Как щас, помню!

   
   
КАК ЩАС,  ПОМНЮ
    У колодца, уютно притаившегося в широком проулке в густой тени цветущего дикого тёрна и распустивших серёжки берёз, стояла странная пара. Опирающаяся на коромысло дородная бабуля лет восьмидесяти в завязанном концами назад белоснежном платке;   поблёкшем от частых стирок неопределённого цвета халате и стоптанных босоножках с отрезанными задниками, надетых на босу ногу, с хитрым прищуром смотрела сверху вниз на собеседника. Собеседник – потрёпанного вида тщедушный мужичок лет пятидесяти, всем своим видом говорящий, что он - городской житель и закоренелый холостяк, с недоверием и некоторой оторопью слушал громоподобную тираду, текущую практически без остановки.
В одной руке цепкими и тонкими, как у воробья, пальцами он крепко сжимал потрёпанный, видавший виды, портфель. В другой держал на весу кружку с прозрачной колодезной водой и часто из неё прихлёбывал, приводя в движение острый кадык на тонкой шее.
  - Ты чё, обидилси? Оно и панятно… Да… Не прявык правду слухать. Да и хто ж начальнику правду скажить? А я - скажу!!! Мине ужо тярять неча – одной нагой уж в могиле стою – гремела над ухом бабка,- И не погляжу, што новай придсядатиль! А-а-а-а, нет, вспомнила!  Есть ишо одна баба, котора могёть всё, чё хошь сказать, и с иё, как с гуся  вода!… Да иё у нас кажна сабака знат - Кулинка Птенчик. Как щас, помню!  Дело былО опосля дяфолту , када наш бывшай зоотехник последню стаду под нож пустил и смылси втихаря…  Хотя нет, ни втихаря. Мы за им бягли с вилами по нашим колдоёбинам ажник да самой асфальти. Асфальта яво и спасла. По асфальти скорость знашь какА?! Ажник до 20 вёрст доходить!  У мине завсягда ухи закладыват, када я на лисапети по ёй вжигаю! Утёк, Христопрадавиц…
   Так вот, был один случАй с энтой Кулинкой Птенчик…Как щас, помню. Чё? Фамиль странна? Да какА ж эт фамиль? Разя такИ фамиль бывають? Иё так по падворью кличуть.  У нас, почитай,  всю сяло по подворьям кличуть. Чё такО  - подворья?  А ты ня знаишь? От ты дрямуууучай! Эт изба с прилягашей тирряторией, иде спокон веку одна сямья проживаить.   У нас каких тока кличков нету! Ой, я табе щас расскажу, ты тока не упади! Присять вот суды – к колодцу, иде мои вёдры стоять.
    Начну с нашай улицы. Вон – насупротив – Самурай живёть. Чё?  Да какой там япониц!  Хотя, опосля пьянки – один в один! И буробить – ниче не разбярёшь! Жана у яво – Шустриха. Отец у иё дюжа шустрай был.  И ещё один япониц есть, ямУ в пару – Ниндзя.   Еще соседка моя – Клубничка. Она завклубом, значить.   Дальше пошли: Кот с Котихой, дети все – Котяты, Маска, Султан, Музыкант, Сашка Белый, Катях. Пётр Василич. В детстве дразнили: Петях-катях, так и осталси. И сыну пиряшло в наследству. Эстон. Этот в Армии тама служил. Киндарь, Пон, Шатун с Шатунихой, Трус, Кореш, Гусачиха, Гном -  Игорь Санталов. Его ещё Гном Санталыч кличуть.  За магАзином Палястинцы живуть. Их так прозвали, када в ихой многодетнай сямье еще двойня родилася. Аккурат, когда в Палястине война бушавала. Вот все дети Палястинцами и оказалися. Отец у них – Прохессор.  Фамиль у них –Пученкины. А поскольку их, этих Пученкиных, у нас  полсяла, то их прозвали ТараканЫ.  Булгахтера нашего Любовь Пятровну княжной Таракановой кличуть. А дальши – сливай воду… Креветка, Табуретка, Кляча, Приведения, Шляпа, Купала, Батон, Камарь,  Манах с Манячкой, Дубниха.  Щас всех так сразу и ня вспомню… Ты эти клички должон знать, как Отче наш, иначе долго будешь искать, кто иде живёть. У нас одновА приезжие одного деда долго пытали:  иде на этой улице  Иван Василич Соколов живёть?  Дед долго голову ломал, потом спрашиват: «А как яво по падворью кличуть»?  А они яму: «Катибалон». Дед хлопнул сабе по каленкам, да как заарёть на их: «И чаво вы мине мОзги крутитя цельнай час? Эт жа я»!
