Любовь и смерть Констанции. Миледи и все, все, все

  (Предыдущая глава "Миледи и герцог Бекингем":
     http://www.stihi.ru/2009/05/02/3750)
   
Что знаем о шпионке-куртизанке?
Расклад обычной женской мести так
ничтожен по сравненью с местью Самки,
что надо рассказать о ней в стихах...

...Когда врага терзать  нет сил за малость
и вовсе не убить за то, что жив,
всегда пути находит бабья ярость,
чтоб к пику месть прошла все этажи.

Все виды мести – следствие  наследий,
полученных от тьмы веков и стран...
...Врага себе найдя в коварной леди,
не ведал, с кем связался,  д'Артаньян...
            *             *              *
...Миледи, кардинальский недобиток,
любительница обольщать и врать,
упорно не желая признавать
преграды из ворот, дверей, калиток

явилась в монастырь для кармелиток,
с приказом кардинала на руках.
Бес, в ней сидящий, был настолько прыток,
что прямо в монастырских воротах,

она очаровала аббатису
и  внешностью  премилой, и игрой
настолько утончённой, что порой
сам дьявол чтил миледи как актрису.

Особенность медвежьего угла
не в  том,  что вообще углов тех мало.
Теперь, когда преступница легла
на дно по разнарядке кардинала,

события политики в стране
миледи обходить должны по кругу.
Скрываться же в глухом монастыре –
ещё не значит, что терпеть в нём скуку.

Никто не  должен  думать, что свой нос
суёт повсюду гостья-непоседа,
и был завуалирован допрос
неглупой аббатисы под беседу.

Тут выявить миледи удалось,
отсутствие сторонниц кардинала.
В умильных откровеньях, не без слёз,
хозяйка осторожность потеряла

и гостье, мнимой жертве кардинала,
поведала, что здесь с недавних пор,
скрываясь от прелата средь сестёр,
таится не исчадье криминала,

а некий прехорошенький цветок.
Миледи с замираньем в организме
вся обратилась в слух: интрига в жизни,
похоже, новый делает виток.

У доброй настоятельницы руки
чесались перед гостьей всё открыть
и вот уже, едва ли не в подруги,
кого-то гостье прочит. Что за прыть?!

– С послушницей моей хотите ближе
  свести знакомство – милости прошу!
  Уж чем не угодила там в Париже
  бедняжка монсеньору, не скажу.

  Наверно за какие-то интриги
  загнал её в подполье кардинал.
  В ней, в ангелоподобном взоре, лике
  всё лучшее сам  Бог  объединял –

  такой её и  вижу  в Божьем свете,
  каким бы ни был для неё финал.
  У нас-то тут она зовётся Кэтти.
  Но  кто  она? Все держится в секрете.

– Скорее бы  увидеться  мне с ней! – 
  воскликнула миледи веселей,
  стремясь кое-кого порвать бы в клочья.
  Миледи испытала радость гончей:

«С моей беглянкой Кэтти невзначай
ирония судьбы свела бы кстати.
Везение – начало всех начал
в моей судьбе, в конечном результате», –

злорадным ликованием в глазах
миледи выдавала свои мысли.
Но аббатиса прозевала знак
небес, и подозрения не  грызли

обманутую даму день и ночь.
Не в силах чары гостьи превозмочь,
душа хозяйки стала мягче воска.
Игрой намёков, а потом и хлёстко

миледи осудила произвол,
творимый Ришелье. Тест произвёл
большое впечатленье на простушку
и аббатису превратил в игрушку

чужой коварной воли неспроста.
Месть дьявола служителям креста –
не первый случай, как и не последний.
В руках миледи  шанс великолепный –

свой экскурс вспоминать, как не бесследный.
(И  гостье  чувство мести по нутру.)
Когда к миледи с грацией балетной
явилась  незнакомка  поутру,

миледи с чувством разочарованья,
чего предусмотреть нельзя заранее,
включилась с ходу в новую игру.
Не  зря  всё ж забралась в сию дыру

охотница на жертву! Обе стиснув
одну нить судеб, на одну метлу
не сядут, чтоб у ведьм быть на смотру.
Миледи не нуждалась в аббатисе

для выясненья, кем была в миру,
намеченная в жертвы.  Доведись ей
за цыпочкой ходить с повадкой лисьей,
играя ненасытную лису

в глухом необитаемом лесу,
а не в  людском  досадном окруженье,
и даже я как автор не спасу
бедняжку от милединого мщенья.

В каких-то незаметных полчаса
уж став душеприказчицей сердечной
для жертвы, в роль вошла тварь безупречно,
чтоб в уши петь на все ей голоса:

– Я рада, Кэтти, вас узнать столь близко.
  Восторг, до поросячьего аж визга,
  зовёт меня  ещё  стать ближе к вам.
Бедняжка, веря ласковым словам,

графине отзывалась прямодушно:
– Без вас мне жить тут было крайне скучно.
  Представьте, засыпаю на ходу
  и в блюде носом пробую еду.

  А если и бывало мне тревожно,
  так оттого, что жизнь мне, как петля,
  и горько понимать, что невозможно
  уйти от блеклой яви бытия.

– Забыться б целиком, хоть на денёк, а?
Все горести изгнать из головы.
Такой красивой женщине, как вы,
наверное, тут было одиноко?

– Тоскливо и порой невмоготу.
Себе тут не нашла я утешенья,
а с вами я могу всю наготу
души моей открыть вам без смущенья.

