два рассказа

Самый выгодный бизнес торговля честью и совестью.
Что такое честь и совесть научат романы и повести
Классического периода. Современная проза
Научит не продешевить. Но существует угроза,
Что запасы истощатся в недрах страны –
Подземные реки её адским огнём полны.



Из глины подземелий Старобельска

Десять лет назад, когда седина окончательно овладела моей бородой, а бес, не прощаясь, покинул ребро, мне ещё хватало сил хранить тайну старобельских подземелий.

Но на днях мне было видение: в зарницах степного заката на верхушке мергелевой гряды половецкие каменные бабы завели хоровод  и я решил рассказать миру о том, как была спасена Луганская народная республика четверть века назад в мае 2014 года.

В ту далёкую весну мой компаньон Мишка ухлёстывал за поселянкой Аней кладовщицей нефтебазы в Зимогорье и часто задерживался в тех краях без пользы для нашего банка, который щедро рассыпал кредиты европейских фондов по шахтёрским посёлкам.

Я хорошо помню тёплый майский вечер, когда Мишка попросил меня на часок завернуть с трассы в Зимогорье, где я впервые встретил Аню.

Жаль, что Анна не главная в этом рассказе, но пройти мимо ясных изумрудов её глаз я не смог бы даже теперь.

А дальнейшее показало, что все кладовщицы с кем судьба сводила меня прежде, были малыми вехами на пути к Анне.

Домишко, где она проживала с отцом-инвалидом смотрел низким окном на поросший мелким орешником косогор, из-за которого Зимогорье получило свое название в 17-м веке, когда стрельцы заселяли наши степи вниз по течению Северского Донца.

Вчетвером мы пили чай с прошлогодним вишнёвым вареньем, стараясь не горячиться относительно событий последних месяцев: Майдана, бегства президента, Крыма и народной республики.

Я постарался перевести разговор на беспроигрышную Кончиту Вурст, победившую на Евровидении методом похожим на референдум в Бангладеш о присоединении к Великобритании.

Анна и её отец ещё не знали про Кончиту.

«Журналисты превратились в пропагандистов, – сказал старый шахтёр, отец Анны, – мы совсем перестали смотреть телевизор».

Когда я показал хозяевам на экране своего планшета портрет Кончиты, отец и дочь заметно побледнели и переглянулись. Разговор пресёкся на полуслове, реакция была неожиданной и странной. Отец молча встал и, хромая, удалился в чулан, откуда вынес свёрток в пожелтевшей от времени газете.

«За Свободу и Порядок, 1920 год», – прочёл я заголовок.

«Её прабабка, – старик кивнул на застывшую Анну, – завещала отдать это человеку, который принесёт в дом бородатую женщину. Мы никогда не понимали и не верили, но ты сделал это и на тебе лежит исполнение пророчества», – сказал, как отрезал шахтёр, разворачивая свёрток…

До трассы по моим прикидкам было километров двадцать. Я выглянул в окошко. Смеркалось. На вершину косогора из орешника вышли трое в картузах и сапогах и стояли, смотрели вниз на посёлок. Видеть меня на таком расстоянии они не могли, но и уходить не спешили…

В свёртке оказалась старая фотография и тетрадный листок с непутёвой картой-схемой.
На фотографии низкорослый гладко выбритый человек в высокой папахе и полувоенном кителе стоял рядом с девушкой, похожей на Анну в украинской вышиванке.

«Прабабка Анны и её первый муж», – сказал хромой.

Признаюсь, я не робкого десятка, что убедительно доказано во многих моих рассказах, но глянув в глаза первого прабабкиного мужа, я ощутил холодок между лопаток.

«В глазах его - злых и одновременно пустых, глазах хорька и параноика - поблескивала яростная злоба. Визгливое бешенство, очевидно, не затихало в этом человеке никогда, даже и теперь, несмотря на его вальяжную и спокойную позу», – писал об этом человеке великий Паустовский после случайной личной встречи.

Я стал вторым литератором в истории, ощутившим этот взгляд в жизни и успевшим поведать о нём.

Я перевёл взгляд на старого шахтёра, и понял, кого он мне напоминал с самого начала.
 
Внук Нестора Махно от первого брака, не оставившего никаких следов в метриках и архивах, кроме народной памяти о дочери.

