реквием по портвейну

когда бывал я хмур и трезв, мой друг патологоанатом
меня затаскивал в подъезд, как будто брал работу на дом,
в какой-то сталинский ампир, эпоху страшную вобравший,
где в летнем мареве квартир взлетали лестничные марши,

и плыл, как водится, дымок от старой кухонной горелки.
и антикварное трюмо, а в нем округлые коленки
мне представлялись, и ещё – зелёный  френч на спинке стула
с одним опущенным плечом, как будто оное продуло.

и было лето как приказ, как циркуляр по атмосфере.               
жильцы смотрели в «рыбий глаз» [глазок, вмонтированный в двери]
из самой страшной из эпох, что не вмещается в эпоху.
но другу это было пох, а мне, и вовсе, было поху,
 
как всё оставшееся вне, не поминая чью-то матерь.
мой друг с авоськой был, а в ней такая килечка в томате
под наш имелась промедол, что я, прослывший острословом,
в молчаньи вынул помидор, который был располосован

тотчас не дрогнувшей рукой на свежем номере «Известий».
аж строчки выгнулись дугой про наш триумф на Эвересте
и завершение войны c забытой богом Аргентиной
железной Маргарет, а мы, добытый в очереди длинной

уже вкушали из горл`а на подоконнике широком,
азербайджанский, белый… а, какой шикарный вид из окон
там был на кирхи и костёл, что будь в священническом ранге,
и я бы крылья распростер и взмыл над ними, аки ангел