– Да что уж там душевную – меня
красой телесной осчастливьте тоже!
Мы тут переживаем времена,
когда готовы будем лезть из кожи,

страдая от отсутствия мужчин.
Друг дружке пригодимся мы, бесспорно,
не сетуя при этом, что влачим
своё  существование  покорно.

Приправив самый первый диалог
амурной темой с острой подоплёкой,
надеялась миледи в быстрый срок
с послушницей возлечь не только боком.

В постели легче вызнать всё, что хошь.
Какие тайны в статусе любовниц!?
В объятьях не котируется ложь.
В дознаниях миледи – многоборец.

Графиня утопила томный взор
в глазах обескураженной соседки,
которая вступать не стала в спор.
Простор для тем – спасенье  в келье-клетке.

– Полгода я торчу в монастыре, –
  в лицо приезжей выдохнув устало,
  послушница пока что не искала
  знакомства на одной с ней простыне. –

Покинутая, брошенная всеми,
решив, что я лишь Богу и нужна,
ни с  кем  тут  не могла я быть нежна,
чтоб лечь в постель иль на охапку сена.

Когда мне наконец-то повезло
и Бог послал мне  вас  на радость, с вами
должна я расставаться, как назло:
вы тут, а я – в Париж. Обмен ролями.

– Намерены покинуть монастырь?
– И позабыть, надеюсь, о причинах,
сюда меня загнавших.   – О мужчинах?
– Тот тип, на ком лежит вина, остыл

едва ли в своей ненависти к бедной
посреднице в секретнейших делах.
– Я знаю, о ком речь. Вы стали бледной,
подумав о прелате.   – Да уж благ

  я от него не знала – это точно.
  А вы-то  тоже  жертва Ришелье?
– При том, что от рожденья я несклочна
  и рыться не люблю в чужом белье,

я о прелате раз неосторожно
в нелестном тоне говорила с той,
кому я доверяла непреложно.
Судьба преподала очередной

урок молчанья полного о власти.
Меня подруга тут же предала,
и вот болтаюсь  тут  теперь, в балласте.
Отставка мне  полнейшая  дана.

Я думала, всё сгладится, но… тщетно –
злопамятен прелат, во  всём  крутой.
Вы сами не  предательства  ли жертва?
– Увы, я – жертва преданности той,

кого, служа, любила больше жизни.
Спаслась я бегством в дальние края
и вдруг два дня назад  узнала  я,
что не  права  в своей к ней укоризне.

О том, что я забыта навсегда,
мне тяжко было думать все полгода.
Ни Божье послушанье, ни еда
покоя не  дают,  душе в угоду.

Не чаяла души я в госпоже.
Была на страже тайн её интима.
Была и за подруг, и за пажей
одна я для неё незаменима.

Носилась я, как лошадь, и с копыт
не падала едва, в честь  госпожи я.
Как выяснилось, вклад мой не забыт.
За мной сюда приедут… не чужие.

Выпытывали  сёстры  у меня…
им в этом настоятельница вторит…
Им нужно  позарез  знать имена
(как будто любопытство – это довод!)

тех, кто со мной был втянут заодно
в парижские высокие интриги.
Я там крутилась, как веретено,
а тут на мне как будто бы вериги!

– Вам повезло. Приедут все  друзья
за вами? Посмотреть бы вашу свиту!
– Там, где они, всегда идёт резня,
но это гарантирует защиту.

– Вы на свободу выйдете вот-вот,
ну а меня ждёт в келье прозябанье.
Разъединит нас этот поворот,
лишив блаженств амурного свиданья.

– Сударыня, мне жаль, но средь друзей
есть тот, кого люблю я как мужчину.
В постели он не менее резвей,
чем в потасовках.  – Кто же он по чину?

На сильных кавалеров недород.
Вас поздравляю с сильными друзьями,
а слабостью мы их одарим сами.
– Вы, кажется, свободны, что даёт

возможность вам уйти куда угодно.
Никто вас тут не запер, не запряг.
– Куда же мне идти в чужих краях,
где ни друзей, ни денег, что не модно

не только средь столичных, но и здесь!
– Вся Франция, быть может, даже весь
мир христианский будет  помогать вам.
Ведь вы не приложенье к вашим платьям!

Владелица небесной красоты,
кто, как не вы, достойны оказанья
вам помощи в час гиблой суеты!
Не выдаст Бог красу на растерзанье.

– Гонимая министром Ришелье,
отныне я бедна и одинока.
Жила в столице. Ныне – на селе.
И зуб неймёт мой то, что видит око.

– Я вижу, вы настолько же добры,
насколько и красивы. По заслугам,
за доброту  воздастся  вам. Да вы
добры, небось, безмерно даже к мухам!

Судьба вам улыбнётся, как и мне.
Найдя меня, вы в  этом  уж везучи.
Пусть я слаба, ничтожна, но в цене
у Лувра все  друзья  мои до кучи.

Друзья… они ведь всех друзей дружней.
Помогут мне – придут и  вам  на помощь.
– Держу и  я  влиятельных друзей.
Их столько у меня, что и не вспомнишь! –

миледи прихвастнула неспроста.
Нельзя сказать, что ей мешала леность
простушку раскрутить на откровенность.
Раскроет  ли послушница уста,

чтоб щедро поделиться именами? –
И все они, но это между нами,
бессильны перед грозным Ришелье.
Пред ним они – дрожащее желе.