На обратной стороне фотографии была надпись: «Анархия – бородатая фемина. Принесший в дом спасёт народную волю».

Пророчество, понял я, истолкованное доморощенным учителем истории или латыни, а скорее – сразу обеих.

На карандашном чертеже с трудом угадывались знаки и линии.

За спинами Батьки и прабабки виднелся дощатый купеческий дом царской архитектуры с коньками и резными ставнями. На вывеске надпись: «Старобельская выделка шкур».

И вот тут я испугался по-настоящему, потому что понял – передо мной секрет пропавшей в Старобельске казны махновской крестьянской республики.

Самолично застрелив атамана Грирогорьева, который перед тем вывез из Одессы тонну золота, батько Махно в спешке спрятал слитки в Старобельске и бежал в степь от черкеской конницы.

«Коммунизм пыздыр максыманыш пыж – коммунизм светлое будущее всего человечества», – прочёл я на чертеже подсказку на адыгейском, но виду не подал.

На следующий день мы с Мишкой, минуя блок-посты федералистов и униатов, примчались в Старобельск.

За 90 лет ничтожно мало изменилось здесь, в старинном купеческом городе, где подвалы с неясной целью образуют под домами сплошную сеть проходов и проездов до ширины подводы.

Грунтовые воды, поднявшиеся с той поры по всему Донбассу, затопили подземелья Старобельска, но мы быстро нашли дом по фотографии и каменную кладку в подвальной стене по чертежу.

Перемещаясь по колено в воде и скользя по глине, мы вынесли из опустевшего особняка шкурников тонну золота и перевезли её в штаб Луганской народной республики для выплаты непомерных долгов Луганщины перед миром чистогана, который не прощает долги.

Со временем эта история обросла домыслами и вымыслом – всё из-за моего мучительного инкогнито и Мишкиной скромности – но теперь, познав видение половецких баб (смотри выше) я решил пролить свет правды во мраке лжи.

Кто мы и что мы в этом мире зависит от памяти о нас.

Жизнь коротка, а память, словно степь по времени года: оживает, зеленеет, высыхает, нагнетает скуку и тревогу, покрывается снегом и вновь с бурной водой уходит по рекам в Азов.

Кровожадные бунтари-анархисты Кондратий Булавин и Нестор Махно из пламени заката рыщут взглядом по стрелецкой степи, но не так-то просто оторвать меня от оврагов и перелесков вдоль белесых известковых холмов, где любовь никогда не заблудится из-за ревности, а ревность не погибнет от любви.

…но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность, вторю я Бродскому в такие минуты, потому что лучше не скажешь.



Конспирологический рассказ


Сейчас много пишут о конспирологии, о заговорах, причём на всех языках. Такое время.

Я тоже хочу рассказать свою конспирологическую историю.

В 2005 году после Оранжевой революции в Украине уволили 18 тысяч государственных служащих.

Причём без всякого закона о люстрации, а только за то, что они якобы поддержали Януковича, который, как известно тогда проиграл.

В стране наступил управленческий голод. Хотя у нас давно голод, а ситуацию с кадрами последних десяти лет можно уже называть дистрофией.

Увольняли директоров детских садиков. Якобы они перед выборами по указанию гороно собирали нянечек и требовали голосовать за Якуновича. Увольнять-то увольняли, но желающих на их место особо не было.

Бывало так, что бывшего директора оставляли в коллективе, и он из отдела долго ещё командовал заводом или шахтой.

Кадровый голод управленцев в Украине сочетается с безумно большим количеством университетов и слепым поклонением перед западными курсами повышения квалификации и тренингами.

Одна моя знакомая, окончившая Принстон, смеялась, вспоминая, как при приёме на работу её спросили: «О, Принстон! Сколько у вас недель в Принстоне?».
 
Она не поняла –  стала умножать в уме пять лет на двенадцать месяцев и на четыре недели.

Запуталась от волнения. Умножила на калькуляторе мобильного телефона и выдала: «240 недель». У кадровиков был шок: «Что можно изучать в Принстоне 240 недель!?». Про такие тренинги у нас не слышали.

