Карбовско-Романовское танковое сражение

Печные трубы замерших селений
скрывала копоть, ядовитый дым
перерезал кинжалом потрясений
обвыкшие устои немоты.

Пожухшие листочки от берёзы
срывались тихо, золотой каймой
щетинилась пшеница на покосах,
прореженная сталью броневой.

Кустарники , упавшие в воронки,
просили воду, отлетевший трак
обозначал тропину до Карбовки,
смотрящей на израненный овраг.

Туман, секреты бережно хранящий,
закутал дремой, братские кресты
кормили ветер трауром парящим,
переполняясь вольностью версты.

Звучавший эхом голос керосина
завыл на взлете, убраны шасси.
пропеллер резал облака махины,
к пике готовясь скорость погасив.

Штурвал, вперед скрипуче наклонившись,
спускал в атаку, бомболюк уже
отправил смерть в осколочном обличьи,
в фугасном, неприкрытом неглиже.

Кричащий свист, в сознаньи отражаясь,
затих нелепо,  громогласный взрыв
орудия переворачивать пытаясь,
расчеты беспорядочно накрыл.

От паники к машинам экипажи
бежали бойко, позабытый бой
листал страницы в мизерном пассаже,
корячась от забавы трудовой.

Механики, в педали упираясь,
летели к славе, хмурый командир,
прицелиться в квадратное стараясь,
до крови губы зубом прокусил.

в прицеле светло-серые коробки
ползли навстречу, на ходу огонь
не приносил успехов без сноровки,
распространялась , удушая, вонь.

Покинутые гильзы , не смирившись,
по пальцам били,  лобовой удар
конечной цели так и не достигший,
потряс болванкой внутренний состав.

Мозоли , разрываясь от упрямства,
сочились мерзко, мокрый танкошлем
сжимал виски сомкнутостью пространства,
цепляясь безответственно к душе.

Очередной прострел на сотню метров,
мешался склон, седые небеса
забрали души с песней недопетой,
прельщаясь беспредельностью бойца.