Пускай из окруженья  королевы
мои высокочтимые друзья,
но коль с прелатом вдруг пойдёт грызня,
то на поверку все не столь уж смелы.

Казалось бы, они не слабаки –
чего же им бояться – их ведь  тьма же!
Но глупо демонстрировать клыки
министру – королева не отмажет.

– Нет, королева может делать вид,
что  напрочь  взор от нас отворотила.
Но, чем сильнее чья душа кровит,
тем больше сердце Анны к ней ретиво.

– Конечно, королеве доброты
не надо занимать… Крепка и память…
Зато прелат проворен  черепа мять…
– Так вы знакомы с Анной!? С ней на «ты»?

Боясь завраться, смолк язык графини:
– Мои  друзья  в числе её друзей.
– Заведомо мне ясного ясней:
дела у вас  настолько  поправимы,

насколько много общих есть у нас
друзей из окруженья королевы.
И как бы ни помял сурово вас
сам Ришелье, но на одном  крыле вы

при дружеской поддержке вновь в Париж
легко перелетите. Есть ли в роте,
к примеру, де Тревиля шустрый стриж,
способный прилететь, коль позовёте?

– Я знаю де Тревиля.   – Вхожи в дом?
– Ну да.   – А завсегдатай де Тревиля
Атос вам тоже, видимо, знаком?
Лицо миледи сразу аж скривило.

Миледи побледнела вся не вдруг.
Ей крайне ненавистен был сам звук
услышанного имени. Со страху
она непроизвольно, громко ахнув,

вцепилась в собеседницу: – Атос!?
– Что с вами? Вас обидел мой вопрос?
У вас, того гляди, начнётся рвота!
– Не ожидала встретить я кого-то,

кто знал бы тут Атоса, как и я.
– Вы дружите?   – Мы в шапочном знакомстве.
Как часто замечали его  хвост вы?
В военно-полевые лагеря

так часто выезжал он из Парижа,
что за таким, попробуй, угонись!
– Атос вам не помощник? Ну а иже
с ним бравые Портос и Арамис?

– Об этих тоже знаю я не мало.
Рассказывал о них мне д'Артаньян.
И тут уж кисть  миледи,  как в капкан,
в захват попала.  Ей едва не смяла

послушница ладонь. Графиня взор
невольно  отвела  свой, ибо встречный
пронзать её насквозь  мог бесконечно –
уж очень он горяч был и остёр.

– А кто вам д'Артаньян? – похож на вызов
был душераздирающий вопрос.
Похоже,  затянулся  час сюрпризов.
Взаимный интерес двух дам возрос

друг к дружке в столкновенье интересов.
Послушницу аж с  места  подняло.
Миледи, дабы избежать эксцессов,
ответила, не мямля.  Ремесло

шпионки быстроту даёт реакций.
В беседе намечался переход
двойных претензий  в область сатисфакций.
– Отважный д'Артаньян из тех господ,

кого я называть могу друзьями.
Сплела миледи ложь и всё равно
запахло совпаденьем притязаний
двух женщин на  гасконца  одного.

Послушница, наверно, в благодарность
за тайну,  явью  ставшую в момент,
взъярилась, развивая инцидент:
– Вы лжёте! Я ведь сразу догадалась,

что он был ваш любовник! Каковы!
– Мои догадки  точно  без изъяна!
Теперь я твёрдо знаю, это вы
любовницею стали д'Артаньяна!

Свирепостью мгновенно налились
глаза графини. Молнией догадка
развеяла в миледи без остатка
сомнения. Сюрприз так уж сюрприз!

– Вы – Бонасье!  Я вижу, вы в испуге.
Теперь уж отпираться смысла нет…
(Но, отмахнувшись как от оплеухи,
бедняжка не сдалась. Мол, что за бред!?)

Миледи не полезла всё же в драку:
опомнилась, остыла.  Ведь она
ни при каком раскладе не должна
переходить в аффекте в контратаку.

– Вы – Бонасье! Как  много  мне о вас
частенько он рассказывал с восторгом! –
теперь-то уж ни разу своих глаз
мадам не отвела. – Считаю долгом

своим заверить, что ваш д'Артаньян
вас любит больше жизни. Право, зависть,
пусть белая, но есть… 
                Пускать в  глаза лесть –
трюк более изящный, чем обман,
по мнению самой же аферистки.
– Могла б я повторить для недотёп.
Нет от него для вас при мне записки,
но вы поверьте так: он ваш по гроб, –

миледи, укротив свою свирепость,
сменила тон до самых нежных нот.
– У вас была любовь с ним в прошлый год?
Вы – бывшая  любовница!   – Нелепость!

Друзья  мы с ним всего лишь ли, при всей
моей к нему  привязанности  тёплой.
– Чего ж тогда вы вздрогнули?   – От воплей.
– Не  верю  вашей сказке… про друзей.

– А мне он в доверительных беседах
о ваших злоключениях не раз
рассказывал. Мне  всё  о ваших бедах
известно. Даже знаю, где стряслась

история с тем вашим похищеньем,
поскольку  д'Артаньян  осведомлён.
Ваш план снять для свиданья павильон
в Сен-Клу едва не кончился крушеньем

и светлой вашей жизни, и любви.
Как мы сейчас тут с вами визави,
так он тогда с отчаяньем поведал
о поисках. Что, разве это небыль?

Хранительницей  сделал он меня
сердечных ваших тайн. Представьте только,
насколько сильно удивилась я,
вас  повстречав  тут. В шоке от восторга!