Так вот… У Кулинки дед дюжа слабай был. Страсть какой хилай! Вот за это яво Птенчиком и окрястили. Ну, и всю подворью под одну грябенку.  А Птенчик энтот жрал всё подряд, как оглашеннай, а привесу никакова! Яво два разА от глистов обрабатыват. Тока вядро яду извяли. Можна былО всю свиноферму обработат вмести со скотнякАми.  А яму, што мёртваму припарки! Яво дажа аднова хотели на опыты взять - така финамена. Не веришь? Дык я сама видала! Как щас, помню! Я вышла ввечару к калитки. Думаю, щас с кем ба языком зацапится, кости перямыть  соседям. А как назло ни видать никаво, все от жары по норьям зарылиси. По какам норьям? Да хто по каким.  Хто в ями, иде свяклу буртавали,  хто вазле речки под кручкай в пясок зарылси рядом со свиньями, а хто с пахмелья – эньти сраза в погриб ныряють.  Тама и ня жарка, и рассолу - залейси. Я был хотела взад пяткими и под кручку к сваёй Хавроньи (она завсягда мине тама месту держить, у самых густых кустов,  иде тень погушши). Тока я шага три сделала, как слышу, сирена милицейска -Уи, уи, уи!!! Ну, я скарея взад! Подъязжат козёл… Да эт я не табе! Эт у их, у мянтов, машину так кличуть. Почяму так кличуть? Дык каво возить, так и кличуть! Чё тут непонятнова? Ладно, слухай дали! Гляжу, три бугая вылазють из иё и шасть к Птенчикам на порожик.  Он дажа зартящел – такИ здоровенны бугаи! У нас такой бугай в стади тока аднава был - Кузнечик. Он када радилси, у яго задни ноги вывярнуты были в другу сторону.  Поврядили, значить,  када трахтуром тащили из карови.  Яму патом ноги на месту перевярнули, а кличка так и прилипла. Так вот этот Кузнечик и зиму и лету на выгони стаял – в коровник ни  пралазил…Они, эти бугаи, постучали, значить. Прям, громка так: ТУК-ТУК-ТУК. Три разА. Как щас, помню. Дед им, значить, двёрку-то и отварил. Они тока ямУ руку протянули, а тута из сяней Кулинкина бабка с ухватом выбягат! А бабка у Кулинки знаш какА?  Зверь баба! Эти бугаи пиряд ей – што тваи клапы, ей Богу! Она за Кузнечиком на ферми убирала. Так дажа он в дальний угол забивалси, када она ведрыми начинала гряметь. За вярсту чуил, как она землю колыхат.  Бывалоча прям заскулить так жалабна: "Му-уу-уу!"Бугаи как увидали… Как щас, помню! Все разОм подалися взад, деда толканули, дед со всяво маху в крапиви оказалси.. Костями долго грямел. У них огород покатай к речки; прям к свиньям и скатилси! Свиньи потом долго угомониться не могли! Там  все мяста за няделю впярёд расписаны! А дед никада туды и не савалси, он в любУ пагоду лидяной ходил. Бабка яво летом завсягда мясый обкладала. Как зачем? От ты бесталковай! Прям, как авчара народилси! Эт щас морозилки, а тада все лёду по морозам с речки возили, да в погриб складали, а в жару мясу туды и клали. А Кулинкина бабка биз лёда обхадилася. Мы ей завсягда завидовали. Мяса луччея, чем на лёди замярзала… 
  Патом, правда, оказалося, деда хотели пригласить на юбялей Лядова Пабоишша. Чё? Ну ты даёшь? Какой участник? Лядова Пабоишша када былО? Дед тада пяшком под стол ходил. Он тама должон был лёду на сцени заморозить. Тока они и сказать ничаво не успели, тока руку протянули поздороваться, как бабка на них с ухватом и налятела.
