И в глубине предциклонного мрака...

1. Ночная просека



Если бы лунный надкушенный грош
не укатился за озеро крыжня,
если бы Старой Медведицы ковш
не зацепился за сосны неслышно,
если б над просекой крылья совы
не заметались в разбойничьем мраке,
жутко касаясь пером головы
рядом со мною бегущей собаки,

если б не это бродяжество в ночь
вместе с ледащей дворнягой Дунаем,
если б не тени разлапистых порч,
что на рассвете едва ль замечаем...
Чур меня!
Я и не знал бы о том,
как ясноглазы огни-домочадцы,
как хорошо - в человеческий дом
из темноты наконец постучаться...





2. Старый пёс



Зазывы утиного кряка
слышны далеко над водой,
и ящериц ловит собака,
прибрежной шурша лебедой.
Завидую - как беспечален
стареющий трёпаный пёс!
И даром, что хвост измочален,
и розовый шрам не зарос.

И даром, что умную морду
корёжит, у губ, седина,
что костью хребтовою твёрдой
уже не хрустит старина.
И даром - репейное поле,
собачья бездомная быль
насыплют на ссадину соли,
на зубы - скрипучую пыль...

Не сыт, а зато не стреножен!
Куском да пинком не пленён.
И, злыдням назло, - всё не гож он
на корм для лохматых ворон!
Вот гнутые месяца рожки
всплывут из полночной воды -
и вздрогнет дворняга сторожко
под боком у колкой скирды...





3. Перед циклоном



В знойные пагубные вечера,
лая, на вой переходит собака,
и в глубине предциклонного мрака
полнится тьма вороного крыла.
Тянет селитрою, прелым зверьём,
уксусно-угольным чадом шашлычным,
мышью летучей, при слове обычном
жутко шмыгнувшею за окоём.

Пахнет жестокостью смутных времён,
средневековой ущербностью мира,
юностью в кухне облезлой квартиры,
жизнью, ценою в трамвайный талон...
Веет ещё Веды ведают чем
от обречённости пёсьего воя -
бешеной молнией шаровою,
самосожженьем астральных систем...

Но над тревогой угарных примет
речка повеет линями и тиной. -
Ровною влажностью пенициллина,
мудростью-плесенью прожитых лет.
И подмигнёт над зубчатой сосной
голубизной дальнозоркой Венера:
"Чай, пронесёт! - Не слетятся химеры
на кобелиный испорченный вой..."





4. Письмо овчарке Ладе



Золотая, с чёрным чепраком,
чёртовою дюжиной ребяток
ощенилась. Сучьим молоком
чмокают. И мир их - слеп и сладок.
Ладно, Лада, густопсовый лад
на дворе - Совок и непогода.
Зыря в гущу козлищ и ягнят,
щурит глаз партийных сук порода.

Что со мной по-сталински отец
строг-суров, что с Ладой. А - заботлив.
И к ноябрьской дате холодец
сварит мама - раз, второй за год ли...
Дом прокурен "Примой"-табаком.
Вымя мнёт орава собачаток.
Во всё горло сватает обком
трудодню маисовый початок

и всей глоткой славит честь и ум,
там, "где их и близко не стояло"...
И вползут мутант и кума кум
в заправилы нынешнего бала.
Что ж так, Лада, - осень под седлом, -
всё светлы тех дней твоих повадки?
Там, где за Обломовым - облом,
где скулит чуть слышно отчий дом
над кривым обрывом правды-матки...