Мечтала я увидеть вас, ну хоть
на улицах, уж если не в гостиных.
Вот на краю земли нас свёл Господь.
Всех чувств моих представить вы не в силах.

Вы краше всех картинных Афродит!
Хотелось оказать бы вам услугу.
Простушка была рада превратить
графиню из соперницы в подругу:

– Сударыня, прошу меня простить
за выходку мою, за то, что дико
люблю я д'Артаньяна. Право, стыд
сожжёт  меня. Но д'Артаньян – владыка

души моей и сердца. Сколько б бед
ни довелось узнать мне за полгода,
живу его я именем – воспет
во всех моих  надеждах  он. Свобода

моя и  та  придёт сюда лишь с ним.
Пусть жизнь непредсказуема во многом,
а лабиринт судьбы необъясним,
но я в существованье одиноком

в покое без любви жить не хочу.
Пусть цену я немалую плачу
за то, что полюбила д'Артаньяна,
но без него та жизнь, что я влачу,

как есть – незаживающая рана.
Констанцию никто и не просил
графиню брать в объятия, но странно,
что та не задушила гостью. Сил,

злодейке, вероятно, не хватало.
Что у миледи в мыслях, кто бы знал!
Кинжал, удавка, пуля и отрава.
Не самый, кстати, зверский арсенал.

Улыбчива графиня и румяна.
Кто ж  мысли  уличит в том, что черны!
– Ох, как мне жалко вас и д'Артаньяна.
Две любящих души разлучены.

Какая вы бедняжка! Половину
души своей оставили вдали.
Кому  он там вздымает подолы?..
Бедняжка успокоила графиню:

– Ну, не сегодня-завтра он за мной
примчится, чтоб забрать меня с собою.
И мне уже не  кажется  тюрьмой
наш монастырь, не ставший мне судьбою.

– Сегодня-завтра!? Нет, исключено.
Он отбывает службу в Ла-Рошели.
И было бы несбыточно чудно
увидеть парня здесь.  – Да неужели

способно что его остановить!?
Прискачет он как миленький! – простушка,
чтоб гордо оппонентку удивить,
достала ей письмо из-под подушки. –

Вот убедитесь. Мне на днях пришло
подробное о том уведомленье.
Миледи поперхнулась и на зло
самой себе прочла без промедленья.

Письмо от герцогини де Шеврез…
Пакуйте вещи… друг уже в дороге…
Миледи испытала сильный стресс.
Тут будет д'Артаньян – с ним шутки плохи!

А дальше – речь о том, что д'Артаньян
предупредил о чём-то королеву.
Видать, упоминается тут план
её поимки в Англии.  К пробелу

при общей расшифровке тем письма
единственно миледи отнесла
отсутствие намёков на тревогу,
с которой снаряжаются в дорогу.

Миледи размышляла над письмом,
сюсюкать с гостьей было ей противно,
и в этот миг копыта за окном
зацокали почти иллюстративно –

какой-то всадник въехал в монастырь.
Ужель гасконец впрямь навёл мосты
аж до Бетюня и, приняв решенье,
мог прискакать сюда от Ла-Рошели!?

Нежданно быстро! И в такую рань!
Констанция взметнулась: «Мой милёнок!
Наверно это он»!  «У дур влюблённых
в минуты ликования гортань

хорошему дуплу не уступает, –
подумала миледи. – Есть размах»!
Однако, пусть Констанция – тупая,
графиней овладел немалый страх:

друзья галантерейщицы –  враги ей.
Графиня не страдала ностальгией.
Страх встречи погрузил миледи в транс.
Она в постели съёжилась, и шанс

для бегства был упущен изначально.
Констанция вдруг стихла, осеклась,
скакать при посторонних зареклась.
– Нет, всё-таки не он, – совсем печально,

самой себе выдёргивая прядь,
сказала гостья, жизнь вдохнув опять
в едва не поседевшую графиню.
Миледи тут же бросилась к графину

и выхлестала воду всю до дна.
Едва зашнуровать успела платье,
как аббатиса ей несёт вина
и новость, от которой враз лжекатя

пустилась в бегство: прибыл человек
от кардинала.  Хитрая шпионка
сокрыть сумела от соседок тонко,
что нервно от прелата ждёт коллег.

Посланец кардинала так изрядно
при встрече аббатису напугал,
как будто  огнь  из пасти изрыгал.
Ну а самой миледи всё отрадно.

Свидетельницы обе, как листва,
умчались прочь, испытывая трепет.
Графиней далеко не детский лепет
был подан с некой долей хвастовства.

Прибывшему инкогнито Рошфору
поведала миледи, что сперва
дала врагам значительную фору
и те качали ей свои права,

пять суток, угрожая вечной ссылкой
и даже смертной казнью без суда,
ну а она, не став ничьей подстилкой
всех победила и, прибыв сюда,

в который раз схватила вновь удачу
за скользкий хвост: – Глупышка Бонасье,
а с ней гасконец д'Артаньян в придачу,
окажутся в  руках  моих. Грустней

гораздо будет, если  я  – в их лапах.
Четвёрка вся вот-вот сюда примчит.
У них рефлекс – искать меня на запах,
а взгляд на мою гибель нарочит.

При случае и  вам  дадут по шее
секирой со всей дури, дайте срок.
– Они же на осаде Ла-Рошели.
Я  сам  оттуда ноги приволок.

