Сентябрьская элегия
Тревогу нагнетало небо
в ночь на седьмое сентября.
Деревья каялись согбенно,
и совершалась лития.
Пустынный, пасмурный, прощальный,
двадцатый, погребальный век.
Час предрассветный, тонкий, тайный,
как первый, обречённый снег.
Покрыв псалтырной пеленою
всю явь земного бытия,
он пах не ладанным настоем,
а терпким хладом генваря.
Кристалловидные пустоты
почти разрушенной души,
надежд оплавленные соты,
таланта медные гроши.
Шумело ржавое ненастье –
деревья в ризах золотых,
распахнутых разором настежь,
твердили поминальный стих,
но был он тёмен, и безумен,
и чужд душевного труда…
В моей руке, пока не умер,
сплелись полынь и лебеда.
© Copyright:
Игорь Стешенко, 2016
Свидетельство о публикации №116090801114
Рецензии
Красивое образное стихотворение.Удачные сравнения,красочные эпитеты,душа чувствуется,настроение передано.Получилась настоящая картина в позолоченной раме.
Елена Ларюшина 12.09.2017 07:59
Заявить о нарушении
Дорогая Елена, спасибо за Ваше, как всегда, чрезмерно завышенное мнение о моих опусах. Традиционный анекдот (в древне-римском смысле этого слова). Как сейчас помню, что стихотворение это сочинил буквально на ходу, совершенно измученный работой на телевидении, невозможностью сосредоточенно, усидчиво читать и писать да ещё тяжёлой болезнью, через которую перескочил, без преувеличения, чудом, по молитвам. Через несколько лет, когда не писалось, решил пересмотреть старые блокноты и тетради, привести какие-то записи в порядок. Так я выудил двенадцать стихотворений (элегий, иногда с некоторой натяжкой), которые объединил в цикл "Календарная память". Признаться умению не выбрасывать и дорабатывать то, что иногда кажется негодящими черновиками научил меня Эзра Паунд, который в этом духе наставлял молодого Томаса Элиота, к сожалению, мало читаемого и ценимого у нас поэта. В Москве настоящее бабье лето, даже, по моим меркам, небольшая жара. Читаю монографии о моей любимой Зинаиде Серебряковой. Когда путешествовал по Тунису, меня поразило, что в некоторой мере смотрю на её землю через призму пейзажей Серебряковой. В школе учился с внуком Лансере, Жекой (Евгением). Он жил в дореволюционной квартире деда на Милютинском переулке (тогда улице Мархлевского [польский революционер-русофоб]), где всё оставалось, как если бы Серебряный век никогда не кончался. К сожалению, его жена ревниво возвела между ним и родными, не говоря уже о друзьях и знакомых, глухую стену. И наши посиделки переместились в дом его сетры Екатерины. Художнического дара Кавосов, Лансере, Бенуа никто не унаследовал, но сын Кати, кажется, хороший искусствовед.
Игорь Стешенко 13.09.2017 17:43
Заявить о нарушении