Пронзение тьмы, или Предсмертная агония атеизма

Обыденностью дней страдает эпилог,
Иссяк поток словес, умолкла глубина,
В забвеньи чистота – потоплена в крови,
Не бередят уж ум преданья старины.
Неприхотливость дней я рифмой превозмог,
Как средостенья тлен, разрушена стена,
И вновь воспета жизнь в дыхании любви,
Струящейся сквозь мрак сияньем белизны.

На сцену вышел вновь бродяга атеизм,
Что славится в миру лишь зыбкостью оков –
Ведь разуму не друг, с любовью не в чести,
Способен он лишь в прах красоты превращать.
Им дышит суета, вместившая магизм,
Прельщается поэт иллюзией из снов,
Мечтающий летать, способен лишь ползти
И мрак небытия в сознание вмещать.

Вуалью лик сокрыв, исчез не только сам,
Но равно для себя красоты схоронил.
Лишь в ощущеньи чувств воспринимая мир,
Довольствуется им – не жаждет перемен.
Но, обратив свой взор однажды к Небесам,
Почувствует он свет, что тихостью пленил,
И красоту любви, и переливы лир –
И вскоре сквозь полынь пробьётся цикламен.

Прольётся свет Небес, раз теплится восток,
Животворящий луч пронзит коросту тьмы
И, наполняя дух дыханием весны,
Благоуханьем дней о горнем возвестит.
Безбожья шелуху сметёт живой поток,
Очистив от страстей сознанья и умы,
Погрязших в суете – что мрачны и грустны –
Преобразит, и грех безверия простит.