У всех у них  мозгов  наверно вывих!
Лезть против нас  повсюду  норовят!
Дождутся эти черти, когда  мы их
в Бастилию сошлём иль прямо в ад!

– Как вышло, что проклятая четвёрка
гуляет на свободе до сих пор!?
Что ж монсеньор? Начнётся ли разборка?
– Вы в Англии и здесь, среди сестёр,

не знали и не знаете, насколько
имеет слабость странную наш шеф
к  гасконцу, например.
                – Мальчишка бойко
нас водит  за нос, всех нас поимев.

– Прелат его простил, не склонен  к мщенью.
– Шеф видит всех людей вокруг  насквозь,
но он ещё не знает, к сожаленью,
что этим негодяям удалось

подслушать нашу тайную беседу.
За мной они буквально шли по следу.
Меня взяв на гоп-стоп, они в момент
изъяли шефом выданный патент,

дававший мне права на все убийства.
Ограбили так дерзко и так быстро,
что шеф, хотя и был невдалеке,
не знал, что я осталась налегке.

– Ого! Они настолько все опасны!?
И каждый – отморозок-интриган?
– Не все, а лишь Атос и д'Артаньян.
Средь них, сравнимый с девицею красной,

есть Арамис – любовник де Шеврез.
Его мы не убьём.  Он позарез
нам будет нужен в наших же интригах.
Четвёртым там Портос, с кем речь о книгах

бессмысленней, чем с лошадью. Портос
нам не опасен. Он – пустое место…
Его интересует лишь вопрос,
богата ль будет у него невеста…

Что  делать  вы намерены, Рошфор?
– Вернусь и буду требовать ареста
воров, пересказав наш разговор.
Надеюсь, в уговорах я не бездарь.

– Какие цели шеф поставил мне?
Отсиживаться тут нельзя мне долго.
Коль я тут задержусь из чувства долга,
то смерть найду не по своей вине.

Могу я к монсеньору ехать с вами?
– Для вас приказ – пока остаться тут.
– Как я останусь, коль за головами,
за нашими, ведёт охоту плут,

гасконский волкодав! Он юн лишь с виду.
Живой отсюда я уже не выйду,
когда меня найдёт тут д'Артаньян,
бескомпромиссный лев, а не баран.

Да  все  они – безжалостные типы.
Прощать не будут прошлых мне проказ.
Поблизости убежище найти бы,
тогда я шефский выполню приказ.

– А что же передам я монсеньору
по поводу беглянки Бонасье?
– Порадуйте заочно. Если все
друзья её слетятся, эту свору

оставлю с носом или, наконец,
их допущу к ней порыдать над трупом.
Галантерейщик, скажут вам, вдовец.
Его супруга захлебнулась супом

иль что-нибудь такое – я ещё
не знаю. Например, двор монастырский
булыжником тяжёлым умащён,
а Бонасье там топчется при риске,

что камень может прыгнуть снизу вверх
и размозжить ей череп безнадёжно.
Я на себя возьму кровавый грех,
ведь камню без меня подпрыгнуть сложно.

Мне нужен транспорт, если кувырком
пойдут все планы или влипну в склоку.
В Бетюн вы разве прибыли верхом?
– Карету чинят тут неподалёку.

– Отлично! Вы её отдайте мне.
Прикиньте, как мы встретимся с лакеем.
– А я? До Ла-Рошели двести лье!
– Так оставайтесь, шастайте по кельям.

Начните с аббатисы, например.
А дальше… если хватит вожделенья.
– Пишите мне название селенья,
где будете скрываться… Армантьер?

– На речке Лис. Отдайте мне все деньги,
что есть у вас… едва ли мне на год…
Рошфор клочок с названьем деревеньки
засунул в шляпу – тут не пропадёт.

Кошель Рошфора перешёл к миледи.
– Итак, Рошфор, вы едете верхом,
а ваш лакей везёт меня в карете –
укроюсь я не только париком.

Теперь пройдитесь, ради променада,
до аббатисы. Как бы мне в упрёк,
для нашей настоятельницы надо
вам дать  дезинформации  чуток.

При ней меня ругайте вслух, как крысу:
мол,  ересь  о прелате я несу.
Ещё предупредите аббатису,
что мне гулять позволено в лесу

вдали за монастырским ходом чёрным.
На случай бегства с чёрного крыльца,
маршрут свой отступленья до конца
хочу иметь я, будучи учёной…

Прощальное лобзание в уста
и… дело чуть не кончилось постелью.
Рошфор ушёл, а пять минут спустя
Констанция стремглав влетела в келью:

– За вами к ночи или уж с утра
приедет экипаж от кардинала.
– Откуда  информация,  сестра?
– Гонец сказал. Чтоб я распространяла.

Не в мученическом отнюдь венце,
с загадочной улыбкой на лице
миледи соблюдать просила тайну.
– Давайте-ка про красную сутану

забудем, чтоб не сыпать в раны соль, –
графиня прямо-таки просияла. –
Ну, как,  удачно ли  сыграл он роль?
– Роль? Что-то я вас понимаю мало.

– Действительно похож он на гонца?
Но он – мой брат, пришедший мне помощь.
Намедни кардинальского бойца
мой брат разделал шпагою, как овощ.

Гонец не пожелал свой документ
просителю представить добровольно
и в поединке прозевал момент,
когда его кольнули в  сердце  больно.

Мой брат пред настоятельницей тут
талантливо сыграл сам, всё что нужно.
Он аббатисе плёл, конечно,   чушь но…
прикажет Ришелье – пни  зацветут!

