Помнишь...

Серостью дышали подъезды стальных многоэтажек, на крышах которых бездушно висели почти птицы. вороны черные, клюющие воспоминания о тебе. Больше не ставлю к тебе эту глупую приставку «а помнишь». Потерянные вопросы больно переплетаются с обстоятельствами. Не давите на жалость только, черт возьми, пожалуйста. Вообще лучше больше не давите. А вы бы хотели, ну, взлететь как птицы? В небе редко виднелось консервированное солнце. Изорванные в клочья мысли терзали больную голову. Ты только не болей, пожалуйста. Не хочу больше, как тогда проверять дышишь ты, поможет «03»? С тобой даже психиатрическая не поможет. Оставь мою больную голову. В виски впивались иглы острые сожаления. И это уже совсем не игры.

Воздух не задыхался уже той осенью. Ну ты ведь помнишь, да? Сходить с ума теперь не только по утрам. Не по тебе, но все еще от тебя. Разбей все, что было с нами. Сломай это чертово «наше». Можешь больше не делить меня. Ты все еще здесь? Можешь идти, я не стану тебя останавливать.

Когда-нибудь мы встретимся на улице и равнодушно пройдем мимо, не дрогнув даже. Возможно ты тогда меня не узнаешь, может быть я на тебя не посмотрю даже. Сожги те книги наши. Фотографии пусть продолжают тлеть в той проклятой веснами осени. А лето помнишь? Нам уже больше нечего вспоминать. Ты так звонко смеялся. Твой смех разрезал льды изнутри. Ты называл себя потерянным, но я уже была слишком мертва, чтобы понять — какого это.

Зимой обветренные губы твои, искусанные болью и нескончаемыми разочарованиями. Ты говорил, что рвешься наружу, но никогда не говорила, как тебе плохо. Как тебя вечерами разрывает изнутри на части, когда слезы застывают в глазах, не успев появиться, как губы в попытке улыбнуться дрожат, когда внутри пусто так и больно. Не говорил никогда.

Ты не верил, что люди могут умирать изнутри. Не верил, что можно так просто сломаться.
Теперь тебя так будут обнимать только шерстяные шарфы на горле. Больше не будешь резаться о мои глаза. Вздрагивать, услышав мой голос. Чьи-то улыбки, но уже не радостные. Ищи меня ниже плинтуса. А лучше не ищи даже.

Когда-нибудь мы опять посмотрим глаза в глаза. Но не улыбнемся даже и сразу разминемся. Разойдемся, словно поезда те, отсчитывающие секунды нашего счастья. И все прошло уже, можешь не помнить теперь. Не считая минуты больше, провожать пустые часы. Слабостью отдавали падшие улицы. Скрещивали руки на груди, стирали те кресты на ребрах, и я не буду повторять это глупое «помнишь?» С тяжелыми нотками меланхолии. Миноры твои просачиваются ко мне все еще. Скоро забудемся. Пройдем, как снег весной. Последний только.

А ты все также прячешься за капюшоном. Хрустишь снегами прошлыми у меня в памяти. Забудь тех потерянных осенью. Прекрати искать в паспортах чьи-то улыбки. Нет их там и не будет никогда. Понимаешь, милый, просто люди меняются, и тебе пора.

Ночами не спать, чтобы опять не встать утром. Болью глаза открывать. Людям не открываться больше. Ты все равно не поймешь. Нальешь этот приторный чай и будешь вежливо кивать головой. Черт возьми, скажи хоть что-нибудь. А лучше уйди просто. Только на этот раз из моей жизни. А ты все еще стираешь меня из своей жизни. У тебя улыбка застыла на губах. Купаюсь в неискренности. Купить тебе вишни? Или ты малину любишь? Разве это важно? Судороги душат смех тот, почти искренний, и кажется, что больше уже нечего сказать, но ты все равно слушай.

Небо все еще падает на голову. Сгорают сияющие звезды дотла. И как ни странно, я все еще помню. Те наши субботы, и увядшие понедельники после тебя. Птицы, танцующие на твоих ключицах, клевали больно изнутри. И не важно, что ты там уже не помнишь. Криком резал вены мои и громко уходил в поезда те бессмысленные. А я все еще помню.

Ты никогда не понимал, как люди могут ломаться так вот, я сломалась.