Бог. Из Исаака Розенберга

Бог.

Его смердящий мозг  ленив и вязок,   как трясина,
Жар источают фонари косых его очей!
А плоть его — крысиное гнездо, где человечество выпестывает души.
Мир  на него как кот многострадальный  глядит  зеленым  виноградом  глаз.
На черепках былой иссякшей мощи,
На малодушии, уродстве, на    неприкаянности женской
Обосновался он, громадный и разящий, все более ярясь.
Когда же он, бестрепетный, когтистый, забронзовел -
То, раболепствуя, нетрудно оказалось притупить   его драконовские  лапы,
И    оттого ему  все   тяжелее  устоять  на них. 

Кто, подличая,  ныне   богу   льстит?    
Твое довольство жизнью — лишь его уловка смерть сделать горше, тяжелей,
И мускулы твои стальные,  наполнив болью, размозжить.
Он  на продажу выставил все прелести твои, красу твою
Не в самом лучшем  виде, а ты - ты умираешь, чтоб ее продать.
Он тот единственный, кто сна вовек не ведал;
Ведь если кошки спят — то крысы озоруют.
Мы в безопасности,  пока  на зорьке он крадется,

Но  перегрыз уж он связующую  нить  к незнаемым   корням,
И  утром  эта  невидаль,  бледнея, исчезает.
Не удивляют вещи нас, за исключеньем тех, что чужды —  их мы позабудем.
Ах, если день был скучен —
Он для  нас потерян, подобно  ветром унесенным  волосам,
Недвижным  лишь   при   полной тишине.   
А  на свету забытые  тревоги подъемлятся, задышат,
И беспокойство двинется затерянной тропой.
И пальцы, рот зажав, удержат  крик, что рвется
Туда, где  слепоту напутствий воспримут без сопротивленья...

О! Ну и вонь от загнивающего  бога!   

********************************

God
by Isaac Rosenberg

In his malodorous brain what slugs and mire,
Lanthorned in his oblique eyes, guttering burned!
His body lodged a rat where men nursed souls.
The world flashed grape-green eyes of a foiled cat
To him. On fragments of an old shrunk power,
On shy and maimed, on women wrung awry,
He lay, a bullying hulk, to crush them more.
But when one, fearless, turned and clawed like bronze,
Cringing was easy to blunt these stern paws,
And he would weigh the heavier on those after.

Who rests in God's mean flattery now? Your wealth
Is but his cunning to make death more hard.
Your iron sinews take more pain in breaking.
And he has made the market for your beauty
Too poor to buy, although you die to sell.
Only that he has never heard of sleep;
And when the cats come out the rats are sly.
Here we are safe till he slinks in at dawn

But he has gnawed a fibre from strange roots,
And in the morning some pale wonder ceases.
Things are not strange and strange things are forgetful.
Ah! if the day were arid, somehow lost
Out of us, but it is as hair of us,
And only in the hush no wind stirs it.
And in the light vague trouble lifts and breathes,
And restlessness still shadows the lost ways.
The fingers shut on voices that pass through,
Where blind farewells are taken easily ....

Ah! this miasma of a rotting God!