Глава 18. Любовь живёт три года

Однажды утром меня разбудил дверной звонок. Мы с Калигулой, продрав глаза, переглянулись. Кто бы это мог быть? В глазок я увидела лишь огромный букет моих любимых чайных роз. "

"Кого нелёгкая принесла в такую рань? - подумала я. - Ошиблись квартирой наверно".  Но, как только я приоткрыла дверь, раскатистый бас моего сына  под гитару пропел: "Happy birthday, Mamma mia, happy birthday to you". А на пороге нарисовались Сазонов-старший с букетом, Карнеги с каким-то свертком в пасти, Сазонов-средний с женой и кучей авосек и Сазонов-младший со своими неизменными гитарой и наушниками.

- С Днём рождения, Жемчужная! - бывший всегда называл меня только по фамилии, так же как и я его. - Здоровья тебе, удачи и счастья в личной жизни! Мы тут решили побеспокоить тебя, ничего?  Ну, извини, повод все-таки. Не каждый же день тебе сорок семь исполняется...  Ну заодно и поглядеть хотим, как ты тут обустроилась, затворница.

Чёрт, я впервые в жизни напрочь забыла про День своего рождения... Надо же! Дожила!

После традиционных объятий и вручения подарков  молодежь засуетилась на кухне, а бывший сунул мне букет, велев "приспособить куда-нибудь этот колючий веник". Затем, прошествовал в небольшой зал, где на столе, на полу и на диване я по годам рассортировала архив особой тройки. Он мельком глянул и вдруг,  просмотрев одну стопку, застыл, изучая какое-то дело...

- Жем... Жемчужная, а ты где это взяла? Я никак не мог достать  дело отца. Смотри сюда.

Сазонов указывал на фамилию. Я прочитала и начала вспоминать. Он же мне когда-то рассказывал... Горонескуль Пётр Николаевич.
Когда отец Сазонова отбывал ссылку в лагере под Якутском по той же пятьдесят восьмой, встал вопрос о фамилии детей. Они с женой решили, что детям проще будет жить с фамилией матери. Он же был политрепрессированный - зачем детям неприятности?
Но как его дело оказалось здесь, в Кронштадте?

- Да ладно, Сазонов... В нашей стране купить можно все, а если не купить, то взять в аренду, - сказала я.

- Надолго взяла? И копировальный аппарат есть у тебя?

- Не лимитировано. Я устроилась на работу в местный архив. По звонку через час документы должны быть возвращены на место. Потом опять можно взять до звонка, - ответила я. - Насчет копий - обижаешь, учитель. Я уже давно все дублировала.

- Молодец, Жемчужная, - пробурчал Сазонов. - Моя школа. Так где этот Недогород, говоришь? Далеко отсюда?

- Лужская губа. На катере быстро, полчаса где-то. Частника обычно нанимаю, дядю Ваню.  У него же и машину оставляю. Он ждет, сколько нужно, рыбу ловит, - улыбнулась я.

В это время нас позвали на кухню, сказав, что всё готово.  Стол ломился от всевозможных яств и напитков. Бывший  взял слово:

- Любовь живёт три года.  Да, дети мои,  к сожалению, а может быть и к счастью, любая, даже очень сильная, привязанность обречена. Это общеизвестный и давно доказанный факт. Но я хотел бы добавить свои наблюдения и уточнить: человек три года болен любовью. А вот потом, когда он выздоравливает, любовь либо проходит совсем, либо в душе остаётся  непроходящее желание делиться с человеком временем, досугом, информацией о происходящих событиях, прочитанных книгах,  кровом, наконец... Если эта потребность не проходит, значит не всё еще потеряно.  За тебя, Жемчужная, и моё постоянное желание делиться с тобой всем, что у меня есть! Будь здорова!

- Спасибо, Сазонов, -  иронично сказала  я, глядя ему в глаза. - Ты настоящий друг.

- А ты сомневалась? - улыбнулся бывший.

- Никогда.

После завтрака молодежь ушла гулять на набережную, а мы с Сазоновым отправились в Недогород... По дороге я попросила его объяснить эту теорию о трёх годах существования любви.

- А что тут непонятного? - спросил он. -  Эх, Жемчужная, слушай старого ловеласа и учись. Первый год – это так называемый «конфетно-букетный» период, полный эйфории, восторженности, счастья, радости, когда мир вместе с любимым человеком окрашен исключительно розовыми тонами, а эмоции и адреналин переполняют настолько, что, порой, невозможно ни есть, ни спать. Такой период был в жизни практически у каждого человека и большинство из нас может сказать, что это – самое лучшее, что когда-либо с нами случалось.

Но постоянно находиться в розовых очках невозможно, и, ближе ко второму году, происходят перемены. Эйфория постепенно уходит, эмоции уже устраивают не бурю, а всего лишь легкое волнение, да и сердце при виде любимого человека уже не выпрыгивает из груди, а лишь начинает чуть учащенно биться. Постепенно стирается чувство новизны, а еще начинают всплывать недостатки партнера и возникают первые ссоры.

Вот здесь я хочу сделать маленькое отступление, ибо именно на этом этапе мадам Жемчужная начинает активно убегать от своих привязанностей. Это связано с твоим нежеланием  испытывать зависимость от ситуации, человека, отношений.  А это значит, что ты боишься настоящей близости. Не телесной - с телом-то все в порядке, а именно близости духовной и ментальной.

- Но ведь с тобой-то мы прошли всё, разве нет? - спросила я.

- Да. Прошли, благодаря моему миролюбивому характеру, опыту, знанию тебя и твоих закидонов. Все остальные твои привязанности начинают, словно броуновские частицы, трусливо и нервно убегать от тебя. Что, впрочем, неудивительно. Ты сама им показываешь пример.

