Смута

Как горящая искра в куль иссохшего трута,
пламенеет разрухой горящая смута.
Воздух стылый поет в колокольном трезвоне
и дрожит государь на высоком балконе.
А холопы роятся, как жирные мухи.
Куда взглядом не кинь - армяки да треухи,
в реве грозном, зверином изорваны губы:
"Ой, не люб нам боярин! Не любо! Не любо!!!"

Вот выходит боярин - брады лик белее,
а толпа все напористей, шибче и злее.
Жгучей язвою площадь в том городе стольном:
"Натерпелися! Будя! Доколе? Доколе?!!"
Жарче пороха-зелья, крепче стали булатной
это клич озверелый, истошный, набатный.
Ввысь протянуты руки, оскалены зубы:
"Ой, не любо, братва! Ой, не любо! Не любо!!!"

За резным палисадом стрельцы схоронились
и, пищали сжимая, дрожат от бессилья.
Как взовьется толпа кровоточащим морем,
будут слезы и радость, веселье и горе!
Перекошены лица в зловещем угаре
и, как птица, с балкона шагает боярин.
В клочья мелкие вмиг соболиная шуба:
"Любы суд да расправа! Ой, любо! Ой, любо!!!"

Разлетелись холопы, насосавшись, как слепни,
крови алой, горячей, хозяйской, целебной.
Стал народ сам собою смиренного нрава,
успокоил их суд, ублажила расправа.
Незаметно и тихо вся площадь пустеет,
подгоняют стрельцы зазевавшихся в шею…
Сгусток крови и мяса лежит вместо трупа.
Это ль любо вам, люди? Видно это и любо…

1991