Я объяснил девушке, что шок был оттого, что за недельные курсы в США с украинцев дерут 10 тысяч долларов, а её курсы, получается, стоят 2,4 миллиона и теперь она должна заменить собой крупный вычислительный центр…

Мне позвонил старый товарищ и сказал: «Могу тебя устроить в Министерство Х. Работать некому».

В то время я ещё искал новые связи в столице и был уверен, что приобрету в министерстве если  не деньги, то знания. Кроме того, я считал, что разбираюсь в отраслевых делах.

Конечно, я не исключал возможности так называемого «лёгкого» коррупционного заработка, но всегда знал, что самое сладкое достанется гораздо более высоким чинам.

Человек со стороны может заработать на коррупции если возьмёт на себя персональную ответственность, то есть «подставится».

Этого я не хотел не только из-за боязни тюрьмы – от неё в Украине всегда откупались в суде, отдавая «половину» или всё, потому что вторую половину успевали потратить.
 
Я всегда считал, что смогу заработать деньги более честно, что ли – путём создания реальной прибавочной стоимости.

С другой стороны, я точно знал, что в министерстве царит коррупция и мне не избежать участия в ней, поэтому морально был готов.

Зачем я так подробно описываю свои мотивы?

У вас не сложилось впечатление, что мне трудновато объяснить, почему я согласился работать в министерстве?

Это было лично со мной, не очень давно, а я сам не так уж хорошо понимаю свои мотивы.

Тем самым я хочу показать, насколько трудно понять мотивы других, если сам себе часто не можешь объяснить свои вполне судьбоносные и осмысленные поступки.
 
Мы никогда ясно не поймём причины, например, Ливонской войны бывшей 450 лет назад между людьми, которые небо считали твердью, верили в телесность ангелов, о карте Европы имели смутное представление, с эпидемиями боролись дымом костров, а под экономикой понимали грабёж крестьян, которые не успели убежать в лес.

С какой стати русский царь, Касимовское ханство и Ливонское королевство выступили с одной стороны, а Ливонский орден и крымские татары выступили на стороне Конфедерации?

Почему, воюя на стороне Ивана Грозного, ливонский король мотался по всей Европе, умоляя защитить его страну от Москвы, за что был схвачен московитами, но прощён и отпущен на волю?

Вы считаете, что Ливонская война давно закончилась? А я считаю, что она не прекращалась с тех пор ни на один день и сейчас продолжается прямо на наших глазах.

Да, и не с Ливонской войны это всё началось и никогда не закончится для тех, кто не успеет убежать в лес…

С министром я встречался на конспиративной квартире. Говорили минут 15. Я предъявил свой послужной список. При ответе на вопрос, как лучше реформировать отрасль, ответил, что опыт Швеции лучше, но придётся идти путём Аргентины 50-х годов.

Министр уважительно посмотрел на меня и спросил, за кого я голосовал, а я в ответ, сделав паузу, выразительно посмотрел на него, и он махнул рукой: «Ты ж с Донбасса», – сказал, хотя общались на вы.

Министр был моих лет соратник Ющенко, который победил на выборах президента.
Имея за плечами техникум и университет гос. управления, министр ни одного дня не работал в отрасли, которой руководил к тому времени уже недели две.

Он приехал с Западной Украины. Там работал до революции в банке, но завхозом, а наша промышленность в основном в центре и на востоке.

За полгода, что я работал в министерстве, раза три слышал, как министр по телефону объяснял кому-то, что, не смотря на его украинскую фамилию, имеет польские корни. Объяснял настойчиво и как бы с гордостью.

До него я не сталкивался с показной кичливостью украинцев и русских на предмет своего происхождения. У евреев это сплошь и рядом.

Какой-нибудь Додик Фриш обязательно объявит всем на молокозаводе, что он в родстве с Зингерами из Алтыновки – известные торговцы говядиной на всю Черниговщину.

Правда, мне иногда удавалось очаровать впечатлительных тонкоруких столичных барышень, и они высказывали предположение, что я принадлежу к древнему библейскому роду.

Я никогда не отрицал этого – все роды на Земле древние, ведь люди не дают потомства при скрещивании с животными, а знаменитый пражский голем раввина Махараля не обладал репродуктивной функцией.