- Ну, предположим, ты прав... А что дальше,  про третий год? И что, у второго года любви вообще нет положительных моментов? Я их, например, правда, не нахожу...

- Но это не значит,  что у второго года отношений нет плюсов, - продолжал Сазонов. -  Ну, к примеру, у людей появляется все больше общих воспоминаний, переживаний, они становятся ближе друг другу, уходят волнение и скованность, которые могут еще присутствовать в первый год. Именно на второй год отношений чаще всего люди начинают жить вместе и создают семью. Произошло это и у нас с тобой. Надо сказать, своеобразная ячейка общества получилась. Нетрадиционная. Каждый из нас как бы существует сам по себе, свободен, но в то же время мы с тобой доверяем друг другу больше, чем самим себе, хотя много лет назад ты и решила разорвать наши близкие отношения, переведя их в разряд дружеских.

- А  как мне надо было воспринимать твои закидоны поручика Ржевского? - возмутилась я.

- Жемчужная, ты поступила тогда, как не по годам мудрая баба, - усмехнулся Сазонов. - Уверен, что до такого не додумалась бы ни одна женщина. Ты сама стала поручиком Ржевским, только в женском варианте, как бы скопировав меня самого, и с удовольствием начала рассказывать мне о своих увлечениях. А я, вместо того, чтобы страдать и убиваться, дал тебе полный карт-бланш и отпустил на все четыре стороны.

- Ну да, ну да... Сазонов, не уходи от темы. Так что там с третьим годом? - спросила я.

- Третий, самый кризисный год, после которого любовь и должна сгореть в агонии. Что же получается? Наверное, все дело в том, что происходит постепенное привыкание ко всему хорошему, что есть в отношениях, привыкание друг к другу. Хорошее превращается в обыденное и повседневное, воспринимается как должное и перестает приносить ту радость, которую доставляло раньше. А плохое, которое, конечно же, бывает в любых отношениях, становится более заметным, потому что к нему-то привыкнуть сложнее. Вот и начинаются бесконечные конфликты. Именно этого периода мы с тобой, благодаря полной независимости друг от друга, избежали. А всем кажется, что любовь  просто ушла. Может быть, так и есть. Это и происходит у большинства пар.

- Значит любовь всё же обречена? - уточнила я. - А в чём тогда смысл любви? Ведь получается, что  она бессмыслена. Дескать, всё равно пройдёт.

- А смысл, Жемчужная, в рождении себе подобных, обретении опыта и прохождении жизненного урока. Каждый человек, оставляющий след в нашей душе, несет с собой и определённый опыт. Кстати, я давно не слышал о твоих увлечениях. Почему? Стареешь, подруга?

- Наверно. Вернее, увлечений не было. Зато было то, что ты назвал любовью. Но она проходит не вся. Она остаётся в душе. Она существует как бы вне условностей, всяких теорий, семьи  и отношений. С ней невозможно расстаться, перестать думать о ней, мысленно общаться. Как-то так.

- Три года уже прошло? - спросил Сазонов.

- Они даже не начинались. Но у меня, бывает такое ощущение, будто я жизнь прожила, чтобы только его встретить, а иногда кажется, что мне это приснилось, ибо сон разума рождает чудовищ, - улыбнулась я.

- Рад за тебя.. Знаешь, Жемчужная, любопытную историю рассказал один мой друг. Поучительную для особо одарённых:
...Крупный политик выступал перед сумасшедшими, но не прошло и пяти минут, как один из больных выскочил и заорал: "Заткните глотку этому идиоту! Он свихнулся! Сам не знает, что несет!"
Конечно, политик рассердился и велел главврачу вышвырнуть безумца.
"Впервые за семь лет, - ответил врач, - он сказал что-то умное. Я не могу его вышвырнуть. Семь лет он молол вздор, теперь же, впервые, нечто осмысленное. Но не тревожьтесь. Его доктора уверены, что он способен на такое только раз в семь лет! - вам не о чем тревожиться".
Кстати, я не удивлюсь, если выяснится,  что ты опять позорно сбежала, - усмехнулся Сазонов.

- Не угадал. На сей раз весьма прытко сбежала моя привязанность.  Я не успела ретироваться первой, да честно говоря, и не хотела разрывать  общение, но вынуждена была всего лишь согласиться с её мудрым решением, -  ответила я и отпустила с поводка Карнеги, который почему-то настороженно рычал. - Ну вот мы и пришли, учитель.  За этой стеной - Кронштадт-2, он же ВМБ "Ручьи", он же Усть-Луга, он же Лужлаг, он же Объект-200,  он же Комсомольск-на-Балтике, он же Недогород, как называю его я.

- Он же Бухенштадт, как называл его отец,  - тихо сказал Сазонов и подал мне руку, помогая спрыгнуть с обломившихся ступенек.

- Бухенштадт? - удивилась я. - Но тут не растут буковые... Погоди... Бухенштадт - Бухенвальд? Поэтому?

- Именно так, Жемчужная. Правильно мыслишь. Мой отец был по отцу украинец, по матери - немец. Он в совершенстве знал немецкий и по образованию был инженером строителем. То, что ты видишь сейчас здесь - это внешняя сторона, антураж, бутафория, фасад. Основная инженерная мысль скрыта под землей и под водой. Там располагались секретные лаборатории, в которых, в частности, проводились медицинские опыты над заключёнными. Подозреваю, что след твоего деда, как и многих, кого ты не досчиталась в архиве, пропал именно там.

Продолжение следует