Ну, в общем, настоятельница в курсе,
что скоро  выезжаю  я отсель.
Коль жизнь в монастыре не в вашем вкусе,
сегодня не ложитесь тут в постель,

поскольку угрожает вам опасность.
Расчет был  преждевременен  на праздность.
Письмо от герцогини де Шеврез,
скорей всего, доставил вам шельмец.

Иначе говоря, письмом подложным,
с расчетом прямо противоположным,
в путь зазывают,  волю  вам суля.
Чтоб выманить вас из монастыря,

спецназ, переодетый в мушкетёров,
спешит сюда, как выведал мой брат.
Он лично знает этих живодёров.
Подслушав их, он знает про захват.

План по захвату утвердил  прелат наш.
Что нам теперь коварство их и прыть!
Должны мы упредить их, ведь  приятно ж
врагов своих опять перехитрить.

Поскольку кардинал наш – нечестивец,
то план его достоин корректив
из наших с вами инициатив.
Констанция за  голову  схватилась:

– От подлости людской меня тошнит!
Что делать мне, ума не  приложу я!
– Нельзя, как говорит брат-эрудит,
пренебрегать основами Фен-Шуя.

А посему, коль будут тут враги,
для вас уже не может быть тут места.
– О, Господи, спаси и помоги!
– Пора уже сниматься вам с насеста.

– А если всё ж приедет д'Артаньян!?
– Вот так вот и приедет? Без записки?
Ну, коль в моём прогнозе пессимистки
действительно имеется изъян

и коль Господь занёс радушно в списки
гостей Бетюня  так же и друзей,
тогда, быть может, коль друзья резвей,
умчитесь вы, при минимальном риске,

отсюда вместе с ними.   – Дай-то Бог!
Ах, как надеюсь я на Божью милость!
– Как страстно бы друзья к вам не стремились,
прелат на чувство  страха  вас обрёк.

– Господь меня не бросит.  – Что ж, молитесь.
Есть у меня не  хуже  вариант.
Возникнет, нет ли, первым тут ваш витязь –
я  спрячу  вас. Я – лучший ваш гарант.

Неподалёку есть одно селенье,
куда я вас в карете отвезу.
Оттуда и подсмотрим появленье
тех иль других мы, спрятавшись в лесу.

– Вы так ко мне добры! Невероятно!
Вы для овечки бедной, как пастух.
– Всё потому, что д'Артаньян – ваш друг,
а вы – его избранница. Понятно?

Согласны вы спастись? Терять ни дня
нельзя, ни часу. Бойтесь так же сглаза.
– Увы, я тут, как пленница: меня
не выпустят за стены без приказа.

– Прорвёмся! Провожая меня в путь,
давая мне прощальные советы,
вы, на подножке встав моей кареты,
обнимите  меня. Сигнал стегнуть

коней лакею  дам без промедленья,
и мы умчимся, словно мастера
побегов, прочь от стен монастыря.
Определитесь: воля иль смиренье!

Решайтесь! Всё получится! Смелей!
Дальнейшее зависит от коней,
ну а за них могу я поручиться.
И будете вы вольною, как птица…

Прогуливаясь с дурочкой в саду,
лиса ей рисовала перспективы,
но та дрожала: – Я с  ума  сойду!
– Попробуйте сначала не  сойти вы.

– А если всё ж враги опередят
и  первыми  заявятся к воротам?
– Нам убегать придётся через сад
и чёрный ход. А путь к нему… да  вот он.

Заранее держите при себе
все ценности – судьба ведь так капризна!
– От друга есть – и я возьму их – письма.
– Помолимся, чтоб друг не спал в седле,

и чтоб враги его не обогнали.
– Коль состязанье всадников – в накале,
то дай Бог мушкетёрским лошадям,
а я – тепло  молитв  своих им дам…

Сбор был назначен в келье у графини.
Миледи твёрдо властвовала, но
для поддержанья чьих-то сил  в графине
ждало момента красное вино.

Вид Бонасье, испуганный и вялый,
насторожил графиню, но побег
задуман был отнюдь не для провала.
Миледи предложила: – За успех

не выпить ли вина нам пред дорогой?
Констанция взяла из рук бокал,
и только пригубила лишь немного,
как Бог уж сцену  новую  соткал.

Прибытие обещанной кареты
бедняжку не застало уж врасплох:
эпистолы дружка, как и монеты
(у парня, кстати, неплохой был слог),

Констанция сховала под одежду.
Карета у  ворот  была, когда
ещё подъехал кто-то.   «Вот беда! –
подумала миледи. – Я не  тех жду»!

Простушка, распрямив изящный стан,
с надеждой встрепенулась: – Д'Артаньян!
«А у меня со  временем – оплошка, –
нахмурилась графиня. – Рухнул план»!

Графиня, заслонив собой окошко,
в досаде зашипела, словно кошка:
«Мерзавцы мушкетёры тут как тут»!
Поскольку крылья всё ж не отрастут

и нет метлы, чтоб вылететь в окошко,
миледи поменяла план стремглав:
– Здесь люди Ришелье! Мы  влипли,  крошка!
Сейчас Бог против нас, но он не прав!

Уходим через сад! Ну, ноги в руки!
Бедняжка Бонасье, вся побледнев
и в животе испытывая муки,
в ответ лишь  простонала  нараспев:

– Я не могу. Страх отнимает силы.
Графиню, ибо в ней сидел сам бес,
все проявленья слабости бесили:
– Немедля встаньте! Тут вам не Собес!