   А  Кулька, значить, в бабку пошла. Да у них все по женской лини в бабку родятса.  А мужуки, так… Мелочь пузата! И все бабы с ихнева подворья завсягда сабе мужьёв мелких выбират. Чтоб, значить, особо на общим мущинском фони не выделялися и свет в избе не застили.
А в энтот день как раз Верка проставлялася. За пяту свадьбу. Чё? Почяму помирають? Все, как один, живы-здоровы. Тока боле месяцу никто из них у Верки не выдерживат.  Убягат. Даже всю свою добро бросат.   ДобрЕ  знойна баба – Верка.
Значить, Верка припёрла цельнай мяшок харчей и здоровее-е-е-енну бутыль самогонки.  Сели бабы опосля работы между коровником и свинарником, рядом с третьим корпусом, иде свинский молодняк. Сидять, значить, и давай у Верки расспрашиват: чё да как. Потом как заржуть, ажник свиньи хрюкать пирястали. А вскорости и придсядатиль прибег - у яго трявожна кнопка сработала.
Этого придсядатилья к нам районна власть припёрла. Он как начал тут командоват!  Ходить, орёть, как прасук резанай! А кому орёть? Хто яво слухат? Кто будить с чумурудным связываться?  Ведь про яго лягенды ходили, што он никада спиртнова в роту ни бярёть. Нихто, канешно, ня вярил, тока и пьянова яво нихто ни видал. Дажа опосля уборошной, када вся мужицка поголовья вымират на няделю. И даже вярховно начальство  ни магло яго раскрутить, чтоба, значить, поглядеть, чаво он будить с пьяных глаз выкоблучиват.
А бабы аккурат третью стопку уговорили и сидять, поють… Как щас, помню:

По рюмочке, по маленькой
Налей, налей, налей!
По рюмочке, по маленькой,
Чем поють лошадей…

    Придсядатиль подскакыват к им и стал орать нидуром, ажник побялел весь!
- Никакой культуры повядения я в  вашим колляктиви ни наблюдат! Как вы магётя такУ  дикость сабе позвалят, што трявожна кнопка оплавилася?! Вам к культурным людям нельзя подходить биз намордников!
А Кулинка сидить и  так спокойно яму грит:
- Вы, Матвей Корнеич, слухайти суды! Вот ежели Вы отгадат, што у мине есть такое промежду  ног, то мы признаим Вас культурнам светочим, согрябём, чё ни дожрали и боля Вы нас биз намордняков ни увидитя.  Даю подсказку: бяз этава наши скотнякА ни однаво дня ни обходютса. Да чё там, скотнякА! К этому всякай  мало-мальски движИмый мужик свои поганы руки тянить, как яму по им ня бей! А ежали Вы, уважаемай наш придсятатиль, ни отгадат, то выпьитя с нами стопку самогонки, штоба привясти уравнению к общаму знамянатилю.
 Придсядатиль из белава стал пунцовам.  Замялся чудока, а патом осмелилси и грит бабам:
- Таку ярунду всяк знат, дажа любой умаляшоннай.  Я, как культурнай индявид, доложу вам, бабы так: это - женскай детороднай орган.
Бабы, как сидели, так на столы и попадат, прям в харчи.
А Кулинка дажа бровий не повяла. Обратна яму спакойна так отвячат:
- Можа эт у Вас, Матвей Корнеич, промежду ног – ярунда. Мы с бабыми судить не бярёмси. Ни вядали. А у мине промежду ног вот чаво!