Любимыми словами Министра были «толерантность» и «шляхетность». Значение слова «шляхетность» трудно объяснить не только на русском, но и на украинском языке.
Ближе всего «благородство», но с поправками. У шляхетного человека внешне всё должно быть очень красиво: дом, жена, дети, машина, костюм.

Разницу между благородным и шляхетным можно уловить так. Допустим, вам утром на работу, а вечером в театр, но времени переодеться не будет. А работаете вы бухгалтером в супермаркете.

Благородный оденет костюм серого цвета, положит галстук в карман пиджака, расстегнёт верхнюю пуговицу бледно голубой рубашки  и поедет на работу.
 
А шляхетный напялит чёрный костюм с отливом, белую рубашку, красный галстук и полезет в маршрутку, а потом весь день будет пугать кассирш и охранников в магазине…

Все важные должности в министерстве к моменту моего назначения уже были заняты родственниками и кумовьями победителей.

Из всех с кем я там познакомился, больше других запомнилась девушка Виктория, владевшая четырьмя языками. Русский, украинский и венгерский ей достались в детстве от бабушек на Закарпатье.
 
Умница и красавица лет 23-х. Она очень старалась, хотя ездила на работу на машине за 70 тыс. долларов сама за рулём.

Меня назначили советником вне штата и поставили как бы в очередь, чтобы при случае назначить начальником управления, допустим.

Но работа у меня была что-то типа начальника отдела. Я курировал несколько направлений и ни один вопрос по этим направлениям без меня не решался.

Зарплату не платили. Я снимал квартиру в Киеве и жил на доходы от своей фирмы, которую не хотел приближать к министерству, быстро сообразив, что скоро нас всех выгонят, а могут и посадить.

Точно так и случилось, но я сбежал оттуда заранее, увидев, как они воруют. Это нельзя было назвать коррупцией.

Коррупция всё же требует двух лиц – одно ворует, а другое способствует. Или один более-менее честно трудится, а другой не мешает и за это имеет свой куш.

Но то, что происходило в министерстве нельзя назвать коррупцией, а было это прямым разворовыванием бюджета.

Решили провести ремонт здания министерства. Приобрели двери в кабинеты по цене задвижек к ядерным реакторам. Но хоть двери поменяли, которые, впрочем, можно было оставить – только грязь развели.

Провели спутниковую фотосъёмку объектов отрасли. Потренировали космическое агентство США. На счету посредника из офшорной зоны осталось сотня миллионов долларов.

Провели пожарную экспертизу всех крупных зданий за 100 миллионов и решили застраховать все здания от ядерного взрыва и падения метеорита, потому что от пожара и прямого падения самолёта здания успели застраховать предшественники. Миллиард страховых платежей ушёл на экспорт.

Поразил один из отраслевых санаториев на Черноморском побережье. Директор государственного санатория, отремонтированного за бюджетные деньги, вместе с профсоюзами устроили там коммерческий курорт за наличные.

Рабочим оставляли сначала 25% мест, потом – 10%, но решили вообще не пускать туда рабочих, потому что те возмущались, видя вокруг себя на отдыхе бесконечный праздник жизни стоимостью сотни тысяч и миллионы, если считать по автомобилям.

Рабочие ушли отдыхать в леса от такой экономики Средних веков.

Подобных фактов было великое множество, но приходится считать их мелочью на фоне гигантской, беспрецедентной по масштабу схемы перекачки бюджетных денег в зарубежные банки, которая закончилась самоубийствами, бегствами и тюремными сроками для исполнителей среднего звена.

Описывать детали этой схемы я не рискну.

К счастью я решил вообще не рисковать и вовремя «сделал ноги», потеряв некоторую сумму наличных, но получив опыт и знания.

Работа министра, кроме бесконечных совещаний в КабМине, селекторов и приёма делегаций, требовала рассмотрения 350-ти документов входящей почты в день.

Пропущенный день увеличивал это количество до 700, два дня – до 1000.

Документы поступали на 2-х языках и, кроме стилистических неточностей и косноязычия, зачастую содержали несуразности и глупости.

Предыдущий министр был профи и обходился секретарём и референтом. С новым министром быстро стало понятно, что нужно расширять штат приёмной.

Через месяц в приёмной министра работали: четыре секретаря – по два в смене по 8-мь часов и три референта, занимавшие вместе два кабинета.

