Собеседники, часть 2

Максимилиану Волошину

Он жил, как рыцарь из Ламанша,
умом переступая век.
Сегодня бы сказали – мачо,
и благородный человек!

Он расточал земные лиры,
брал женщину на абордаж,
а ночью, нежный, мыл квартиру
и нижний заливал этаж.

Его наукой были горы.
И гор высокий образец
Смирял полуночные споры
и вольнодумия сердец.

Он революцию в России
увидел зрением Христа,
собою заслонив бессилье,
один из тысяч, может, ста.*

Волошин, habilis умелый,
Ты умер, жив ли - знай одно:
Тебе порученное дело
Тобою не довершено!


* Волошин в годы Гражданской войны
   прятал в своём доме раненых,
   попавших в беду людей, и белых, и красных.


Волошинские воспоминания
         
В протоках житейского моря,
Как в мягкой перине горошина,
Сокрыт драгоценный ларь,
Дом – Коктебель Волошина.

Я побывал, представился.
Макс, Вы – огромный умница!
Вам бы Думою править,
Чтобы страна одумалась.

Чтобы страна постсоветская
Сквозь капитальную накипь
Стала страною детскою
Наивных людей и правил.

Религиозно-светская,
Алая, синяя, белая,
Новозаветно-ветхая,
Певчая, сочная, смелая.

Вы – благородный РумАта.
Трудно в России быть Богом.
Ваши потешные латы,
Силач не утащит волоком!

Боже! Марины Цветаевы,
Морские и человеческие,
С кисти прозрачной тая,
Вас целовали в плечи!

Ларь по слогам вышагивая,
Понял я: тон акварели  -
Нежнейший трибун-глашАтай
Будущих русских Америк!

Максимилиан Волошин
(профиль горы Коктебель*),
С Вашего склона пологого
В море, в житейское логово
Льётся родник - акварель…

                * * *

*Один из склонов горы Коктебель удивительным образом
 напоминает профиль лица Волошина
               


Памяти Беллы Ахмадулиной

Говорят, в КаппадОкии храмы
Оседают. И каждый год
Прорастают земные курганы.
В отломившийся неба свод.

Неужели в земных сочленениях
Роль подпружная невелика,
И от времени стихотворение
Гибнет так же, как фреска та?

Вознесенский, поэт эпический,
Форм подпружных восславил роль,
Но в рУхнувшем Политехническом
Смерть сказала поэту: «ДовОльно».

Вы же пчёлкою медоносною
Наварили медОв тома
И ТарУсской обновкой носкою
Отказали смерти в правах!

Вам, нежнейшей, земной черёд
Оседающей КаппадОкии
И друзей торопливый уход
Стал намеренно неугоден?

За Андреем, во тьму кромешную
Потянулась Ваша рука,
Пустоту образуя между
Верхом неба и дном стиха.


Эпитафия Андрею

Толи цыкнула мать над шалостью
И нахмурилась от усталости,
Толи корень прирос к окончанию,
Толи скрыпнули створы Татьяниновы*,
Толи Богу шепнула уродица:
Отче, родинка выпала с Родины!
Но заплакала церковь Мценская,
Над головушкой Вознесенского.
Аве, Оза…

*Андрея Вознесенского отпевали в университетском храма мученицы Татианы.



25 января 2010-ого года

Нынче на Ваганьково праздник. И хотя Ваганьковский погост - не место для увеселений народных,  как не веселиться, если душа у косточек Володиных присесть желает, да участливо поделиться с соседкой по мёрзлой скамеечке: «Вот оно как. Грешный человек, а потрогать хочется, как ангела!..»



Тридцать лет его нет и не будет - дела-то серьёзные!
Изменилась страна, нынче совесть – досадный оброк.
Но хрипит его голос и глОжит места отдалённые
И прицельно наводит на тварь дальнобойный курок.

Его нет среди нас, но он тут же, в нюансе суждения.
Пареньком пробежит и споткнётся, поранив висок,
Чтобы кровью раздвинуть пределы стихосложения,
И кричать, из телесной темницы подав голосок.

На Ваганьково ходят и пьют за него люди разные.
Кто к Есенину ходит, а кто просто так, сгоряча.
Тридцать лет продаются у входа цветочки бумажные,
И горит под землёю его неземная свеча.



На углу Каретного

Владимир Высоцкий,
                Вы живы,
                нет ли?
В Ваше обилие слов
Я погружаю ловчие сети...

Знаю, Чудесный лов
Ждёт меня на углу Каретного
Прямо поверх якорей!
Скоро ль, нет ли,
Под жёлтым светом
Крашенных в ночь фонарей

Муза, подруга досель чужая,
Не поднимая глаз,
Скажет: "Мсье, прошу вас, подайте
Нищенке пару фраз.

Мой прежний хозяин
                играл на гитаре,
Я молода была...
Смерть разлучила нас.
Вот тетради,
             пишите,
                я голодна!.."