я, право, не знаю. Вышивать звезды так трудно... Так же, как снежинки – пока кладешь коротенький тонкий стежок, предыдущий уже растаял. И звёзды тают, но не от избытка тепла, а от его недостатка. От недостатка... жара, который ослабляет их звёздное тело, пока люди не перестанут их видеть и чувствовать. Звёзды – это очень тонкая и тяжёлая работа,- женщина запнулась, покраснела от смущения. Ей показалось, что она разговаривает с этим суровым и молчаливым человеком слишком дерзко, объясняет путанно и непонятно. Но всё же продолжила. - Они стынут буквально под пальцами. Мне трудно ответить. Не знаю, смогу ли я... Я... уже так давно никого не любила... И ни о чём не жалела... Даже когда я сильно уколюсь самой острой иглой, мне уже не больно, так я привыкла к своей работе. Вы ведь знаете, я шью простые, грубые вещи, только несколько раз довелось прикоснуться к атласу и шёлку... - Вышивальщица нерешительно подняла глаза на заказчика. - Разве что вы... Но это потребует много времени, а вы, должно быть, очень заняты... Нет-нет...
Вдруг она зашептала быстро-быстро, сумбурно, словно в бреду:
- Нужно присутствовать постоянно... И смотреть, и думать очень... очень сильно... Хотеть видеть... И чувствовать... И не жалеть себя... Это очень долго... И так... больно... Нет-нет, я не могу требовать от вас этого!

Но рыцарь уже садился на стул напротив вышивальщицы и протягивал ей через стол синий плащ из очень плотной, но на удивление лёгкой ткани:
- Вам не будет со мной скучно, - сказал он тихим и в то же время звучным голосом, немного растягивая концовки слов. – Я расскажу вам длинную-длинную сказку. Сначала она будет грустной, потом радостной и весёлой, потом страшной, а под конец... Однако не будем забегать вперёд. Конец покажет себя. Но обещаю - вам не будет скучно...
И, помедлив несколько, добавил:
- Это будет работа вашей жизни. Не будет ничего лучше этого. Поверьте мне.

Вышивальщица ещё некоторое время сидела, не шевелясь. Потом вздохнула, взяла в руки иголку с длинной серебряной ниткой и начала внимательно изучать ткань, притаившуюся матовыми складками у неё на коленях.

Вокруг стало очень ветряно и просторно, к потолку поднимался рокот голоса, который звучал так уверенно, что, казалось, снизошёл сюда, в небольшую жарко натопленную комнату, отразившись от смерти где-то высоко-высоко в небесах.

- Когда-то давно люди думали, что Землю обвивают огромные змеи...