Но это не снимало проблему личного прочтения министром 350-ти документов в день.

Если тратить на документ 1 минуту, то необходимо 6 часов, если 2 минуты – 12 часов.

Рассмотрение документа включает себя его прочтение, осмысление, написание резолюции и подпись. Подпись у министра была длинной, необходимых знаний мало, а навыков быстрого чтения не было совсем.

Министр постоянно заглядывал в структурную схему министерства, пытаясь по названиям управлений и отделов понять, кто, чем занимается.

Пришлось ввести сначала одну, а затем вторую штатную единицу распорядителя.

Распорядителями взяли двух пенсионеров. Один из них Иван Григорьевич, будучи в своё время референтом министра, обладал достаточной квалификацией, чтобы расписать всю почту.

На первых порах он диктовал министру резолюции, затем стал сам писать их своей рукой, а министр только длинно расписывался той же шариковой ручкой. Наконец сделали факсимиле подписи министра, и Иван Григорьевич полностью заменил его собой.

Работа наладилась.

Много времени у министра отнимали «ходоки». Это были родственники родственников, родственники кумовьёв, кумовья родственников и кумовья кумовьёв.

Все они хотели должностей и льгот или того и другого вместе.

Референты их учитывали и включали в списки.

Я тоже в целом справлялся с текущей работой, много уточняя в отделах.
 
Мне были интересны стратегия и долгосрочные планы отрасли, ведь «реформирование, о котором давно говорили меньшевики, должно было, наконец, случиться».

В министерстве был соответствующий отдел. Оказалось, что у них давно готовы три варианта реформ с детальной проработкой.

Осталось только выбрать, но выбирать не хотелось, поэтому при каждом новом Премьере варианты по полгода переписывались заново.
 
К моменту, когда необходимо было выбирать, появлялся новый Премьер или новый министр.

Работа над проектом реформ возобновлялась.

Конспирология же заключалась в следующем.

Я столкнулся в работе с крупной зарубежной корпорацией, имевшей в Киеве представительство.

К тому времени около года представительство возглавлял некий Евгений К. лет 35-ти, среднего роста, без лишнего веса и совершенно без лица и особых примет.
 
Через несколько лет я бы не узнал его и не смог бы описать внешность. Не помню цвет глаз. Только волосы – тёмные, всегда аккуратно зачёсанные на пробор.
 
Родом он был из Молдовы. Окончил физкультурный институт, но, я решил, что у него было ещё одно образование – секретное.

До корпорации Евгений работал где-то в Латинской Америке в посольстве.

Через день после нашего знакомства Евгений блестяще ориентировался в моей биографии, хотя я всего лишь представился ему и сказал, что приехал с Донбасса, а он ничего не записывал за мной.

В тех сведениях, которыми Евгений оперировал из моей биографии, содержались неточности, но это были выдумки обо мне, которые доходили до меня раньше в виде слухов.

Например, однажды лет за пять до нашей встречи с Евгением, знакомые спросили меня: «Правда ли, что моя фирма собирается приватизировать один завод?».
 
Это было неправдой – мы не собирались, но Евгений точно знал название завода и считал, что моя фирма пыталась.

Кроме того, Евгений приписывал мне несуществующее родство с одним из Премьер-Министров Украины. Слухи такие тоже ходили.

У меня создалось впечатление, что некая служба добросовестно фиксировала всю информацию обо мне, а Евгений прочёл справку.
 
Память он имел феноменальную, в чём я убедился, разговаривая с Евгением на профессиональные темы.

У меня тоже хорошая память. Но я, конечно, не помню наизусть целыми кусками учебники первого курса ВУЗа, а Евгений, окончив «физкультурный», цитировал. Причём легко и непринуждённо.

Он размышлял в терминах совершенно чужой ему специальности так, как не делают это узкие профессионалы.

Именно высокая точность и учебная академическая терминология выдавала в нём дилетанта. Он не знал сленга, а говорил на языке учебников. Но говорил абсолютно точно.

Ни до Евгения, ни после я не сталкивался с подобным. Я был твёрдо убеждён, что Евгений не понимает истинного смысла своих фраз, не осознаёт важности и приоритетов, но доказать этого я бы не смог – его невозможно было поймать на слове.