 И тута, как щас, помню, Кулинка юбку задират и вынат оттель бутыль с самогонкой! Она как увидала, што придсядатиль к им пылить, так иё от гряха подальши промежду ног и сунула! Встала она с лавки, упёрла руки в боки, нависла над им грудями и в сильнейшем возмущении грит:
- И как Вы, Матвей Корнеич, магёте в прясутствии дам таки пошлости произносить?! И как у Вас язык повярнулси тако про мине подумат? И про какУ такУ культуру Вы нам тута втирали? И паскоку Ваш ответ дажа на кол ни тянить, то придётса Вам, уважаямый придсядатиль, стопку-то с нами опрокинуть!
Придсядатилю дяваться некуды, опростоволосилси пиряд бабыми, махнул рукой, улабнулси:
- Ладно, чертяки, наливайтя! Стопку как –нибудь осилю!
Тута Кулинка подмигнула бабам и спрашиват:
- А магёте Вы, Матвей Корнеич, пообешат, што выпьяте мою имянную стопку?
Предсядатиль дажа глазам ни маргнул, грит, канешна, наливай в сваю, мине биз разницы, откель отравитса.
И тут, как щас, помню, достаёть Кулинка опять жа из-под юбки жалезну литрову кружку. А на ей ограменными кривымя буквыми краснай краскай  написано:  «СТОП!»
Придсядатить как иё увидал, так и упал. Прям Верки на коленки! Поплахело яму враз. Зато Верки захорошело. Она прям обмярла вся от такова мужицка внимания и зазывно так яму в ухи шепчить:
- А ни жалаитя ли Вы, культурнай индявид, просвятить мине - темноту запечну, в культурнам плани?  Я чиряз месиц освобожуся.
   Ой, а бабы ржуть! Как ня ржать? Опосля третий стопки -  такА камедь в  культурнай программи!
Накатила, значить, Кулинка сваю СТОПку до краёв, дажа с бугарком, и протягиват двуми руками культурну индявиду:
- Примитя, как лякарству! Штоб с похмелья не трусилось, промеж ног штоб шевялилось!
Придсядатиль зажмурилси подюжея и опракинул всю енту бадью.
Чё потом былО? Да чё было…С похмелья, правда, трусилси. Дюжа…Три дни яво Кулинкиным дедом обкладали… А вот на Верки он чиряз две нядели жанилси, дажа окончания срока ни дождалси. Нагадала яму Кулинка шевялению… Пришел он к иё мужуку не ферму и грит:
- Я Вам, Василь Кузьмич, дам направленю в сельску академь, за калхознай щёт учить буду, тока Вы от Верки уйдитя. Христом Богам прошу!  Дюжа запали мине в душу иё коленки!
Василь Кузьмич про душу ничаво, канешна, ни понЯл, он от Верки слинял на другой день. Он и так ужо лыжи навострял. В академь тоже не поехал, чё он там забыл? Он даже и читать ня выучилси, какА там академь?  В другой сяле к тихай баби приляпился.
   Когда Верка в шастой раз проставлялася, предсядатиль бабам самолично ящик «Солнцадару» приволок. Ой, а сиял, как новай питялтыннай! Вот какА, значить, у яго пламянна любовь приключилася!..До сих пор живуть. Рибятишков… В школи пашти половина  – ихи! А предсядатить, вишь, тепереча в фирмяра подалси. Грит, чтоба время поболе на сямью оставалося…Ой, .. надоть школу пристраиват…
   И вот я табе повторяю: никакой ты ня новай придсядатиль? Да ня надоть мине бумаги сувать! Ты лучи мине скажи: тебя хто слухат, выполнят твои приказаньи? Вот…. Нихто не слухат…. А почаму, ты сваимя мозгами мерекал?  Ничё ни понимашь? А вот ты мине опять жа скажи: ты  проставлялси? Нет?! И чё ты тада ждешь, када тебя народ слухать начнёть? Прям щес подрывайси за «Солнцадаром», а самогонку у Верки купишь. Луччи иё никто ни гонить!Как щас помню!