река

Я знал то, что путь к её сердцу лежит через мост,
и шёл по нему, не держась ни стропил, ни перил,
над пропастью ржи – рыбьих слёз вдоль распущенных косм
реки, пеленающей мысли в тягучий акрил.
"Зачем ты", – в просветах темнела речная вода, –
"идёшь", – по асфальту стелился мне шёпот колёс, –
"опять", – хлопотали стрижи, обогнув провода, –
"туда?" – риторично пульсировал выжженный мозг.
Три года в долине, в распадке возвышенных чувств,
мечту превратили в привычку на пару мечтать,
но горы быстрее, чем таял во рту чупа-чупс,
сдвигались над нами, и наш голубиный почтамт
разрушили ветры, и стаи взаимных обид,
как рейдеры, тучно слетелись, подмяв небосклон.
А мы малодушно решили друг друга забыть,
расторгнув контракт по вакансии белых ворон.

Так думал и шёл я. Она же, конечно, ждала
на нашем излюбленном месте. У края горы
оксюморон встречи прощальной окстила скала,
с которой когда-то мечты уходили в отрыв.
Внизу между сосен в периметре рвался квадрат
погоста, за ним, где река обнажила бедро,
лежал сонный город, как выползший на берег краб –
клешни распластал и стремился стать розой ветров.
Во всю ширину хвойно ластилось море тайги,
и сопки, как волны, вздымаясь, ложились внахлёст...
Внезапно наш город исчез, а скалу по виски
река затопила, поднявшись на несколько вёрст.
И мы оказались как будто за тысячи лет
на этом же месте, одетые вовсе не так,
но также прощались, а может быть... может быть, нет.
Но мне, не поверив, она улыбнулась: чудак.
Затем, возвращаясь, чтоб грусть не копилась в горстях,
так руку мне сжала, и не отпускала руки
до самого дна, где мы сухо простились спустя
три века веков подле высохшей первореки.