Его выдавали эмоции, вернее полное их отсутствие.

Автомат, компьютер, запомнивший наизусть энциклопедию. Ни в одном учебнике не написано о внутригодовой сезонности производства железной руды в Украине и Евгений не знал об этом.

Он не знал многих тонкостей, но его знание учебной теории было абсолютным, феноменальным и… безразличным.

Многое из того что знал Евгений существует только в книжках, а в жизни не встречается.

Не понимая приоритетов и не имея опыта работы, Евгений бесстрастно выучил наизусть сотни страниц.
 
Но он понятия не имел о том, что один раз в пять лет бывают такие зимы, что никакие учебники не помогут и если не иметь зимних запасов сырья перед КАЖДОЙ зимой, то можно погубить отрасль.

У Евгения была, как я думал, установка в отношении меня.

Я назвал эту установку «открытость второго рода». Невозможно было не догадаться, что за спиной Евгения стоит мощная спец. служба.

Вряд ли они собирались меня вербовать. Скорее всего, демонстрировали свои возможности, чтобы я не «дёргался» в работе с ними.

Я и не дёргался – присматривался к работе гигантской транснациональной корпорации, изучал их способ мысли и действия.

Способ был таким.

У Евгения было полное представление о планах его фирмы в Украине на ближайший год. Этот текущий год был проработан в самых мелких деталях.

Я узнал от Евгения, чем его фирма занималась в прошлые годы в Украине.

Стало очевидно, что фирма наращивает присутствие, но избегает крупных инвестиций.
Наверное, так у Чехова или Островского женихи посещали дом девушки на выданье – месяцами, без обязательств, попивали чаёк, сидя за столом: студенты, отставные офицеры, вдовые купцы второй гильдии.

Я пробовал узнать у Евгения стратегические планы его корпорации в Украине.
Я использовал для этого любую возможность, близко сойдясь с ним.

Мы часто обедали вместе в дешёвых киевских кафешках, где стоимость куриной отбивной под сливочно-сырным соусом с белыми грибами достигает трёхдневной зарплаты шахтёра и недельной – учителя.

Меня не так уж интересовали сами планы, как их методология.

Поначалу мне казалось, что Евгений надёжно хранит секреты фирмы. Затем я заподозрил, что Евгения просто не посвящают в стратегию.

Но каково же было моё удивление, когда я понял, что Евгений не просто не допущен в святая святых – он даже не знал и никогда не задумывался о существовании какой-либо стратегии.

Это был человек-автомат, запрограммированный и созданный для решения годовых задач.

Я опешил от своего открытия и замкнулся в себе.

«Что тебе нужно?, – однажды спросил меня Евгений, когда мы пили чай в очередной забегаловке с видом на Золотые Ворота, – я же вижу, что ты изменился. Ты просто скажи, что ты хочешь, а я помогу, если смогу».

«Стратегия, – выдавил я, – долгосрочная методология и управление глобальными рисками», – сказал я, подозревая, что рискую жизнью.

«Через неделю в Киев приезжает директор департамента развития. Пообедаем втроём», – спокойно сказал Евгений, посмотрев на меня как-то странно, будто я собираюсь торговать на Крещатике немытым картофелем, расфасованным в пятидесятикилограммовые мешки.

Директор департамента оказался выпускником философского факультета МГУ и университета Беркли по бизнес-администрированию.

Его английский был лучше, чем у Дэвида Камерона, не говоря уж о Бараке Обаме.

«За последние тридцать лет, – сказал он, – ни один трёхгодичный план корпорации не был реализован более чем на четверть».

«Но из мировой прессы, очевидно, что ваша корпорация делает ставку на Африканский континент, резервы предпочитает хранить в Азиатских акциях второго эшелона и сокращает участие в угольной энергетике, – сказал я, – это устойчивая тенденция десяти лет».

«Вице-президент банка, который нас кредитует, загулял с секретаршей. При расторжении брачного контракта с его второй женой пришлось откупиться от тестя, бразильского магната, выкупом его убыточных африканских рудников.

Теперь думаем, как выйти из Африки с минимальными убытками, – сказал философ из Беркли и продолжил, – азиатские биржи нам навязали покупатели нашей авиакомпании, которую мы приобрели, пытаясь поддержать наших лоббистов в Конгрессе США.
 