Вы не больны и вы не старушонка!
Тут волки Ришелье – его спецназ!
Все злобны и у каждого мошонка
заполнена с расчётом лишь на вас!

Из взора Бонасье исчезла живость.
Муштра и жёсткость шли ей лишь во вред.
Констанция последних сил лишилась –
вот-вот в очах померкнет белый свет.

– Спасайтесь без меня, – упав со стула,
Констанция застыла на полу.
«Да что ж с тобою  делать-то!? Вот дура»! –
окрысилась миледи. Вся в пару,

графиня тормошила доходягу:
– Вставайте! Мы уйдём за пять минут!
– Спасайтесь сами. Я, похоже, слягу.
– Нет-нет! Ворвутся – запросто сомнут!

Констанцию поднять пытаясь силой,
миледи била мысленно в набат
и разве что лишь  вслух  не голосила.
А в это время, паникой объят,

лакей Рошфора уводил карету.
Сопротивляться лучшему квартету
из роты мушкетёров он не мог.
Одни лишь  денщики  враз скрутят в рог!

Миледи сосчитала кавалькаду:
аж восемь рыл! Гасконец – впереди.
Лакей стегать коней стал до упаду.
Приезжим было с ним не по пути,

поэтому вслед драпавшей карете
раздались только выстрелы мазил.
Графиня дважды из последних сил
поднять пыталась дуру, а на третий

смекнула, что ей грыжа не нужна
и лучше ей  одной  заняться бегом:
– Добра была я с вами и дружна.
Такой хочу запомниться  навЕк вам.

Гасконского ли ради паренька
иль просто по указке Вельзевула,
тайком в бокал с вином из перстенька
миледи быстро  зёрнышко  стряхнула:

– Испейте! Это  силы  вам придаст! 
Зерно не утонуло, как балласт,
но растворилось – красненькое в красном.
И будучи безвольным и безгласным

послушным существом, бедняжка враз
всё выпила.  Не тратя больше фраз,
миледи, преисполнена злорадства,
покинула постылое аббатство.

Решётки открываемых ворот
звенели, пропуская кавалькаду,
а в келье, раскрывая жадно рот,
едва ли адаптирована к яду,

с трудом уже дышала Бонасье…
Гасконец проявил себя скандально,
подвергнуть обещая всех резне,
коль он не сыщет Кэтти моментально.

Зажав по шпаге в каждом кулаке,
аббатство он сравнил с сортирной ямой.
Услышав его голос вдалеке,
откликнулась бедняжка: – Д'Артаньян мой!

Я здесь! – хватило силы ей встать в рост.
Гасконец, в долгих поисках упрямый,
взбодрённый дополнительной рекламой,
вбежал на голос.  Долгожданный гость

Констанцию отвлёк от токсикоза.
На вид, как белоснежнейшая роза,
с оттенком васильковым на губах,
бедняжка не желала больших благ,

чем пребывать в объятьях д'Артаньяна.
Под тяжестью какого-то дурмана
она вдруг стала вновь ослабевать:
– Мой милый, где-то тут была кровать.

– Любимая, потом. Сейчас как лидер
всей роты мушкетёров поскорей
я должен отыскать графиню Винтер.
Она ведь где-то здесь, но я хитрей.

– Мне плохо без тебя. Ты – светлый  луч мой,
но что-то вдруг в глазах уже темно.
– Сначала дело – как заведено.
Ну а потом мы будем неразлучны.

Горящий лоб, на нём холодный пот –
ужасно  состояние бедняжки.
А у гасконца нет других забот,
как, выпрыгнув из собственной рубашки,

догнать миледи раз и навсегда.
Одной ногой уж на другом этапе,
друзьям он крикнул: – Все скорей сюда!
Констанция  нашлась!  Полдела в шляпе!

Порой бедняжка видела туман
и временами слышала вполуха.
Вбежавших  мушкетёров  ураган
немного освежил ей силу духа:

– Я  счастлива  с тобою, д'Артаньян!
Отрадно, что меня не  обманул ты.
Друзья гасконца были не зануды:
тактично всяк глазел по сторонам,

но всяк проникся чувствами влюблённых.
В объятиях  гасконца  неуёмных
Констанция обмякла, чуть дыша,
едва ли от лобзания дрожа.

Владела телом жуткая усталость,
а за окном кружилось вороньё…
– Мой милый, как я рада, что её
я всё же не послушалась, осталась! –

проговорила женщина взахлёб. –
Я верила в тебя и вот ты рядом.
Атосу померещился вдруг гроб.
Казалось, дышит женщина на ладан.

Атос был в кресле, но вскочил опять.
– Кого её? – осунулся гасконец.
Констанция хотела сильно спать
и вид был, как у свежей из покойниц.

– Твоя подруга тут по доброте
хотела меня спрятать от гвардейцев.
Не странно было б, если б в  темноте
она вдруг приняла вас за пришельцев,

которых на меня наслал прелат.
Я слышала, как скачут и палят,
но словно  знала,  что  тебя  увижу.
– А кто ж это, возможно для престижу,

назвал себя  подругой-то моей? –
пытал гасконец. – Чья это затея?
– Мне  плохо,  д'Артаньян…  Воды  налей…
К столу шагнул Атос и встал, мертвея.