Избавиться от Азиатской биржи мы пока не можем, но работаем над этим. Сокращение угольной энергетики дело временное и вынужденное. Нужны были деньги, и пришлось продавать хорошие активы».

«Но существует ли стратегия?», – взмолился я.

«Безусловно. Мы используем методики всех учебных пособий. Если одна методика не позволяет обосновать то или иное решение, мы используем другую методику.
 
И так до тех пор, пока ни получим нужную проектную прибыль. Решения совета акционеров противоречат друг другу, а решения совета директоров исключают выполнение решений совета акционеров», – ответил мне директор департамента.

«А украинский проект?», – спросил я.

«У нас в правлении многие женаты на украинках, – ответил директор департамента, – жёнам приходится постоянно сюда летать».
 
«Ты доволен разговором», – спросил меня Евгений, когда мы остались вдвоём – он не слушал нас, а копался в мобильном телефоне.

«Мне нужно подумать», – ответил я.

«Тебя что-то гнетёт. Будь веселей», – сказал Евгений.

И тут я решился: «Ты на второй день после нашего знакомства знал мою биографию. Вы что считаете нас совсем идиотами?».

«У меня товарищ работает в твоём городке в милиции, – сказал Евгений, – служили вместе, – и, увидев моё лицо, добавил, – Афганистан».

«Но ты знаешь наизусть несколько томов специальной литературы, – сказал я и добавил, – не понимая сути».

Евгений обрадовался: «МИДовская закалка не подводит. Ну, ладно, – сказал он, – уговорил, есть у меня высшая школа КГБ. Хватит?».

Мы помолчали.

«Ты лучше мне вот что скажи, – спросил Евгений, – ты уже полгода один живёшь в Киеве. У тебя, что нет любовницы? С твоим характером ты должен был её мне показать».

«Мне нравятся толстые кривоногие многодетные разведёнки из села с волосатыми ногами, торгующие домашней птицей на Лукьяновке, – соврал я».

Евгений просканировал сетчатку моих глаз и принял к сведению мой изощрённый вкус – его мозг-автомат не понимал юмора…

Через несколько месяцев после моего бегства из министерства президент Ющенко на праздновании Дня независимости назвал Правительство Тимошенко самым профессиональным в истории Украины, а ещё через две недели отправил его в отставку и внёс  Раду кандидатуру Януковича на Премьера.

Мой министр к тому времени уже вселился в новый коттедж под Киевом.

Я встретил их с Викторией и портфелем крокодиловой кожи через несколько лет в банке, куда приехал по просьбе всё того же своего товарища на семинар, который проводил тренер из США.

Во время лекции тренер, приводя пример расчёта окупаемости инвестиций, допустил ошибку, которая превратила убыточный проект в прибыльный. Я высказался и тут министр с Викторией узнали меня.

Мы пообщались. Вика родила сына. Живёт она  с сыном неподалёку от коттеджа бывшего министра и помогает ему хлопотать в собственной фирме.

Фирма бывшего министра осуществила успешный проект.

Они выкупили огороды вдоль магистрального газопровода по 300 долларов за сотку.
Министерство перенесло за 15 миллионов бюджетных долларов этот газопровод на 20 км.

Земля бывших огородов неожиданно подорожала до 5000 долларов за сотку и стала пригодной под застройку элитной недвижимостью.

С тех пор прошло 10 лет. Больше я их не встречал.

Сыну Вики, наверное, теперь 12.

Я бежал от Ливонской войны, которая временно переместилась на Донбасс и живу сейчас в лесу.

Собирал чернику. Местные крестьяне привозят мне щук.

Не жалуюсь, но тексты удлиняются – не получается быстро заканчивать.

Всё же ещё пару абзацев.

Я считаю, что народ и элита в Украине ничем принципиально не отличается от своих отражений в развитом мире.

Отличается жизнь. Причина – бедность.
 
Я давно решил для себя, что буду воевать с бедностью на своём участке фронта, а больше ни с кем воевать не хочу.

Чтобы судить меня или оправдывать у читателя недостаточно данных. Пишу я только то, что было со мной, но далеко не всё.

Бывает, конечно, соврёшь, но самую малость – ради искусства.