Спросил он, весь натянут, как струна:
– Чей тут бокал с остатками вина?
– Она  дала. Вино прекрасно пьётся.
Она бежала, испугавшись вас, –

поведала Констанция, кривясь. –
Я думала, она ко мне вернётся,
а тут вдруг ты – и я забыла враз
заступницу мою…
Волна гримас               

прошлась по скорбным лицам мушкетёров.
– Нет-нет… не может быть… какой кошмар! –
Атоса не хватил едва удар.
Никто не начинал абсурдных споров,

мол, что за пессимизм! Ты – паникёр!
Прочь подозренья! Мол, свежи преданья…
Молился Арамис, глуша рыданья,
и рвал Портос свой собственный вихор.

Гасконец изнывал в моральной муке:
– Друзья! Да помогите же, друзья!
Совсем ей плохо! Холодеют руки!
Ужели сделать ничего нельзя!?

– Мужайтесь. Ничего уже не надо, –
скорбел Атос, вновь твёрдый, как стена. –
Увы, противоядий нет от яда,
которым предпочла травить она.

Ожив на время от лобзаний друга
и приподняв с усилием свой стан,
Констанция, почти лишившись слуха
и зрения, шептала: – Д'Артаньян.

Я умираю. Где ты? Ты не бросишь?..
Друзья, прижавши лики к кружевам,
не вдруг рассредоточились и  врозь уж
в отчаянье рыдали по углам.

– Ей лучше! Эй, друзья! Она очнулась!
Заложники несбыточных чудес
к бедняжке умиравшей подтянулись.
Начнёт ли Бог раздачу на развес

чудес своих иль всех постигнет траур
по той, кто станет вне земных забот?
Её лицо – холодный белый мрамор.
Ей кожу охладил предсмертный пот.

Теперь уж не в рыданиях и стонах –
в тиши  прощанья  обмерли все враз.
Зажав лицо любимого в ладонях,
Констанция не всматривалась час.

Последних сил земных она лишилась
в прощальном  поцелуе  затяжном,
чтоб навсегда запомнил его живость
её кумир. Искра пред вечным сном –

таков был поцелуй её на память.
На женщину, чья драма не нова,
Смерть наложила все свои права.
Отказываясь  верить  ей –  упрям ведь –
 
гасконец закричал истошно: – Нет!!!
Малышка мне была всего дороже!
Я этого не вынесу, о Боже!
Как можно умирать в расцвете лет!?

И сам свалился рядом без сознанья.
Но тело не спешил никто поднять.
Портос сменил платок, как знал заранее,
что заново придётся зарыдать.

Атос воздел  кулак грозящий  к небу.
Неистово крестился Арамис.
Все трое, своим душам на потребу,
на выси  смысла жизни  забрались.

Взойдёт не скоро ласковое солнце
в их душах, потрясённых до основ.
Их взоры обрели единство вновь
от появленья в келье незнакомца.

Он посмотрел вперёд и глянул вниз
на нежное, но мёртвое создание.
– Бонжур, Атос, Портос и Арамис.
Похоже, что я прибыл с опозданьем.

Ищу я ту же даму, что и вы.
И, судя по тому, что вижу  труп я,
она уж  побывала  тут, увы,
и с ней не повезло кому-то крупно.

– Вы кто? – спросил Атос.
                – Мне не в упрёк,
я – деверь  этой гарпии. Лорд Винтер.
Кровь из меня – никак не меньше  пинты –
успела выпить тварь в короткий срок!

Хочу прибавить к моему досугу
охоту на неё, как д'Артаньян.
– Вступая в лагерь мстителей, вы нам
окажите немалую услугу.

– Мы будем  вместе,  господин Атос,
и не оставим ведьме шанса скрыться.
Я сам бы её душу в ад отнёс,
но есть куда  достойней  меня лица.

Пока что мне в погоне не везло:
от Портсмута опаздываю всюду.
– Но сообща пресечь  должны  мы зло,
хотя… я и  один  бы сгрыз паскуду!

– Я видел на дороге вас, когда
во весь опор вы мчались, как из пекла.
Я крикнул: «Д'Артаньян»! – но ни одна
из ваших лошадей не сбилась с бега.

Так в монастырь за вами прямиком
попал я, сам того не ожидая,
но чувствую себя вновь дураком:
до мести далеко, как до Китая.

– Прочешем, коль придётся, весь массив
лесов  окрестных и людских селений.
– Что с д'Артаньяном? Он, надеюсь, жив?
– С ним обморок. Жить будет, вне сомнений.

– Как часто у злодейки на хвосте
висел я, но…  выскальзывала  ведьма!
С копыт сбиваюсь, как это не вредно,
я в поисках любых о ней вестей.

– По части изощрённых преступлений,
графиня Винтер, безусловно, гений,
но к гениям у нас есть  свой  подход,
коль доставляют много нам хлопот.

Очнулся д'Артаньян. Его рыданья
заставили друзей убрать платки
и думать, как облегчить бы страданья
гасконца.   – Жить не хочется, братки! –

захлёбывался д'Артаньян слезами,
как будто мог он ими оживить
любимую.
                – Вставай в один ряд с нами! –
Пришёл теперь черёд и  ведьме  взвыть!

Друзья с трудом гасконца оттащили
от трупа. – Вечный плач не твой удел.
Удел мужчины – мстить, пока он в силе,
чтоб из врагов наделать мёртвых тел.

Обсудим с аббатисой погребенье
Констанции и снова выйдем в путь.
– Скорей в погоню! – лорд терял терпенье. –
На хвост ей сядем и нагоним жуть!..